Бронзовый мемориал вместо живого «Мемориала»*

«Мемориал»* начинался в конце 1980-х годов и его учредителем было общество, желавшее покончить с советским наследием.
Офис правозащитного общества "Мемориал" в Москве. 
Фото: Кирилл Каллиников/РИА Новости


Что скажут спустя время о нашем обществе, при котором покончили уже с «Мемориалом»*?


Это очень простой, формалистский сюжет: правозащитный центр «Мемориал»*  признали иноагентом, а он «систематически себя не маркировал». Виноват, и теперь – именно что по букве закона – должен быть ликвидирован. Вопросы есть? Вопросов нет.

Разве что один, почти риторический: о границах допустимого в России сегодня. Ты засыпаешь с чувством, что вот что-то, а всё же выходит за грани «политически приличного», оно невозможно – нельзя уничтожать сообщества и институты, имеющие большой символический вес, даже если те находятся в оппозиции современному нормотворчеству. А просыпаешься уже со знанием: можно. И это тоже можно. Что будет можно завтра, как всегда сложно помыслить. Когда-то казалось, что и нормотворчество, ставящее под удар любого неугодного, не пройдёт; а теперь оно действует и даже кажется, что плетью обуха не перешибёшь.

Сейчас, наверное, всем завороженно смотрящим на уничтожение «Мемориала»* стоит вспомнить, как он начинался. Что такое «Мемориал»*? Каков его мандат и агентом кого он является? В самом общем смысле – он агент общества конца 1980-х, общества, желавшего покончить с СССР.

«В 1988 году ещё не было собственно “Мемориала”*, была только инициативная группа по установке памятника жертвам политических репрессий, – рассказывает Александра Поливанова, куратор программ “Мемориала”*. – Тогда, как мы понимаем, не было ни интернета, ни фейсбука, ни петиций, ещё жив был Советский Союз: члены группы просто выходили на улицу с блокнотиками, подписными листами и на улицах, бульварах разговаривали с гражданами, собирали эти самые подписи. Когда власть прогнала их с улиц, они стали собирать подписи в театрах и кинотеатрах… И вот, в этом длящемся разговоре с улицей, с гражданами и родился “Мемориал”*: было ясно, что оставившие свои подписи передают организации мандат на её деятельность. Да, потом “Мемориал”* институционализировался, но значимость мандата никогда не пропадала: мы всегда стремились понять, какой деятельности от нас ждут люди».


Президент РФ Владимир Путин на церемонии открытия мемориала памяти жертв политических репрессий «Стена скорби», 2017 год.
Фото: kremlin.ru


С точки зрения правительства, как ни парадоксально, история действительно может казаться законченной: «Мемориал»* начинался с идеи установки памятника жертвам репрессий. Теперь этот памятник стоит на Садовом кольце, на его открытии присутствовали первые лица государства. Какой мощный образ: бронзовый мемориал вместо живого «Мемориала»! «Гештальт», простите за слово, закрыт, действующие лица свободны. Для желающих продолжения банкета есть правительственные фонды и институции, работающие с какой угодно памятью, включая «трудную». Фасад из слов, действий и монументальных фигур подобран так, чтобы на месте «Мемориала»* не осталось дыры, а очень бодрые строения – только с мандатом от государства. Не исключено, что что-то подобное будет происходить и с другими инициативами в области памяти: пожалуйста, вспоминайте, молитесь о репрессированных, но только в том случае, если мандат вам дан «сверху»: никаких учредителей из 80-х, 90-х и так далее, помнящих что-то, кроме последних двадцати лет России, быть не должно. Можно даже сказать, что здесь перед нами всё то же стремление к концентрации ресурсов и укрупнению предприятий (только теперь в области памяти), которое характеризует нашу жизнь уже бесконечно долго.

Что здесь делать? Расти ста цветам открыто не дают, «память» не то что бы ликвидируют, а причёсывают (как, простите, в тюрьме «причёсывают» человека под новые понятия за время карантина), чтобы все были более-менее управляемыми. Что плохо причёсывается (вроде «Мемориала»*) предлагается уничтожить — это тоже в духе новых понятий. Так вот думается, что сопротивляться тоже придется новым понятиям, фасадам и кажимостям, которые приходят на место пусть аляповатому, но реальному разнообразию новой России, пытавшейся родиться в 1990-е. С этим новоделом нужно будет разбираться.

Не так давно в паблике «Расследование Карагодина» была опубликована простая мысль, сродни соображению «а король-то голый»: «Вообще, “массовые репрессии” – это такой же гасящий суть ситуации эвфемизм как и “окончательное решение”. Лучше называть всё своими именами: не “массовые репрессии”, а – “массовые убийства”; не “подвергся репрессиям”, а – “был убит”. Так сразу становится проще, понятнее и яснее». Продолжая ряд: не «трудная память», а катастрофа с памятью, не «инициативы в области политики памяти», а госзаказ на них и т.д. Очень важно будет не врать хотя бы на словах, не создавать той лжи, по которой потом очень приятно жить. Если организацию, которая старее современной РФ, закрывают, не пытаясь ни договориться, ни услышать друг друга, то это плохо — и плохи все причины, сделавшее такое возможным. Не может дерево доброе приносить плоды худые. И питаться, не разбирая, гнилыми яблоками – очень неполезно общественному здоровью. 

Нужно, нужно будет называть всё своими именами. 
___

* «Мемориал» признан иностранным агентом

Автор
Ольга Солодовникова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе