Кто виноват в стрельбе в 263-й школе

Впервые в нашей стране случилось то, к чему почти привыкли в Америке и Европе: подросток пришел с оружием в школу и расстрелял людей. И, как обычно случается у нас, после катастрофы чиновники стали наперебой рапортовать о принятых мерах. Сразу скажем, это - имитация деятельности: чтобы принимать меры, нужно понять причины произошедшего.

Меры приняты, все будет хорошо

Сразу после трагических событий мэр Москвы Сергей Собянин заявил, что нужно усилить охрану школ и даже ввести должность зам. директора по безопасности. Другие прокричали, что следует поручить охрану школ частям МВД, снабдив их оружием (видимо, чтобы по людям в состоянии аффекта стреляли не только дети, но и бдительные профи). По мнению борца с иностранными продуктами Геннадия Онищенко, во всем виноваты компьютерные стрелялки (тоже иностранные), а еще - насилие в кино (конечно, американском). Как обычно бывает в современной России, образ врага-инородца найден. Только непонятно, почему практически все мужское население нашей страны (от первоклассников до топ-менеджеров) не стало серийными убийцами? Да просто потому, что компьютерные стрелялки, скорее, сублимируют агрессию, гасят ее, а вовсе не порождают. Обнаружили и основных виновников случившегося: это школьные психологи, не углядевшие во внешне благополучном мальчике маньяка-убийцу. И вот уже Сергей Собянин распоряжается провести аттестацию нищих и бесправных школьных психологов, и еще – срочно повысить их квалификацию.

Совершенно очевидно, что ни одна из этих мер не поможет: истинные причины – в другом. Признаться в них – это сказать: все, что мы делали с образованием в последние 10 лет, привело к интеллектуальной и моральной деградации школы.

Наша новая школа

Причины несчастий в том, во что превратилась современная школа после пыточных реформ, которым она подвергалась больше десяти лет. В каком положении оказался учитель, в каком - ученик и его родители. Школа стала предприятием по зарабатыванию денег, количество которых зависит от формальных показателей ее успешности. О каком внимании учителя к душевному состоянию ученика можно говорить в ситуации бешеной гонки за результатом?

Из-за перевода на систему подушевого финансирования (денег школа получает столько, сколько детей пришло в нее учиться) и из-за новой системы оплаты труда, когда зарплата учителя состоит из базовой и стимулирующей части (последняя складывается из того, сколько высокобалльников ЕГЭ и победителей-призеров олимпиад подготовил учитель и из многих других показателей его деятельности), вся работа школы вынужденно направлена на гонку за высоким результатом. Ведь более успешные учебные заведения, вошедшие в рейтинг «300 лучших школ Москвы», получат дополнительное финансирование. И школа постоянно борется за место в рейтинге. При этом, как сказал московский детский омбудсмен, Евгений Бунимович, никто не замеряет атмосферу в школе. Мало того, что ее нельзя формально замерить (она – в народной молве, рассказах родителей и детей), никому в предлагаемых обстоятельствах и в голову не придет оценивать школу по этому показателю. Времени на такие пустяки нет.

По мысли Юрия Завельского, знаменитого директора московский гимназии №1543 «На Юго-Западе», сам факт, что по участию в олимпиадах и по результатам ГИА-ЕГЭ мы судим об уровне учебно-воспитательной работы школы - нонсенс, ложь. «Этого не может быть, потому что школы поставлены в разные ситуации, там разный контингент. Поэтому качество образования и результат образования – вещи далеко не всегда совпадающие. Учительница может давать высокое качество работы, а результат окажется ниже, чем в другой школе. Потому что там – другой контингент ребят (одни с дорогими репетиторами занимаются, а другие по-русски едва говорят). А оценивают всех по одним и тем же критериям».

Учителю, превращенному в функционера, не то что некогда разбираться с проблемами ребенка, ему и учить-то некогда (он завален отчетностью, заполнением электронных журналов и дневников, дополнительной нагрузкой, нужной ему для повышения зарплаты), и потому детям уже в 4-5-м классах берут репетиторов. Вся его деятельность имеет весьма косвенное отношение к прямым обязанностям педагога. «Ведь что такое учитель, - объясняет Юрий Завельский, - Это человек, который должен понимать, чувствовать чужую душу, душу ребенка, подростка. А для того, чтобы в этой душе разобраться, он должен быть в какой-то степени внутренне свободным человеком, необремененным теми глупостями, которые на него взваливают. Помимо ЕГЭ, ГИА (а то, в какой форме они проходят в нашей стране – отдельная песня, тоже повлиявшая на деградацию образования. – Н.И-Г), это - огромное количество различных акций, в том числе – и олимпиады, конкурсы, конференции. Отказаться невозможно – это идет в минус школе. Это ее престиж. Такой директор, как я, за своим престижем не очень гонится. Но есть много других, молодых, для которых он важен. Это его лицо, имидж. Будут говорить: он не отправил своих детей на какую-то конференцию».

Московских директоров шантажируют необходимостью слияния, объединения школ (это столичное ноу-хау, которое явно распространится на всю страну). И, хотя де-юре Общественный Совет школы может выступить против объединения, такие случаи единичны: от директора требуют подчиниться приказу (иначе ему грозит увольнение).

Школа становится гигантской, обезличенной. В итоге дети относятся к ней чисто формально, мало кто ее любит. Они замучены и школой, и репетиторами. Главное – любой ценой поступить в вуз.

В общем, история, случившаяся в школе №263, может повториться в любой другой. И учителя трудно в такой ситуации обвинить.

