Константин Кравцов / Приют оглашенных

Родился 5 декабря 1963 года. Учился в художественном училище в г. Нижнем Тагиле, работал художником-оформителем, журналистом, сторожем, разнорабочим на стройке, дворником. Окончил Литературный институт им. Горького. В 1999 принял священный сан (РПЦ). Автор нескольких книг стихов. Публиковался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Интерпооэзия», «Воздух» и др., антологиях «Salt Crystals on an Axe», «Русская поэзия. ХХ век» «Нестоличная литература», «Современная литература народов России» и др. Лауреат Филаретовского конкурса христианской поэзии в Интернете (2003 г.). Лауреат премии "Антология" журнала "Новый мир" и Волошинского конкурса за книгу "На север от скифов".. Живет в Подмосковье.


Поэт-священник

О. Сергию Круглову

Узкий путь и другой путь, 
тоже узкий, 
и один входит в другой, 
как меч в ножны — 
путь священника в путь поэта 
или путь поэта в путь священника — 
не суть важно: путь один, 
одно служение, один Господин — 
поэт и Иерей вовек 
по чину Мельхиседекову


Поэт Анатолий Найман: «Один голос - без восторга, без отчаянья, без надрыва. Кого-то, кто боль не пережил, а продолжает переживать и знает, что будет переживать до самой смерти, и потому не вскрикивает, но, привыкший к ней, звучит спокойно, лишь иногда, по-видимому, в минуту особого ее преодоления, напрягаясь. То есть так, как испокон веку звучала и звучит русская речь: людей, раз и навсегда узнавших, что в России жить - трудно, что жить - вообще трудно, что жизнь - неизбежная трудность».

Последние записи в блоге

К Неделе о Страшном Суде

Сопоставим два отрывка. Вот что говорит Христос в евангелии от Иоанна, 15, 22: Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас. И вот что отвечает ему христианин несколько веков спустя: Страшного второго Твоего, Господи, пришествия помышляя сретение, трепещу прещения Твоего, боюся гнева Твоего: от сего мя часа, зову, спаси вовеки (канон на утрени Недели о Страшном Суде).

... по образу и подобию

Человек создан по образу и подобию Творца, Которого он в свою очередь создает в своем воображении по своему образу и подобию (катафатическое богословие). Отсюда и претензии в случае землетрясенья на Гаити или превратностей собственной (или чьей-то) судьбы, не соответствующих сложившимся представлениям о добром Боженьке. И претензии эти – какими бы резкими они ни были – угодней Богу, чем жалкие попытки Его оправдать (Книга Иова). Апофатическое богословие, утверждающие, что мы ничего не можем сказать о Боге, кроме того, что Он непостижим – хорошее противоядие от поспешных выводов, основанных на представлении о Боге, являющихся на деле лишь человеческой проекцией собственного «я», при которой этому «я» придаются атрибуты Абсолюта: бессмертие вместо смертности, всеведение вместо неизбежно ограниченного человеческого знания и т.д.

Быть светом для всех

…не только Евхаристия истолковывается более полутора тысяч лет в индивидуалистическом ключе, но и Евангелие. На самом же деле то, что говорит Христос – Он говорит прежде всего народу, Своему народу, который пришел не улучшить нравственно, а именно спасти. Спасти от реального уничтожения Святого Города и Храма, что знаменовало новый и куда как более долгий плен – почти двух тысячелетний геноцид, начатый римлянами и продолженный христианами. Или можно сказать так: то, что Он говорит – Он говорит прежде всего Церкви – ветхо- и новозаветной, страдающей никак не меньшим законничеством и национализмом, превращающими Завет с Богом – в религиозно-политическую идеологию, изнутри которой исходят и человеко- и само- и богоубийство. Да, богоубийство, хотя с объективной точки зрения (объективирующей и Бога, и Его действия) это – абсурд: Бога нельзя убить. И тем не менее это, похоже, самое точное определение того, что произошла тогда и происходит после. Паскаль прав: распятие длится до конца истории, крестная агония кончится только со Вторым Пришествием. Бог, не умирающий с каждым из людей, не страдающий с каждым, кто страдает – не достоин веры, тем более – любви.

К дискуссии о Евхаристии

Для начала поговорим о «пире», «застолье», «пьянке» в религиозном измерении, которое придавали ему в I веке и иудеи, и эллины. 

Есть и пить с кем-то означало становиться с ним единым целым. Только отсюда помнятна серьезность обвинения Иисусу, предъявленная Ему тогдашними «ревнителями благочестия». «Он пьет с мытарями и грешниками» означало в той системе координат, что Он Сам – не лучше, а значит все его речи и знаки (чудеса) ни что иное как надувательство, но это бы еще полбеды: Он усваивает Себе прерогативу Бога, делегированную Им Храму: прощает грехи, противопоставляя Себя тем самым не только богоустановленному институту священства, но и уравнивая Себя с Богом, следовательно, это не только шарлатанство, но и вопиющее беспрецедентное богохульство; при этом народ – невежда в Законе, проклят он, – идет за Ним и это значит ни что иное, как то, что Он сбивает Израиля с пути, уводит от Его Бога, а какое из преступлений страшнее, чем это? Убить соблазнителя (а как еще пресечь это зло?) – религиозная обязанность иудея, если он действительно иудей, сын Завета. Такова логика книжников и фарисеев, т.е. духовной элиты, образованного общества – знатоков и исполнителей Закона.

Христос в пустыне

Сразу после Крещения, пишет евангелист Матфей, Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. Вспомним: говоря бегстве Святого Семейства в Египет, Матфей ссылается на пророка Осию: да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: из Египта воззвал я Сына Моего. Это пророчество об Израиле евангелист относит к Иисусу. И если Крещение в Иордане символизирует переход Израиля через Красное море и воды Иордана в землю обетованную, то пребывание Иисуса в пустыне и искушения, через которые Он в ней проходит, также имеют своим прообразом сорокалетнее странствием иудеев по Аравийской пустыне с искушением голодом, жаждой, страхом перед укрепленными городами. Сорок лет – сорок дней; своего рода карантин. И там, и там – пустыня, но не только. И Он был там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями; и Ангелы служили Ему, – пишет евангелист Марк. Пустыня здесь претворяется в райский сад, где Адам нарекал имена всякой твари и Ангелы были с ним, однако, Марк упоминает и тех, и других не до, но после искушения, перед которым праотец не устоял. И в том, и в этом случае искушение начинается с пищи: И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Действительно: не умирать же с голоду (а сорок дней без еды делают смерть от физического истощения более чем реальной)?  

Гаити и два образа веры

Нормативная реакция на бедствия (стихийные и/или политические – война, бессмысленный и беспощадный бунт), – бедствия, превосходящие наше понимание, наши представления о Боге суть таковы: Бога или нет, или Он – палач, абсолютно при этом циничный, в высшей степени бесчеловечный. И думать так – лучше, чем заниматься теодицей, оправдывать Бога по примеру друзей Иова. История Иова, кстати, помимо всего прочего, показывает, что Богу богоборцы куда ближе (родней) Его защитников. Адвокат нужен дьяволу, дьяволу это забавно, Бог же в такой забаве не нуждается – Он ненавидит друзей Иова, Своих самозваных адвокатов. Его Сын не произносит ни слова, когда Его «судят», когда отправляют на крест. Дискуссии о зле в этом мире Он предпочитает Самому стать жертвой зла. Вы видите в Боге Отца, дающего нам ремня? Хорошо, исполосуйте Его, ставшего одним из вас, своими плетями со свинцовыми наконечниками, прибейте ко кресту и плюйте Ему в лицо сколько вам заблагорассудится, оттянитесь на Нем по полной.

Крещение

В этом году Крещение Господне празднуется в дни, когда на Гаити разгребают развалины уже не столько в надежде извлечь из-под них тех, кто еще может оказаться жив, сколько для того, чтобы предать земле трупы, разложение которых грозит эпидемией. И эта чудовищная катастрофа с новой остротой ставит вопрос: «где же Бог?» Вопрос, на который ответ может быть только один: распятый на Кресте Червь, а не Человек – бессильный, поруганный, раздавленный, покинутый Богом. Бог – там, где человек уничтожен, стерт, Бог – в аду, в смерти у которой – мы верим – вырвано жало, и значит – последнее слово не за ней. Доказать здесь ничего невозможно да и не нужно доказывать, если нужно доказывать. Если Христос не воскрес, христианство – самый чудовищный, самый подлый обман из всех, существовавших в истории. Однако все аргументы объяснить возникновение христианства не на факте Воскресения, а – по сути – на пустом месте не убедительны ни с исторической, ни с психологической, ни с социологической, ни с любой другой точки зрения. На этой аргументации я надеюсь подробно остановиться, когда речь пойдет о Воскресении, о всех связанных с ним pro и contra, а сегодня – речь о его прообразе: о погружении, как буквально переводится русское слово крещение. Погружении Христа в символизирующие смерть (но и рождение, но и победу над ней) воды Иордана. 

Воздух Мандельштама

В передаче о нем ("Точка зрения") : опрос на улице, и одна из опрашиваемых говорит, что читающий Мандельштама не может жить безнравственно, или что-то в этом роде. А ведь это так - почему? Дело, думается, в том, что Мандельштам, вырвавшись из родового "хаоса иудейского" на простор "мировой культуры", был по сути единственным в русской поэзии поэтом-христианином. Иудео-христианином, первохристианином (почитайте отрывки из его манифеста "Пушкин и Скрябин, сохранившегося лишь в отрывках - самого яркого из известных мне манифестов христианского искусства). Его ненависть к Византии и имперскому православию обусловлена именно этим. И в этом смысле он поэт будущего не во временном смысле, а в новозаветном. Кода-то я сделал о нем передачу для радио "Благовещение", из которой потом получилось коротенькое эссе, я его, кажется, уже вывешивал здесь когда-то, но не лишним будет повторить в память о поэте-мученике.

Иоанн Креститель

«Бог погубил Иродово войско (в войне с дамасским царем Аретой в 35-36 гг.), справедливо казнив Ирода… за совершенное над Иоанном, так называемым Крестителем, злодейство, ибо он умертвил добродетельного мужа сего, учившего людей… совершать погружение в воду (Крещение), угодное Богу, если оно не ради оставления отдельных грехов совершается, а в знак освящения тела и души, уже заранее очищенных праведной жизнью», – пишет Иосиф Флавий. Сказанное здесь во-первых объясняет, почему Иоанн, гнал вон приходивший к нему народ, называя его «порождениями ехидниными», вздумавшими бежать от будущего гнева по внушению дьявола, а во-вторых, – опровергая расхожее представление о крещении как магическом акте, будто бы очищающем от «отдельных грехов», – указывает на то, что оно было своего рода инициацией и завершением, а не началом процесса «освящения тела и души, уже заранее очищенных праведной жизнью».  

Обрезание Господне

Обычно это толкуют так, что восьмидневный Младенец, дав Себя обрезать, преподал нам урок послушания Закону, что обрезание нам надо понимать духовно, как совлечение стра-стей и похотей – ну, да, что тут скажешь? Все надо понимать духовно, только духовно… А что праздновать-то в таком случае? И как? Заходящийся в крике младенец, кровь… Один мой знакомый, прошедший эту процедуру в сознательном возрасте, признался, что процедура эта весьма и весьма болезненна… Я понимаю, что для иудеев это – как для нас Крещение: семейный праздник, но что в данном случае праздновать нам? Скорее уж этот день должен быть днем поста…. Но вот уже сколько веков Обрезание совпадет с Новым Годом, в чем можно усмотреть совлечение прошлого как от крайней плоти, и – безболез-ненное. Что ж, это и отпразднуем. Русский Новый Год… И память святителя Василия почтим. Кстати, в качестве подарка: одна из его молитв перед святым Причащением, ко-торой нет в нашем правиле:

1 ... 8 9 10 11 12 ... 13

Популярное в разделе «Авторские колонки»