Владимир Мамонтов: Про демократию

Наконец они в лице, в частности, Кэмерона, Меркель, Саркози и других доперли, «куда заводят мечты». Так вам давно твердили: двойные стандарты, лицемерие, насаждение ложных понятий о сожительстве людей, культур и экономик пагубно!

Рассуждая о ситуации в Египте, мой добрый приятель – политолог Сергей Марков – заметил, что демократия там есть прямой путь к диктатуре. Это он ошибается: дело не в Египте. Сергей открыл универсальную формулу, а думает, что региональную. Это гораздо лучший мех, уверяю вас!

Как только здравомыслие и взвешенность суждений в любой элите («Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция – отверстый гроб для добродетели и самого злодейства» – Н. М. Карамзин) уступает в естественном балансе разглагольствованиям, если не спекуляциям, о широчайшем равноправии, полнейшем равнодопущении, непрерывной подкачке свобод и т.д., знай: за углом наизготовку стоят ни разу не демократические «Братья» («Сестры», «Отцы» и прочие бенефициары) прекраснодушия и слабости. Они только и ждут, чтобы власти, вяломышечные, постаревшие, поглупевшие или еще не добравшиеся до черчиллевских высот, затянули эту песню про демократию. Они только и ждут, чтоб на их многострадальные страны свалилось какое-нибудь густопсовое бедствие, вроде скачка цен на продовольствие или войны. Они-то на обломках вполне себе не чудовищного, а даже отчасти и просвещенного («Я сам буду вашим цензором») самовластья и установят отлично всем знакомые порядки, займут посты, оседлают потоки – короче, с удвоенной силой займутся тем, в чем укоряли предшественников. Иногда, я читал, еще бывает люстрация, сожжение книг и казни инакомыслящих. Трудно поверить, но утверждают, что головы секут те самые, кто вопил в камеры мировых информагенств о тоталитаризме и зажиме! Не это ли казни египетские, о которых в Писании сказано?

Насчет казни личного опыта не имею, но не могу отказать себе в удовольствии рассказать, как мы, живописная группа журналистов из провинции, приглашенных на работу в Москву, в революционной России в 90-е годы квартиры получали. На этом интереснейшем месте в Моссовете уже сидел демократ новейшего образца, однофамилец великого русского композитора. И он давал (или не давал) квартиры по единственному критерию: за заслуги перед революцией. Вот перед чем у меня заслуг точно не было, так перед нею. Медаль за строительство Байкало-Амурской магистрали была, заметок я про нее немало написал, а в требуемом качестве – жирный прочерк.

Он же говорил буквально следующее:

– Так... А этот, Мамонтов, он не реакционер (Как в воду глядел! – авт.), не сочувствует всяким Пуго? Он, того, в «Советской России» работал... Нина Андреева, то, се...

– Ни боже мой, – отвечал ему мудрый и добрый главред газеты, куда мы приходили. – Он в «Комсомолке» у нас полностью перековался.

– Ах, «Комсомолка»! – новоявленный моссоветовец сверился с каким-то списком. – Да, это прогрессивная газета. Но пожелтела последнее время. А?

Редактор отвечал невнятное и клялся, что мы все демократы, каких еще свет не видывал. Под стать однофамильцу композитора.

Дело наше продвигалось. Пока однофамилец не дошел до известнейшей теперь в журналистском мире фамилии моего друга, так же пристраивающегося в революционной Москве, хотя начал выбиваться в люди еще при советском кровавом режиме. Он на свою беду работал тогда в «Пионерской правде».

– Этому точно не дам, – твердо сказал демократ. – Он растил юных коммуняк. Мы не для того пришли к власти, чтобы таким квартиры давать. У нас еще список баррикадников-белодомовцев не закрыт.

– Нет-нет, он не растил, он подрывал. Изнутри, – заверил наш ходатай. – Честное слово, подрывал.

У демократа было хорошее настроение. День был солнечный. Осенний.

– Под вашу ответственность, – сказал однофамилец. И подписал бумаги.

При желании это тоже можно назвать торжеством демократии. А, может, в этот раз русская революция обернулась своей несколько даже обломовской стороной. Повторилась в виде фарса.

Но это я отвлекся.

Особенно грустно (но и забавно) смотреть, как попадается в ловушку сама власть, громко, долго и с серьезным выражением на лице провозглашающая незыблемыми и основополагающими ценности широкого, как халат ваххабита, либерализма. Едва забрезжит реальная угроза тем ценностям, кои не приклеены на лице (о чем чуть ниже), а глубоко укоренились в политических извилинах, в банковских печенках и толстых кишках углеводородных трубопроводов, на свет появляется идея о «мускулистом либерализме» (термин английского премьера Дэвида Кэмерона, озабоченного, что некоторые граждане не внемлют проповедям об универсальности западных ценностей).

«Мускулистый либерализм»! А? Как сказано! При этих словах мне почему-то так и видится загорелый, занимающийся фитнесом Борис Ефимович Немцов, разрывающий цепи, в смысле оцепление, цитируя Яшина (поэта, советского), а также Куняева и Светлова: «Добро должно быть с кулаками».