У нас и в Европе

Решит ли проблему переаттестация школьных психологов? Едва ли. Они вообще не играют в школе почти никакой роли. Их ставки, ставки социальных педагогов, преподавателей кружков и секций (а это отдушина для детей) во многих школах просто сокращают. Причины две: слияние школ (а оно и сделано для экономии средств, сокращения штатов) и необходимость выполнить приказ Президента довести зарплату учителя до средней по экономике региона. Деньги-то откуда-то брать надо. Не сокращать же математика или историка? Бывает так, что психолог – это по совместительству учительница чего-нибудь или девушка, выполняющая функции секретарши. Спросила соседа-одиннадцатиклассника, который учится в английской школе, есть ли у них психолог. Есть какая-то женщина, говорит. К ней никто не ходит. На вопрос, что она делает, парень ответил: тесты какие-то иногда проводит. А пятиклассница из соседней школы сказала: у нас психолог 20-летняя девушка, мы с ней болтаем обо всем. Она помогает оформлять социальные карты (все их теряют).

Ирина Умняшова, зав. лабораторией «Модернизации психологической службы системы образования», которая находится в Московском городском психолого-педагогическом университете, руководитель Московского отделения федерации психологов образования России, утверждает, что есть школы, где психологические службы успешно работают благодаря заинтересованности администрации. От себя заметим, что эти школы – по сути экспериментальные, они связаны с этой лабораторией. В условиях нынешней школы брать их за образец нереально.

Итак, по мнению Ирины Умняшовой, психолог обязательно должен быть знаком и интересен детям. Иначе они к нему не придут. Работая в подшефных школах (это были и гимназия, и обычная школа, и даже вечерняя), она бывала на классных часах, разговаривала с детьми, пыталась их чем-то заинтересовать, даже вела неофициальный урок психологии. И в итоге дети к ней стали приходить со своими проблемами. Мы спросили, что волнует детей? И выяснилось: в 5-6 классе это - взаимоотношения мальчиков и девочек (причем дети предупреждены, что информация конфиденциальная). В 6-7-м классах – взаимоотношения с учителями, с родителями. В 8-9-м – это выбор профессии, профиля обучения, снятие тревожности в ситуации экзамена. Ну, а в 10-11-м подростков волнуют вопросы: кто я, зачем я, кем мне (глобально) стать.

Ирина Умняшова уверена: 1) Психолог должен работать с учителем (ведь именно он постоянно видит детей, в той или иной степени замечает их проблемы). Учитель потом передает ему свои наблюдения. «Я принимала участие в каждом педсовете, просвещала учителей. Мы вместе составляли маршрут для ребенка». 2) Психолог должен общаться с родителями (выступать на родительских собраниях). Он может убедить их, что у них есть проблема, и что ребенка нужно отправить к специалисту. Ирина Умняшова проводила «родительский клуб», приглашала спецов из наркодиспансеров, социальных служб, психологических центров. «Родители детей из вечерней школы (там учились трудные подростки, которые не смогли прижиться в других школах) иногда от меня с изумлением узнавали, что их ребенок употребляет наркотики». 3) Ну, и, конечно, это работа с детьми. Если они знакомы с психологом, то приходят к нему часто. Потому что доверяют.

Но главное заключается в том, что одного, универсального школьного психолога быть не должно. Нужны психологические службы: один психолог – консультирует педагогов, другой - родителей, старшеклассников (или группы людей со сходными проблемами); клинический или специальный психолог работает с детьми, испытывающими трудности в обучении (необязательно с диагнозом). Он может совместно работать с логопедом, дефектологом. Социальный психолог занимается разрешением конфликтов в классе, с учителем, между учениками. Еще есть юридический психолог.

Эта система уже апробирована в нескольких школах Центрального округа Москвы. Естественно, в каждой школе такая служба невозможна. Самым оптимальным был бы один психологический центр на округ. Он получает госзадание (финансирование) и заключает договор со школой. Школа будет платить Центру за решение каких-то задач. Приезжает бригада и смотрит, сколько им надо времени для их решения. Они могут заниматься и экспертизой, и экстренной помощью. Бригада многопрофильных служб – распространенная модель в Европе.

Как мы недооценили сериал «Школа»

Помните, какой критике подвергся сериал Валерии Гай-Германики «Школа»? Учителя возмущались чернухе, которая там была показана. Как сейчас выяснилось, это и была та самая правда, о которой надо было задумываться и родителям, и учителям. Там тоже девочка-подросток, Аня Носова, не услышанная никем – ни бабушкой с дедушкой, ни одноклассниками, ни учителями (совершенно одинокое существо) погибает. В своем предсмертном видеообращении она говорит нечто, похожее на то, о чем говорил «стрелок» из 263-й школы: «все не то», и ей всё равно. Правда, она ни в кого не стреляет, но кончает с собой. Боюсь, что статистики школьных суицидов нет. Но периодически о них становится известно (в том числе, они случаются и из-за страха ЕГЭ).

Сериал «Школа» очень точно отражает ситуацию, когда дети одиноки, несчастны, никто ими не занимается, учителям, родителям не до них. То есть, они-то считают, что внимание есть, просто оно совсем не такое, какое от них нужно детям. А психологические проблемы загоняются, как нарыв – внутрь. И тогда – все возможно. Мне кажется, что случай в 263-й школе – повод задуматься о том, что школа и родители нацелены не на ребенка, а на формальный успех любой ценой. Правда, все усилия по его достижению могут оказаться тщетными: гордиться будет некем.

Наталья Иванова-Гладильщикова

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе