За безбрежное использование свободы некоторыми людьми, Господь, помнится, сделал так, что не стало городов Содома и Гоморры. И все ведь по ничтожному, в глазах нынешнего сильно «продвинутого» общества, поводу, - не нашел Он, видите ли, в городах этих ни одного праведника.
Любое людское сообщество, желая сохраниться, хочет оно того или не хочет, должно будет руководствоваться в своей жизнедеятельности тем, что называется «Заповедями Божиими». Искусство же, художество, отображают эту жизнедеятельность этого сообщества, будучи «зеркалом эпохи» еще задолго до того, как об этом «зеркале» нам поведал датский принц Гамлет, и в которое смотрелся Лев Николаевич Толстой, сам будучи «зеркалом» по словам никак незабвенного Владимира Ильича.
Зеркала зеркал – перепутаница то ли заплутавшей английской девочки Алисы, то ли кривого королевства в головке запутавшейся в нем советской пионерки.
Произведение художника – во многом отражение в зеркале времени его самого, всего его существа. Его автопортрет. Хорошо же отражение, в которое смотрятся мальчишки и девчонки из петроградского революционного отряда «Война». Они себя нарисовали на Литейном мосту, на поднятом полотне которого когда-то режиссер Эйзенштейн снимал свою исторически неправдивую картину – с разведенного моста падал в Неву труп белой лошади. Интересно, сколько дублей было? А потом революционные последователи Сергея Михайловича из «Войны» сделали палубу другого его кинообъекта – крейсера «Авроры», который он в бреду вседозволенности заставил светить прожектором и палить из пушки в Зимний. Сам же, действительно великий, режиссер тогда, когда снял свою революционную трилогию, говорил, что теперь историю будут изучать не по документам, а по его фильмам. Действительно, до сих пор в наших учебниках истории кадры из фильмов «Броненосец Потемкин», «Стачка» и «Октябрь» выдаются за документальные фотографии.
Правда, надо отдать должное «творцам» истории пошлого – они были поделикатнее, что ли, и изъяснялись словами, а не как их нынешние последователи при посредстве внутриутробных органов и не внутриутробных. «Перформенс», одним словом.
- Воля ваша, профессор, но тут что-то не совсем в порядке в этом пост-комсомольском зазеркалье. Высунут из-за трюмо то одну часть тела, то другую, а то и всю себя. Тут медицина, поставив свой непреложный диагноз, разводит руками. Особенно нынешняя, на дороговизну которой даже активисты передовой культуры жалуются.
- Зато есть о чем поговорить, а то и поболтать-то в печати и с экрана стало вовсе не о чем. Скукотища на Олимпе нашей сверхпродажной культуры средь супер-сверх-продажного реализма нашей распроданной жизни.
- Началось с памятника Иуде – лучшему из сверхчеловеков. Идеалу всех революционеров всех времен и народов. А чем заканчивается-то?
- Похоже, круг лже-искусства замкнулся, - русский крейсер стал когда-то игрушкой в руках манипуляторов историей. Теперь на большевистской агитке, растиражированной нечестно в течение столетия по миру символом «перманентной» революции, пуляющим в Божий свет из «колыбели» этой революции, нынешние властители мира с помощью нынешних «инноваторов» решили поставить жирную отнюдь не виртуальную точку похабную, когда те испражнились на палубу своей же «колыбели».
Умирает, вымирает народ, умирает и его художество, искусство. Нынешнее. Но остается у нас «хорошо забытое старое», в котором еще можно успеть увидеть, услышать, разобрать образ и подобие Божие. Было бы желание…
Попробуем продолжить рассказ, не так давно нами начатый, о столпах наших русских: Вере, Державности, Народности. Для многих, тех, кто может родить не больше, чем группу «Война», орудующую в некогда Державном Граде, эти Слова – повод для насмешки и издевательства. Ну, да нам не привыкать: «Бог не выдаст, известное животное не съест».
Есть жизнь и художество добра, а есть существование и «художество» зла. Вернее, художество от добра и искусство от зла. Они же, как и сами добро и зло, - несовместимы. А это уже не балаганная, а настоящая Война…
Идет Великий Пост. Приближается в нашей Церкви время воспоминания о Крестных страданиях Господа нашего Иисуса Христа. Мы готовимся сделаться сопереживателями, неравнодушными свидетелями этих страданий, спасших мир от погибели. То, что в это время происходит а Церкви, не трогательное трагическое действие вроде театрального, когда, удобно устроившись в кресле, зритель может наблюдать за изображением актерами страстей, придуманных драматургом, - скажем, Шекспиром. И со знанием дела, с глубокомысленным выражением на лице вслед за Константином Сергеевичем Станиславским приговаривать: «Верю, или не верю».
Мы-то верим в то, что через прошедшие с тех страшных дней в Иерусалиме-граде века, сможем стать свидетелями истинными въяве приносимой Спасителем Великой Жертве Крестной Его смерти и Воскресения из мертвых. Для сопричастия к этим великим деяниям Бога мы каждый год открываем и боль, и величие, и ощущение, почти физическое, нашего приобщения к спасению. Что мы – немощные чада Его. Весь Его мир, временно поврежденный человеком, затихает, вроде бы весь сжимается, трепещет в ожидании торжества Воскресения своего Создателя. И потому, пережив вместе с Матерью Божьей и Его Апостолами весь ужас богоставленности, мертвую тишину Страстной Пятницы, в ночь Великой Субботы мы столь радостно восклицаем:
- Христос Воскресе!
- Воистину Воскресе!
Но до этого мгновения, долгожданного, нам еще предстоит дожить…