(Ну не могу не отвлечься еще раз и не привести пародию на эти известные стихи, отрытые поисковиком:

Добро должно быть с кулаками,
С хвостом и острыми рогами,
С копытами и бородой.
Колючей шерстию покрыто,
Огнем дыша, бия копытом,
Оно придет и за тобой!
Ты слышишь – вот оно шагает,
С клыков на землю яд стекает,
Хвост гневно хлещет по бокам.
Добро, зловеще завывая,
Рогами тучи задевая,
Все ближе подползает к нам!
Тебе, читатель мой капризный,
Hоситель духа гуманизма,
Желаю я Добра – и пусть
При встрече с ним
Мой стих ты вспомнишь.
Когда твою глухую полночь
Прорежет дикий крик «Hа помощь!»,
А также чавканье и хруст).

«Мускулистый либерализм!» Прошу его не путать с отечественной, многажды уязвленной либеральными перьями суверенной демократией: слава Богу, в наших палестинах и не увлекались до сей поры избыточными речами про пользу демократии. Как-то девяностые еще не выветрились, а потому теория всего лишь органично облекла практику.

Насколько демократия, как и всяческое лицемерие, возведенное на уровень всеобщей модели, опасна и чревата, показывает нам история с «провалом политики мультикультурности» в Западной Европе, о которой теперь тоже решили заявить тамошние лидеры. Будто это и так не было видно! Что такое по-ихнему толерантность? А вот что: я в душе продолжаю считать чучмека (ваньку, косоглазого) чучмеком (ванькой, косоглазым). Я не женюсь на чучмечке (маньке, косоглазой), если я, конечно, не Джон Леннон. Он (она) не будет гостем в моем доме. И я не найму его (ее) на работу, если мне под угрозой закрытия и обструкции не спустят квоту (скрижаль) на чучмеков (лесбиянок, одноногих, даунов, ванек, косоглазых).

Но на людях, на поверхности, на дневном свету я буду мил и обходителен. Я буду улыбаться прямо ему в черную (желтую, красную, носатую, курносую, пьяную, бородатую, напомаженную) морду. И, встречая такую же искренность, мы так, с наклеенной улыбкой, и пойдем по жизни дальше. Да, до поры не режа и не грызя горла друг друга. Достижение, конечно.

Наконец они в лице, в частности, Кэмерона, Меркель, Саркози и других доперли, «куда заводят мечты». Так вам давно твердили: двойные стандарты, лицемерие, насаждение ложных понятий о сожительстве людей, культур и экономик пагубно! Вы же всем рты затыкали: в очередь, сукины дети!

Я – и миллионы моих соотечественников – жил в стране, в которой демократии было крайне мало. А знакомых, друзей и любимых людей самых разных национальностей от той жизни у меня осталось очень много. Толерантен ли я к ним? Да ни боже мой! «Толерантность» звучит просто оскорблением по отношению к тому типу отношений, каковой до сих пор господствует у нас. Уважение? Да. Насмешки и уколы? Да. Споры до драки? Да, но без драки. И высокие минуты духовного единения, да, не постесняюсь и это сказать.

Разве это не выше жалкой, как выражается Кэмерон, «пассивной толерантности»? Разве не к этому должен стремиться свободный и просвещенный человек? Живой и подлинный человек, способный вот так, с головой, безоглядно, в ее черные (голубые, карие, зеленые) нездешние глаза?

Так, спокойно, я же не Джон Леннон, чтобы талдычить о таком публично.

Публично я скажу вот что: мне жалко всех людей, которые после инсульта плохо говорят, независимо от их ориентации. Но можно я скажу, что Моисеев плохо поет? (А Энтони Хагерти – хорошо, ангельски хорошо). Потому что, если мне нельзя этого сказать под страхом быть обвиненным в нетолерантности, завтра не однополая любовь заполонит подмостки (заполонит, уже заполонила – и фиг с ним, не кузница же), а плохое пение. И, опять не постесняюсь сказать, стандарт, не способствующий подъему демографической ситуации в России. Да и в Европе.

Можно я скажу, что исполненные либеральных устремлений американцы и западноевропейцы, пытающиеся затолкать во главу Египта нобелевского лауреата, мирного атомщика Барадея, действуют глупо, в рамках собственного шаблона, который разваливается на наших глазах – и рискуют получить полномасштабную, а, может, и атомную арабо-израильскую войну? (Если атомная война может быть сугубо арабо-израильской).

Можно я скажу, что значительная часть так называемых либеральных ценностей, требующих «мускулатурной» защиты, сгнила изнутри и представляет собою сладкий, но трупный яд безудержного консьюмеризма, узаконенного скотства, разложения и иссушающей вседозволенности? Вандалы же, идущие на этот Рим, несут на знаменах (я сказал «на знаменах», я про душу повременю) идеи, куда более согласующиеся с мыслью о спасении. И это все труднее не замечать.

Можно я скажу, что мои образованные и симпатичные знакомцы, твердящие о скорейшей необходимости оттепели, забыли, что народ – «острое железо», и нарываются на Манежку? Может, я не прав, может, я не вполне прав, допускаю – но можно я скажу?

Кто сказал «Можно!»? Заходи, гостем будешь, сладкого сингл-молт яду выпьем, Карамзина почитаем, «Чайф» послушаем. Или «Энтони энд зе Джонсонс». Или Розу Багланову, «Самару-городок», народную артистку СССР и Казахстана, что померла на днях, а жаль. Вот это, я понимаю, демократия.

Владимир Мамонтов

Взгляд
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе