О сбывшихся предсказаниях - продолжение

Сюжет прост.
В конце 80-х годов в СССР приезжает своеобразная интербригада: немец, двое граждан США, гражданин Италии.

По ходу дела выясняется, что все, кроме немца – русские по происхождению. По официальной версии они едут собирать материал для художественного альбома, посвященного древнерусскому искусству, который затеяло издать лондонское издательство. Работа над альбомом идёт своим чередом, но при этом каждый имеет свою цель и своё задание. Немец навещает спящих агентов разведки, американка старается углубить контакты с разного диссидентами и взять под крыло разных непризнанных гениев, падких на доброе слово, обещание будущей славы и небольшое материальное вспомоществование. Впрочем, сексуально раскованная и недурная собой американка крепит отношения с творческой интеллигенцией всеми возможными средствами и даже попутно учит молодёжь стриптизу. Полвека назад, наверное, это могло шокировать.

Самый интересный и симпатичный персонаж – это Умберто Карадона по документам и Пётр Сабуров по рождению. Он происходит из знатной и богатой семье русского сановника, после революции ребёнком был увезён в Германию, там вырос, научился откликаться на имя Петер, стал искусствоведом. В то время, когда нацисты рвались к власти, он вместе с другом детства оказывается в отряде СС – вначале это была довольно невинная вещь: ребята охраняли нацистские митинги. Дело это было добровольное и через некоторое время он оттуда уходит. Но нацизм не отпускает: во время войны он оказывается уже в качестве вольнонаёмного специалиста в ведомстве Альфреда Розенберга. Его задача – отбирать художественные ценности для вывоза в Германию. Так он оказывается в Царском Селе, под Псковом и Новгородом. Отец с самого начала поддерживал его сотрудничество с нацистами: он, как и многие, по тогдашнему выражению, белоэмигранты, надеялся на избавление от большевизма с помощью немецких штыков. Потом, побывав во многих переделках, бывший Петя Сабуров превращается в австрийского итальянца Умберто Карадону и поселяется в Лигурии. Живёт почтенным буржуа – владельцем маленького семейного пансиона, в котором останавливаются туристы. И вот двадцать лет спустя нежданно-негаданно появляется его немецкий друг детства и зовёт в поездку в Россию – в качестве искусствоведа. Умберто далеко не молод, это последний шанс увидеть покинутую родину – и он соглашается.

В России «интербригаду» ждёт множество встреч с советскими людьми, иные из которых – люди вполне антисоветские. Интересные разговоры, воспоминания, споры. Роман – краткая, но впечатляющая энциклопедия советской жизни. Его герои: художник, поэт, руководитель в министерстве, заводской инженер, писатель, переводчица-востоковед, фарцовщик, обществовед-конъюнктурщик, итальянский еврокоммунист и его русская жена – выпускница истфака МГУ. Фоном проходят заводские рабочие, барыги, торгующие иконами, безвестные и малоуспешные литераторы, льнущие к западным покровителям.

Мои личные жизненные впечатления относятся ко времени десять лет спустя, но всё очень похоже. Я совсем не знала литературной среды, а вот итальянских еврокоммунистов – очень даже знала, и переводчиков, и заводских и министерских промышленных руководителей – тоже знала. Признаюсь, и фарцовщики встречались на жизненном пути. И все они изображены вполне узнаваемо.

Что же в итоге? Какие опасности, более того – смертельные опасности, чреватые развалом – для советского общества и государства увидел автор в мирной ленинградской и московской жизни рубежа 60-х и 70- годов?

Вот пять смертельных опасностей, которые он увидел. И которые в итоге разрушили первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян, как принято было тогда выражаться.

Итак,


Опасность первая. 

Главную опасность автор видит во внешней угрозе - тогда это называлось «происки мирового империализма».

Во время Второй мировой немцы ошиблись, - объясняет в Лондоне куратор проекта, - попёрли в лоб. Вперёд надо быть хитрее.

В простых и общепонятных словах, написанных полвека назад, советский писатель излагает принципы той самой гибридной войны, которую мы сегодня воспринимаем как какую-то дивную новость. И опять включаем старую шарманку: «Надо же, надо же, надо же было такому случиться!». В 30-е годы было такое выразительное словцо – «ротозейство». Сейчас словцо вышло из употребления, а вот явление, им обозначаемое – живёт и ширится. Происходящее на Украине – это результат широкомасштабного государственного ротозейства. За которое никто не ответил, и все делают вид, что произошедшее там – это что-то вроде стихийного бедствия.

Так чему же учил лондонский куратор наших путешественников, вернее, одного из них. Давайте послушаем куратора.

«Прошу вас внимательно выслушать меня. Это будет несколько утомительно, может быть, но необходимо. Возможность атомных и водородных ударов по коммунизму, с которыми носятся генералы, с каждым годом становится все проблематичней. На свой удар мы получим такой же, а может быть, и более мощный удар, и в ядерной войне победителей не будет, будут одни покойники. Точнее, пепел от них. Новых, более мощных, разрушительных средств для ведения войны на уничтожение коммунизма, и в первую очередь Советского Союза, мы пока не имеем. Да, кстати, их, может статься, никогда и не будет. Но независимо, будут они или не будут, а покончить с коммунизмом мы обязаны. Мы обязаны его уничтожить. Иначе уничтожит нас он. Вы, немцы, чего только не делали, чтобы победить Россию, Клауберг. И массовое истребление людей, и тактика выжженной земли, и беспощадный террор, и танки «тигр», и орудия «фердинанд». И все же не русские, а вы были разбиты. А почему? Да потому, что предварительно не расшатали советскую систему. Вы не придали этому никакого значения. Вы ударились о монолит, о прочные каменные стены. Может быть, вы надеялись на стихийное восстание кулаков, как русские называли своих богатых крестьян? Но кулаков коммунисты успели раскулачить, и вам достались одни обломки – на должности сельских старост, полицаев и иных подсобных сил. Вы надеялись на старую интеллигенцию? Она уже не имела никакого влияния. Она растворилась в новой рабоче-крестьянской интеллигенции да и сама давно переменила свои взгляды, поскольку коммунисты создали ей все условия для жизни и работы. Вы надеялись на политических противников большевизма – троцкистов, меньшевиков и прочих? Большевики своевременно их разгромили, рассеяли. Да, собственно, что я рассуждаю за вас! Вы ни о чем этом и не думали. Ваши секретные документы свидетельствуют об одном: уничтожай и уничтожай. Довольно тупая, топорная программа. Одного уничтожишь, а десять оставшихся-то, видя это, будут еще отчаяннее сопротивляться. Уничтожите миллион, десять миллионов станут драться против вас с утроенным ожесточением. Неверный метод. Лучшие умы Запада работают сегодня над проблемами предварительного демонтирования коммунизма, и в первую очередь современного советского общества.

Говорящий налил себе содовой воды в стакан, отпил несколько глотков, вытер губы платком.

– Так вот,– продолжал он.– Работа идет со всех направлений и по всем направлениям. Они, коммунисты, были всегда необычайно сильны идеологически, брали над нами верх незыблемостью своих убеждений чувством правоты буквально во всем. Их сплочению способствовало сознание того, что они находятся в капиталистическом окружении. Это их мобилизовывало, держало в напряжении, в готовности ко всему. Тут уж ни к чему не прицепишься, никак не подберешься. Сейчас кое-что обнадеживает. Мы исключительно умело использовали развенчание Сталина. Вместе с ниспровержением Сталина нам удалось… Но это потребовало, господа, работы сотен радиостанций, тысяч печатных изданий, тысяч и тысяч пропагандистов, миллионов и миллионов, сотен миллионов долларов. Да, так вместе с падением Сталина, продолжаю, нам удалось в некоторых умах поколебать и веру в то дело, которое делалось тридцать лет под руководством этого человека. Один великий мудрец нашего времени – прошу прощения за то, что не назову вам его имени,– сказал однажды: «Развенчанный Сталин – это точка опоры для того, чтобы мы смогли перевернуть коммунистический мир». Русские, конечно, тоже все поняли. В последние несколько лет они возобновили свое коммунистическое наступление. И это опасно. Им нельзя позволить вновь завоевывать умы. Наше дело сегодня – усиливать и усиливать натиск, пользоваться тем, что «железный занавес» рухнул, и повсюду, так называемо, наводятся мосты. Что мы делаем для этого? Мы стремимся накачивать их кинорынок нашей продукцией, мы шлем им наших певичек и плясунов, мы… Словом, их строгая коммунистическая эстетика размывается. И ваша «операция», герр Клауберг,– сказал он на чистейшем немец ком языке,– послужит одним из мостиков, одним из троянских жеребеночков, которых мы постоянно преподносим партийным московитам!

Он весело рассмеялся и вновь заговорил на английском:

– Пусть это не будет так называться… Это только для вас, господин Клауберг, только для вас одного… Хотя и мисс Браун и вот Росс, они в курсе всего… Но пусть и вам ведомо: вы будете являться подлинной боевой группой. Пусть это вас, офицера райха, офицера СС, в какой-то мере утешит. Вы не картиночками станете заниматься, смею заверить вас,– это удел Карадонны-Сабурова, а тем, чего своевременно не сделали немцы, готовя войну против СССР: разложением общества нашего общего с вами противника. И, кстати, еще вот что. Вас, наверно, радует то, что в Федеративной республике появилась некая партия, НДП, продолжающая программу гитлеровской партии, к которой принадлежали и вы? Не сомневаюсь, что радует, вижу, что радует. А надо, Клауберг, не радоваться, нет, а огорчаться. Перед лицом роста нацизма русские усилят бдительность, вот и все. Во всех случаях, когда Запад бряцает оружием, русские не проигрывают, а выигрывают. Они освобождаются от благодушия, от извечной для России робости перед общественным мнением Запада. Самый верный путь – довести их до полной сонной одури – сидеть тихо, вести себя образцово-миролюбиво, идти на частичные разоружения, особенно когда таким путем можно отделаться от морского и сухопутного старья. Но вот видите, как получается! Наш с вами мир не может, чтобы не шебаршить. Таковы противоречия империализма, верно это говорят марксисты. Своими противоречиями мы облегчаем жизнь коммунистов. Ну и так, мой друг, лекция моя затянулась. Щажу вас. Для начала хватит». 

Прекрасно сказано: «довести до сонной одури». Именно в этом блаженном состоянии наше поколение находилось с самой юности до предпенсионного возраста. Только события буквально последнего времени начинают слегка приподнимать набрякшие веки.

В последние годы наша публика с большим трудом, со скрипом начинает осознавать, что Запад никогда не боролся против марксизма, коммунизма, тоталитаризма, советского социализма, чего там ещё, а боролся он против евразийской империи России, как бы она в тот или иной момент ни называлась.

Это было буквально открытие последнего времени; даже руководители постсоветского развала, похоже, верили: откажись мы от коммунизма, заведи у себя капитализм - и нас станут любить, примут в «европейский дом» и даже, возможно, лично их посадят за один стол с хозяевами жизни.

Между тем советский писатель пятьдесят лет назад со всей определённостью выразил то, в чём на излёте своей жизни признался Бжезинский, сказав, что мы-де воевали не против коммунизма, а против исторической России, как бы она ни называлась.

В романе эта мысль выражена в беседе Сабурова-Гофмана-Карадоны с Альфредом Розенбергом.

