О поэзии (2)

Блейк прав: кто не художник – тот и не христианин, но художник – в каком смысле? Между христианином и «добрым христианином» общего столько же, сколько между первохристианством и нынешним. Столько же, сколько между «разрешенной литературой и написанной без разрешения». Собственно, христианин – это комикадзе, чей направленный на плывущий внизу эсминец самолет, взорвав этот эсминец, взрывает и все остальные эсминцы, но уж в параллельном пространстве. Это и значит быть художником, т.е. христианином, учеником Орфея, сходящего в ад, чтобы спеть и там, после того, как здесь Его песенка спета. В общем. Боязливые Царства Божия не наследуют. Боязливого поэта Гомер, Данте, Вийон, Мандельштам вряд ли удостоят там своим обществом. И я не думаю, что они сидят и печалятся, и воздыхают без конца в лимбе: все, кто когда либо служил Красоте – служил Богу, так как Красота – это Он, Орфей. И поэтому игра стоит свеч, вопрос быть или нет - снят. Но что значит быть? Быть – значит петь. Петь, направляя самолет на плывущий внизу эсминец. Быть – значит быть камикадзе. А правильный камикадзе – многоразовый, как гласит надпись на оранжевой футболке «Экспедиции». Чем не перспектива? И какая другая сравнится с этой по красоте? Только с учетом всего этого становится понятной строка «стихи и звезды остаются, а остальное – все равно»…

От слов своих осудишься и от слов своих оправдаешься – к пишущему это относится, как ни к кому другому. То, что ты пишешь, тебе читать на Страшном суде. Где вердикт каждый вынесет себе сам – в свете Истины. И Красоты. Собственно, это одно и то же: имена Того-Кто-Есть, аспекты Его проявления. Ну, а пока нелишним будет процитировать вот такие, например, соображения Эзры Паунда: Если художник извращает свое произведение, повествуя о природе человека, о своей собственной природе, о своих представлениях о совершенстве, о своем идеале чего бы то ни было, о Боге, если Бог существует, о жизненной силе, о природе добра и зла, если существуют добро и зло, о своей вере во что бы то ни было, о степени своего страдания или своего горя, если он извращает свое произведение, повествуя о всех этих вещах, извращает его в угоду вкусам своей эпохи, склонностям ее вождей, заданной этической доктрине, – этот художник лжет. Не имеет никакого значения, предумышленна ли его ложь, является ли она результатом безответственности, или стремления к покою, или трусости, или беспечности в любой ее форме; он лжет и должен быть презираем и наказан согласно размерам его преступления… Он несет ответственность за тот гнет над истиной, за то процветание лжи, которые последуют в будущем из-за того, что он солгал. Понятно, это напоминание тем, чьи сочинения имеют шанс как-то остаться и тем самым на что-то потом влиять. Смиренная графомания, знающая свое место, не в счет. Все зависит от заданной себе планки, от расчетов на строительство башни, незаконченность которой, по Евангелию, вызывает смех. И человеков и ангелов, вероятно...

В порядке ответа на некорректные вопросы

Еще из Паунда: «традиция – это красота, которую мы оберегаем, а не оковы, которые нас удерживают». Паунд мог бы прибавить, что оберегать – ни что иное, как открывать заново (любовь нужно выдумать заново), т.е. создавать и воссоздавать одновременно в мире свинцовых мерзостей, гламурном и инфернальном, зараженном и заражаемом ложью на всех уровнях (клеветой на Творца и Его творение), в мире фикций, который и сам – фикция. Не в буддистском смысле. Есть мир сей и есть мир Божий, на котором тот паразитирует, утверждая (через своих жрецов – от крупных до милюзговых), что никакого иного мира, кроме этого, паразитирующего и разлагающегося заживо, нег и быть не может. Все эти новые смердяковы с их смертью автора (хотя в этих теориях много верных и ценных наблюдений, да и канализация, санитария тоже необходимы), все эти импотентные мозгляки, гасящие и без того слабенький огонек во взорах юношей бледных…  С другой стороны – пусть цветут сто цветов по слову председателя Мао, пусть цветут и все сорняки – не нам выдергивать плевелы, это забота ангелов, а не смертных. Ничего (или почти ничего) не понимающих ни в этом, путающих одно с другим… Наше дело – создавать (воссоздавать) в мире сем тот мир, который придет (и уже пришел, уже приходит) на смену этому. Тот, каким этот мир был изначально и каким будет после. Строить Небесный Иерусалим, не построив который здесь, не увидишь его и там. Рай – это сад, который ты насадил сам; Небесный Иерусалим – город, который ты построил сам. Или построишь, или останешься во тьме внешней. Это и есть Суд. При этом важно иметь в виду, что строитель, который строит думая о зарплате и только из-за нее и работает – плохой строитель, а значит и построенному им – грош цена. Настоящий целиком и полностью погружен в процесс, он не столько строит, сколько трансцендирует, он – в трансе, в грезах…. при которых  аналитический аппарат работает по максимуму. Максимум страсти при максимуме бесстрастности, лед и пламень… Вообще у аскезы и творчества – законы одни и те же. Поэтому читайте отцов-пустынников, поэты, любите не только живопись, но и икону (любить – значит познавать, как известно: и познал Адам жену свою,и она родила ему).

 И что мне за дело до патриарших ли, президентских ли и чьих бы то ни было дворцов, обреченных на снос, до сгоревших иномарок и танков? Извините, я занят, и мое дело представляется мне не менее важным, чем ваш кипение вашего возмущенного разума, оранжевых и всех прочих революций, гей-парадов и шума вокруг них. Я занимаюсь терапией, в первую очередь – самотерапией. Потому что моя душа, сказал Бог, важней Ему всего вашего сраного мира. Впрочем, врач может лечить и сам будучи болен. Я занимаюсь словами и считаю это занятие не менее важным, чем управление поместной церковью или страной, или там мировой экономикой. Задача поэта, как сказал тот же Паунд, оживлять слова чтоб не окочурилось племя. Племени нужен не только вождь, но и шаман, иначе оно загнется от какой-нибудь моровой язвы, которую вождь вылечить не способен, ибо это не в его компетенции. Культура  и есть такой шаман, ну, а масс-культура – в лучшем случае – девичьи хороводы, плетение веночков из фиалок (с некоторых пор поэзия ничем не озабочена кроме плетения таких веночков и это нормально). Религия не вне культуры и не над ней, как иногда думали, она – ее смыслообразующий фундамент. С поправки фундамента и надо начинать, иначе все завалится. Чем я. Собственно, и занимаюсь на свой страх и риск…