«Все умрут, а я останусь» — несколько дней из жизни старшеклассниц, снятые с документальной точностью. Они готовятся к школьной дискотеке, собирают фантики, ссорятся с учителями и между собой, влюбляются и дружат — пока одна из них во время этой самой дискотеки не напивается в хлам, другая не лишается девственности в подвале, а третья не связывается с компанией районных укурков. Все, что называется, пристроены.

Когда я говорю друзьям, что «Все умрут, а я останусь» — это мое детство, они смотрят на меня с ужасом и жалостью. Родители на такое заявление, конечно, оскорбляются, а коллеги считают, что это я просто защищаю «всякий артхаус» из чисто интеллигентского максимализма и любви к чернухе и трэшу, которая свойственна образованной буржуазной девочке.

И тем не менее это — мое детство. А также ваше, уважаемый читатель, хоть вы, может, никогда и не были на школьной дискотеке, не целовались с укурками, не теряли девственность в подвале, а может, и вообще ее не теряли. И вот почему.

«Все умрут, а я останусь» — фильм о том, как человек делается свободным на свою голову. О том, что свобода — неизбежное следствие взросления: всякий взрослый волен делать со своей жизнью все что угодно. О том, что у свободного человека нет ни близких, ни прошлого, иначе он не свободен. И о том, что такая свобода никому и даром не нужна, но никого из нас об этом не предупредили, когда мы стали подростками и принялись бороться за нее изо всех пубертатных сил. Знакомо, правда?

В конце фильма одна из героинь, изнасилованная и избитая, приходит домой и говорит своим родителям: «Идите на х.., мама и папа». Это фраза, которую каждое следующее поколение повторяет в адрес предыдущего, пытаясь переписать прошлое под свою нынешнюю жизнь.

Это фраза, которую мог бы сказать своему отцу-дипломату один из героев «Стиляг» Фред, который считает, что отец, с его цинизмом советского функционера, отнимает у него настоящую жизнь, заставляя жениться на комсомольской «мышке». Эту фразу мог бы сказать казак Андрей Бульба своему отцу Тарасу, который рушит любовь сына и польской панночки из каких-то, как мы сейчас думаем, пещерных, доисторических соображений. Эту фразу мы говорим про себя, снимая псевдоисторические фильмы о плохих белых адмиралах и хороших большевиках или о хороших белых адмиралах и плохих большевиках — каждый раз, когда нам хочется, чтобы история, в которой принимали участие наши отцы и деды, на самом деле была другой.

Потому что мы — подростки, которые воюют за свою свободу, и такова ее цена: потеря связи с прошлыми поколениями, отказ от истории. А в результате — одиночество в мире, который не понимает нас и который мы отказываемся понимать.

Что ж, судя по исторически-патриотическим фильмам последних лет, у нас все получилось. Мы с вами полностью, абсолютно свободны.

Юлия Идлис, редактор отдела «Культуры» журнала «Русский репортер»

Эксперт