«…Розенберг, в беседе с которым Сабуров провел не один час. Альфред Розенберг любил щегольнуть знанием теории искусств. «Значение русской школы,– в раздумье сказал он в какой-то день, уже во время войны против Советской России,– в должной мере еще не понято, нет. Дело в том, что русская икона отражает не только духовный мир русского человека, но и духовный идеал всего народа. Идеал этот, как мы сейчас убеждаемся, заключен в том, что народ всегда должен быть сжат в кулак. Вот вы привезли репродукции с новгородских фресок. Что изображено в главном куполе собора святой Софии? Образ Вседержителя, Пантократора. Обратили вы внимание, господин Гофман (под этим именем тогда фигурировал Сабуров – Т.В.), на правую руку этого русского господа бога? Кисть ее сжата в кулак! А утверждают, что древние живописцы, которые расписывали собор, изо всех сил старались, чтобы рука эта была благословляющей. Днем они сделают так – она благословляет, утром приходят – пальцы сжаты вновь! Ничего не могли поделать, оставили кулак. Что же он означает для новгородцев? То, что в руке их спасителя зажат сам град Великий Новгород. Когда рука разожмется, город погибнет. Кстати, он, кажется, уже погиб? Нет? Еще кое-что сохраняется? Ну, а дальше, когда мы займем город Владимир, то в одном из его соборов вы можете увидеть… Ах, вы там бывали в детстве! Детские впечатления обманчивы. Вы должны будете вновь все осмыслить. Так вот, господин Гофман, на древней фреске того собора во Владимире древний русский живописец Рублев изобразил множество святых, которые все вместе, где-то на вершине небесного свода, зажаты в одной могучей руке. К этой руке со всех сторон стремятся сонмы праведников, созываемые трубами ангелов, трубящих кверху и книзу.– Собеседник Сабурова помолчал, как бы готовясь сказать главное.– Ну, поняли теперь весь смысл этих знаменитых русских икон, вы, знаток русского искусства? – продолжал он.– Эти трубачи провозглашают собор, объединение всего живущего на земле, как грядущий мир вселенной, объемлющий и ангелов и человеков, объединение, которое должно победить разделение человечества на нации, на расы, на классы. Отсюда и идея коммунизма, дорогой мой друг! Надо истребить, до конца, до ровного, гладкого места все русское. Тогда будет истреблен и коммунизм». 

Это какой же надо быть наивной барышней (обоего пола и любого возраста), чтобы поверить, что стоит нам отказаться от социализма – как Запад станет нашим другом. Русское и советское в сознании Запада всегда существовало неразрывно. Они вообще редко использовали слово «советский» - говорили «русский»: это я помню как переводчица. И уж, очевидно, не потому, что им трудно было переучиться или освоить новое название.

А Розенберг в романе рассуждает вполне со знанием дела. Он был из так называемых остзейских немцев, вырос и выучился в Москве, по-русски говорил, как мы с вами.

Мало поставить задачу демонтажа советского общества изнутри – нужна методика, техника такого демонтажа. Её излагает мисс Браун, ответственная за идейное окормление диссидентов и непризнанных гениев – кадровый резерв диссидентов.

«Брешь, говорю, пробита, фронт русских ослаблен. Надо развивать успех. Существует весьма стройная программа демонтажа коммунизма, их советского общества. Это прежде всего духовный мир, наше воздействие на него. Мы идем по трем линиям. Первая – старики, старшее поколение. На них воздействуем религией. К концу жизни человек невольно задумывается над тем, что ждет его там, там! – Она указала пальцем в потолок. – Установлено, что даже тот, кто в молодости, в возрасте, когда он полон сил, был отчаянным атеистом, на склоне лет испытывает робость перед грядущей неизвестностью и вполне способен принять идею высшего начала. Число верующих растет. Мне известно, например, что в такой просвещенной области, которая находится под боком и под прямым воздействием столицы, в Московской, по-церковному крестят каждого шестого новорожденного. До войны не крестили и пятидесятого.

Сабуров слушал с большим интересом. Полгода изучал он в Лондоне Советскую Россию, советскую действительность. Много в ней было для него неясного, противоречивого и вместе с тем интересного, привлекающего; Как ни говори – родина! И он готов слушать о ней все новые и новые рассказы, они не наскучивают, не надоедают.

– Второе – среднее поколение,– продолжала мисс Браун,– это так называемые взрослые. В последние годы они стали неплохо зарабатывать благодаря усилиям их правительства. У них завелись свободные деньги. Через все возможные каналы – через наше радио, через обменные иллюстрированные издания и особенно через кино с его картинами велико светской жизни, – мы пробуждаем в них тягу к комфорту, к приобретательству, всячески насаждаем культ вещей, покупок, накопительства. Мы убеждены, что так они отойдут от общественных проблем и интересов, утратят дух коллективизма, который делает их сильными, неуязвимыми. Их заработков им покажется мало, они захотят иметь больше и встанут на путь хищений. Это есть уже и сейчас. Вы читали их прессу, и вы видели на страницах их газет бесконечные сетования по поводу хищений. Хищники, хищники, хищники! Всюду хищники. А сколько примеров хищничества не попадает в печать. Я вижу, вы заслушались. Интересно?

