Максим Соколов. Фото: Глеб Щелкунов
Образец, впрочем, был задан еще в конце XVIII веке, когда комиссар Конвента докладывал в Париж о том, как во вверенном ему департаменте имели место «оргии фанатизма». Имелась в виду католическая процессия по случаю храмового праздника. Если поклонение реликвиям по сути своей не изменилось — всё как века назад, то и просвещенное обличение «оргий фанатизма» — тоже. Все при своих, как, должно быть, пребудет до скончания века.
Но кроме этого фундаментального противостояния есть и некоторые черты сходства между сегодняшними очередями на Волхонке и давними советскими очередями тоже за ценностями нематериальными, не за колбасой и не за сапогами — и тоже на Волхонке. От восстановленного храма Христа Спасителя до Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина только улицу перейти — как будто историческая рифма специально придумана.
Первая такая огромная очередь была еще в 1955 году, когда в музее была открыта экспозиция восстановленных сокровищ Дрезденской галереи (чудом уцелевших при варварской бомбежке 1945 года и нуждавшихся в длительной реставрации) перед их возвращением в столицу Саксонии. Потом были и иные выставки, сопровождавшиеся сходным ажиотажем: сокровища гробницы Тутанхамона, луврская Джоконда, экспозиция мадридского музея Прадо. Очереди были, как сегодня к афонским реликвиям. Благоговейный пиетет стоящих в очереди перед встречей с сокровищами — тоже.
Разница, конечно, есть. Сегодня в храме выставлены христианские реликвии. Тогда в музее — произведения преимущественно мирского или (в случае Тутанхамона) никак не христианского искусства. Наверное, не вполне совпадали бы и социологические портреты тогдашних и нынешних стояльцев в очереди. Можно допустить, что тогдашние стояльцы были более просвещенного и западнического склада, чем нынче, хотя верно поручиться и нельзя — социология порой преподносит немалые сюрпризы, да и всё это относится к разряду спекуляций. При Хрущеве и Брежневе социологические портреты очередей не составляли.
Но есть одна общая черта — «Кто не успел, тот опоздал», что весьма подогревает энтузиазм стояльцев и их готовность стойко переносить тяготы и лишения очереди. Особенно, если кто опоздал, то это навсегда — по крайней мере, в этой земной жизни.
При советской власти границы были закрыты и вариант «Не успел сейчас на выставку, но ничего, в ближайший отпуск съезжу в Париж (Мадрид etc.) и на месте посмотрю» отсутствовал. Что придавало встрече с искусством значительно большую остроту и свежесть. Сейчас границы открыты, но характер афонских реликвий таков, что вариант «Ничего, поеду на следующем» всё равно не работает. Афон — не общедоступный музей, Святая Гора — монастырь с очень строгим уставом. В частности, женщинам вход туда вообще заказан, а среди искренне и открыто верующих женщин как бы и большинство, и даже немалое.
Что тогда, что сейчас — при всей разности культпохода и богомолья — ощущение на одно мгновение приотворенной двери сильно стимулирует, чтобы пройти в нее, не считаясь с трудностями. Это за вычетом соображений мистических, которые в чужую неверующую голову не вложишь.
Советский человек брежневской эпохи — хоть диссидентствующий, хоть не особенно — лучше бы понял рвение очереди к дарам волхвов, чем нынешний человек постсоветский. Таковы странности расставания с коммунизмом.
Максим Соколов
Известия