…собственно, Орфей не мог не спуститься в Аид, не усмирить и не умилить, а тем самым обезоружить охрану своей игрой. Но ушел ни с чем, в отличие от другого Орфея, не просто туда проникшего, но и потоптавшегося всласть на рухнувших медных вратах. Он вывел и Эвредику, и всех остальных. И после этого путь поэта – это следование именно за этим Новым Орфеем: натиск и взлом, а не стенания о несовершенстве мира, не комбинирование смыслов ради неожиданности комбинации (хотя и то, и другое - компоненты пения, как и все вообще).

Что еще было читать летом пожаров, как не «Лето в аду» (один из вариантов перевода названия последнего, что написал Рембо – «Une saison en enfer»; обычно – «Пора в аду»)? И стало вдруг совершенно ясно, почему этот юный бомж, которого то и дело отправляли в обезьянник за бродяжничество, этот создатель поэзии («любовь нужно выдумать заново») в том виде в каком мы ее знаем (и уже не представляем в другом), покончил с ней (поэзией) раз и навсегда. И стал из поэта сначала контрактником, завербовавшимся в Чечню (у нас это была б Чечня), а потом, дезертировав, негоциантом, торгашом в Африке (ходили слухи, что он даже работорговлей не брезговал, но это вряд ли). Короче, быть кем угодно – только не так называемым «поэтом». Почему? 

Святая Блаженная Ксения Петербуржская. Нет в наши дни в России уголка, где бы имя ее не было известно. Безусловно, она одна из самых почитаемых русских святых. Так у нас любят, пожалуй, только святителя Николая Чудотворца и преподобного Серафима Саровского. Любят верующие и не верующие, столица и деревня-непролаз, куда днем с огнем «Скорая помощь» не проедет, только скорая помощница Матушка Ксения посетит. Своя она, родная. Хиппи и словоохотливые из бомжей подчеркнут при случае духовное свое родство с петербуржской странницей, сорокапятилетнее скитание которой, очевидно, придает им достоинства в собственных глазах. Даже трансвеститы, не к ночи будь помянуты, считают святую Христа ради юродивую Ксению и своей заступницей перед Богом, вольно интерпретируя в свою пользу тот факт, что носила же юродивая одежду покойного супруга Андрея Федоровича Петрова, называла же себя его именем, уверяя родственников и знакомых: «Он, родимый, жив и здоров, а я, раба Божия Ксения, умерла». Каждый человек, какой бы печальной изнанкой не было вывернуто его естество и душа, нуждается в надежде, что услышат его и простят, и судить его не нам, а нашим святым. 

Тему сегодняшней передачи мне подсказала запись в Живом журнале отца Сергия Круглова. Он пишет: «Врач-гинеколог (женщина еще молодая, очень больна, из дома не выходит, к исповеди приступила впервые), говорит робко:  

– У врачей считается, поверье такое есть, что из всех специалистов - акушерам-гинекологам никогда НЕ ПРОСТИТСЯ.... Кем не простится-то? – задается вопросом священник – Министерством здравоохранения?!» И далее: «Конечно, нам так трудно бывает ПРИНЯТЬ от Бога прощение....мы ведь сами-то прощать не умеем, да и не хотим чаще всего.... А как "начать хотеть"?...вот вопрос. Не знаю...Мне думается: пока не получишь от Бога прощения - сам прощать не научишься. Пока Его любви не вкусишь - своя не появится.... (так и просятся на память слова: "Кому мало прощается - тот мало любит", - просятся-то просятся, да вот только что они означают?...тайна»...  

Покаяние в иудейской традиции

– Порождения ехидны! – говорил Иоанн Креститель приходившим к нему на Иордан иудеям, – Кто внушил вам бежать вам от будущего гнева?

День гнева, день Суда, день воцарения Бога над Израилем и всем миром. В христианской терминологии – Страшный Суд. Иоанн самой своей акцией возвещал, что он вот-вот наступит и разве он не наступил для Израиля? Иерусалим был сожжен, распахан и засеян солью, вдоль всех дорог высились распятья, иудеи были и выселены со своей земли и сама их страна переименована – с тех пор она и называется Палестиной. И разве Бог Израиля в лице Иисуса не воцарился над миром? История на этом не закончилась, но что больше – история, которую заносят в анналы Иосиф Флавий и Тацит или история одной человеческой жизни? Согласно Евангелию, душа – жизнь – человека для Бога важней всего мира, а значит и история одного человека ничуть не менее значима, чем история человечества. Страшный суд, конец света? Для кого-то он наступит завтра, для кого-то через 10, 20 лет. И с чем, а точней – какими мы предстанем перед Творцом? С каким лицом? С каким сердцем?

Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…

В переложении одного замечательного потомка эфиопов это звучит так:

С Рождеством!

Вооруженный четверней сезонов,
сияющих как ярусы ковчега,
всплывает год под шорохом кометы,
бросающей тигриные следы.

И мы вступаем на помост вседневный:
мы нижний ярус отведем для снега,
второй засеем, третий даст нам всходы,
а на последнем будем ждать плоды.

Продолжение разговора С Н.А. Струве  после событий на Манежной площади

Жаль, не договорили тогда, в Доме Русского Зарубежья, о Георгии Иванове… События на Манежной, лето пожаров здесь и зима пожаров на Святой земле, где выгорали не выросшие сами по себе, а высаженные вернувшимися на землю обетованную леса, вообще все происходящее дает повод думать, что этого поэта еще вспомнят – те, у кого еще не окончательно отбита память – и, может быть, поймут… Кто-то видит выход в реанимации идеологии или выведении в пробирке какой-то новой «национальной идеи», что, по-моему, просто смешно. Но люди не могут жить без иллюзий: на смену одной фикции должна непременно прийти другая и это будто бы кого-то и/или что-то там спасет, например, Россию, которой вот уж скоро сто лет как нет.  

Три стиха из Нагорной проповеди и Иосиф Бродский

Евреи добивались своего, когда готовы были подставить шеи под римские мечи, восстание же привело к разрушению Храма и Иерусалима, распаханного и засеянного солью, к департации и запрету иудеям жить в Святом Городе, к утрате соотечественниками Иисуса своей земли почти на два тысячелетия, к национальной катастрофе. Силы были слишком неравны и ничем кроме тысяч распятий и морей крови, к ужасам блокады, когда женщины варили собственных детей, выступление маленького, но гордого народа и не могло привести. Не было одержано и нравственной победы, как в Кесари, где Пилат был вынужден уступить, расписаться в своем поражении. Отсюда вывод: в ситуации явного превосходства врага в силе, когда физическая победа над ним невозможна, у тебя есть шанс победить его духовно, а именно это и есть подлинная победа. Победа Духа, а не грубой силы. Именно такая победа принесет плоды в будущем. Именно она и делает это будущее возможным. А «непротивление, панове, мерзко», – как сказал молодой Бродский в своей «Речи о пролитом молоке».  

Три стиха из Нагорной проповеди и Иосиф Бродский

Сегодня я хочу поговорить об одной из самых известных рекомендаций Христа, вызывающей наибольший внутренний протест, во всяком случае – у мужчин. Причина, может быть, не столько в самом совете Спасителя подставить другую щеку в ответ на пощечину, сколько в выводах, которые делались из этих слов на протяжении тысячелетий и делаются сейчас, предписывая определенный образ поведения, будто бы христианский, будто бы заповеданный Самим Основателем христианства. Христос, по этой логике, якобы хотел, чтобы Его ученики и последователи были такими половыми ковриками, о которые все, кому не лень, вытирают ноги в то время, как они, коврики, гордятся своим нравственным превосходством над обидчиками.