– Да, очень. Прошу вас. Я только хотел бы, чтобы вы объяснили, почему этого не было раньше.

– Я же сказала вам, наша работа не пропадает напрасно.

– Нет, я хочу знать, почему не было вот этих безудержных хищений.

– Ну, во-первых, скажем, до войны, не было перед глазами таких соблазнительных примеров. Каждый живущий не по средствам вызывал по меньшей мере общественное недоумение. Во-вторых, многое держалось и на драконовских сталинских строгостях. Вы знаете, что за килограмм украденного в поле гороха могли судить и дать человеку десять лет тюрьмы.

– А если человек не крал этого килограмма, то его не судили и не давали ему десяти лет?

– Это их пропагандистский контрвопрос, синьор Карадонна. Я это уже слышала. Пойдем дальше. О молодежи, так сказать, о третьей и самой главной линии, по какой демонтируется их общество. Молодежь! Тут богатейшая почва для нашего посева. Молодой ум так уж устроен, что он протестует против всего, что ограничивает его порывы. И если его поманить возможностью полного освобождения от каких-либо ограничений, от каких-либо обязанностей, скажем, перед обществом, перед взрослыми, перед родителями, от какой-либо морали, он ваш, синьор Карадонна. Так поступил Гитлер, отбросив с дороги молодых мешавшие ему библейские заповеди, например: «Не убий». Так поступил Мао Цзэ-дун, двинув толпы мальчишек на разгром партии китайских коммунистов, воодушевив ниспровергателей тем, что развенчал авторитеты взрослых, – и мальчишки, дескать, могут теперь плевать в лицо старикам. Такие возможности очень возбуждают и взвинчивают молодых. Кстати, так было и в вашей дорогой Италии, когда к власти шел Муссолини. Молодые парни, освобожденные от ответственности перед моралью, перед обществом, растоптали вашу демократию.

Сабуров согласно кивнул. Он хотел было добавить, что молодые парни в Италии снова бесчинствуют в больших городах. Но мисс Браун положила свою теплую ладонь на его руку – обождите, мол, дайте закончить – и продолжала:

– Хотя это и очень трудно и сфера нашего воздействия ограничивается главным образом Москвой, Ленинградом, еще двумя-тремя городами, но мы, синьор Карадонна, работаем, работаем и работаем. Кое-что удается. Брожение умов в университете, подпольные журналы, листовки. Полное сокрушение прежних кумиров и авторитетов. Доблесть – в дерзости. И эти вот дивы, которых мы видели в здешнем аэропорту, умеющие трясти бедрами на эстраде,– одно из наших оружий. Клауберг груб, но, по существу, он прав. Они сексуализируют атмосферу у русских, уводят молодых людей от общественных интересов в мир сугубо личный. альковный. А это и требуется. Так ослабнет комсомол, в формальность превратятся их собрания, их политическая учеба. Все будет только для видимости, для декорума, за которым пойдет личная, сексуальная, освобожденная от обязательств жизнь. А тогда в среде равнодушных, безразличных к общественному, которые не будут ничему мешать, возможным станет постепенное продвижение к руководству в различных ведущих организациях таких людей, которым больше по душе строй западный, а не советский, не коммунистический. Это процесс неторопливый, кропотливый, но пока единственно возможный. Имею в виду Россию. С некоторыми другими социалистическими странами будет, думаю, легче. Уже несколько лет в некоторых из них идет экспериментальная работа. Ближайшие годы покажут, что из нее получится. Если успех, то справимся и с Россией. О боже, скорее бы!

– Значит, то, что не удалось Западу в девятнадцатом-двадцатых годах, с опозданием на полвека, но будет осуществлено? Значит, это уже близко?»
(это спрашивает Сабуров-Карадона). 

Что тут изложено? Ровно то, что американцы делали на Украине посредством своих НКО. Разделив общество на страты, они работали с каждой стратой по той методике, которая действует именно не ЭТУ страту. В 70-е годы появилась эффективная психотехника НЛП, которая позволяет воздействовать на человека. В сущности, ничего особенно нового в НЛП нет: это обобщение большого практического опыта. Так вот НЛП учит: чтобы заставить человека сделать то, что ты хочешь, надо произвести т.н. подстройку и ведение. Сначала встать на ЕГО позицию, а потом понемногу, малыми шажками её смещать в нужную тебе сторону. Именно так поступали американцы на Украине.

Что делала Россия на Украине? Да ничего. Работали с олигархами, а с населением – не работали: так сойдёт, никуда они от нас не денутся. Это ли не ротозейство? В результате – потеряли братский, по сути, один и тот же народ. А американцы, благодаря методике полувековой давности, прибрали к рукам далеко не братский народ. Все современные методики, которые представляются нам сегодня едва не оккультными, порождением дивола или каких-то новейших сверхтехнологий - всё это было известно очень давно. Нового сегодня появилось одно – технические средства: интернет, соцсети. Но это, повторюсь, только инструмент. Раньше действовали более вручную, кустарно, с появлением соцсетей и всего прочего – более индустриально, но делают-то одно: переформатируют сознание. И методика этого переформатирования была выработана ещё полвека назад.

Даже терминология не поменялась.

Главнейшее ругательство, с помощью которого всякого можно объявить врагом всего чистого, светлого, человечного, прогрессивного – это, ясное дело, слово «сталинист». Откуда оно взялось и зачем нужно объясняет героиня романа, всё та же неугомонная мисс Браун:

« Россия еще полна фанатиков. Это и старые, и средние, к сожалению, и молодые. Они ничего не уступят. Ни религией, ни накопительством, ничем этим их не взять. Возможно одно: компрометация таких в глазах широкого народа. Со многими удалось покончить тем, что их объявили сталинистами, взяв для этого термин, остроумно придуманный в свое время господином Троцким».

Сабуров-Карадона в растерянности:

«Что, у сталинистов своя, особая программа? Она противоречит общей программе большевиков?

– Чудак вы, честное слово. Это мы, мы их так назвали. Точнее, повторяю, господин Троцкий. И дело совсем не в сущности слова, а в возможности – в возможности бить их этим словом. Но сейчас сделавший свое дело термин почти не работает, он имел известный, и немалый, успех лишь поначалу, сгоряча. Пока они не полистали труды господина Троцкого. Теперь отыскиваем другое, другое. Очень хорошо действует, скажем, термин «прямолинейность». Их. идейных, убежденных людей, мы рекомендуем обвинять в прямолинейности. Не сразу человек поймет, что это такое, а термин тем временем на него воздействует».

Ровно так же действовали ( и сегодня действуют) идейные наследники этой дамы. Ничего нового! Поразительно лишь одно: об этом было рассказано пятьдесят лет назад – и оно продолжает действовать. Очевидно, что автора, который рассказал обо всём об этом полвека назад можно только злобно осмеивать. Общее злобное осмеяние с дальнейшем замалчиванием, повторюсь, – это вернейший признак того, что сказана ПРАВДА. Правда – это самая раздражающая, оскорбительная и невыносимая вещь на свете: хуже всякой злобной клеветы и хулы.

Продолжая тему методик воздействия, нельзя пройти мимо КАРТИНОК. Важный боеприпас - отталкивающие фото советских людей: ну, всякие там похмельные работяги, беззубые старухи, чумазые ребятишки - вот они, строители коммунизма как есть. Фотография инстинктивно ощущается как правда: иди и смотри. На самом деле, фотография – это очень лукавая вещь: красавица иногда выглядит неважно, даже вовсе не похоже на себя, а дурнушку хороший фотограф способен превратить в красавицу. Это каждый знает, и каждый же попадается в ловушку фотографии.

Очевидно, что в каждом городе есть свои задворки, в каждом доме – свой захламлённый чулан. Все это знают, но «фотки» - действуют. И сегодня любят выкладывать для компрометации советской жизни подобные фотографии – эдакий антисоветизм вдогонку.

Сегодня манипуляции сознанием с помощью изображений – гораздо эффективнее и сподручнее. Сегодня технически возможно редактировать и видеоизображение, создавать совершенно ложную реальность.

Но и полвека назад – изображения работали. Ещё как работали…

Встреченный в Ленинграде прохожий говорит Сабурову-Карадоне:

«Я, знаете, даже письмо писал в наши руководящие организации, предлагал выпустить специальный фотоальбом, в котором были бы собраны все наши недостатки. Наснимали бы пьяных на улицах, всяких очередей, луж на новостройках, помоек, трущобных домов… Все бы подобное.

– Зачем? – удивленно спросил Сабуров.

– А затем, чтобы, когда иностранный турист приезжает, ему бы сразу в гостинице и вручали со словами: «Сэр или леди, не извольте утруждать себя и зря не изводить вашу высокоценную заграничную фотопленку. Вот вам все, обычно и непременно вас интересующее и привлекающее».

Словом, автор показывает: наступление «мирового империализма» идёт по всему фронту. Война идёт жёсткая, на уничтожение. А кто на нашей стороне?

Быть может, у нас есть друзья и союзники в странах капитала, как тогда выражались? Автор отвечает и на этот вопрос, изображая итальянского еврокоммуниста Бенито Спада. Он зачем-то учился в МГУ, обзавёлся русской женой, что в высшей степени свойственно итальянцам.

Итальянская компартия была самая сильная и влиятельная на Западе; в 70-е годы каждый третий избиратель голосовал за компартию. Идеологией ИКП был так называемый «еврокоммунизм», но на самом деле они очень мало интересовались идеологией, даже высшие функционеры. Итальянские коммунисты широко пользовались поддержкой из Москвы, которая составляла, как я прочитала уже в наши дни в итальянском источнике, ? партийного бюджета, при этом были прочно интегрированы в буржуазную действительность. Именно таким рисует еврокоммуниста автор:

«Синьор Спада из тех марксистов, которые считают, что им почему-то полезно называться марксистами,– не знаю, почему,– но в идеале своем иметь парламентский строй. Они мечтают быть избранными в парламент, пользоваться депутатскими правами, выступать с оппозиционными, но, в общем-то, очень умеренными речами и, занимая приличные, доходные должности, постепенно сколачивать капиталец».

Потом, правда, товарищи исключают ренегата Спаду из своих рядов. Это, скорее всего, выдумка: в ИКП, сколь я помню, членство надо было подтверждать ежегодно, т.е. партбилет давался на один год. Вступление в партию не было чем-то сакральным, по-итальянски это и называлось прозаически – «взять карточку» (prendere la tessera). Так что не было никакой необходимости исключать кого бы то ни было, тем более, что где ж других-то взять.

Когда я училась в Инязе, студентов отправляли сопровождать делегации Итальянской компартии, которые приезжали сюда на отдых. Я подолгу с ними беседовала. Несмотря на молодость, поняла: вот такие именно они и были. А коммунистами стали либо по семейной традиции, либо удалось куда-то устроиться, да мало ли какие бывают жизненные ситуации. Некоторые шли в партийные ячейки, потому что на Юге промышленность не развита, работать негде, а тут какая-никакая, а всё работа. Как все нормальные обыватели, еврокоммунисты были падки до халявы, обожали проводить каникулы за счёт ЦК КПСС в цековских санаториях. Встречалась мне коммунистка – владелица небольшой гостиницы, и даже одна тётка – баптистский поп (именно поп – не попадья; у баптистов это нормально). Зачем было всю эту публику возить на отдых? Это я поняла чуть позже: оказывается, и наши цековские функционеры ездили в Италию и др. благодатные страны проводить каникулы – в порядке обмена. Вопросы коммунизма – светлого будущего человечества их интересовали не более, чем атеиста мучения ада. «Светлым будущим человечества» они не заморачивались - они строили своё светлое настоящее. В этом смысле наши и итальянцы были совершенно едины.


 ОКОНЧАНИЕ — ЗАВТРА

Автор
domestic_lynx
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе