В Ярославле в преддверии 25-летия со дня кончины вспоминают митрополита Иоанна Вендланда

Он умер 25 марта 1989 года.
Информационный портал «ЯрНьюс.Нет» в преддверии юбилейной даты публикует фрагменты из книги главного редактора сайта Эльвиры Меженной, которая знала митрополита Иоанна, «Будем делать дела любви».

В Ярославской епархии митрополит Ярославский и Ростовский Вендланд прослужил с 1967 по 1984 год, ушел на покой и умер в 1989 году. Похоронен Владыка в ограде Федоровского собора. Через несколько лет рядом с ним был погребен архиепископ Михей. Ярославцы знают эти могилки, почитают их, приходят поклониться памяти.



Митрополит Иоанн был необыкновенным человеком. Даже в тяжелые для церкви годы гонений он пользовался на ярославской земле почетом и уважением. Владыку любили не только верующие, его уважали власти, интеллигенция. Митрополит Иоанн был своим человеком в Ярославском художественном музее, в областной библиотеке, в филармонии. Его можно было встретить на концерте, увидеть с мольбертом на Волжской набережной. Владыку помнят на Суздалке, где в он жил в обыкновенной кирпичной многоэтажке на улице Доронина.

Воспоминания духовной дочери

Эти воспоминания я начала писать спустя две недели после смерти моего мужа Анатолия Меженного по благословению митрополита Иоанна Вендланда. Тогда я еще не понимала, что это такое - благословение. “Это вам будет большим утешением, - сказал он мне и добавил: - А, кроме того, человеческая память несовершенна, и как бы вы ни старались, многие подробности забудутся навсегда, если их не доверить бумаге».

Тогда мне хотелось сказать о многом: об отношении Толи к жизни, к его и моим родителям, товарищам. Теперь, спустя годы, я твердо знаю, что это было отношение христианина. Можно было рассказать о его бескорыстной дружбе. Хотелось передать его отношения к разным событиям. Но это значило – описывать всю жизнь.

Поэтому за основу я взяла духовные поиски Толи в последний год его жизни, его стремительный путь к Богу, его любовь к митрополиту Иоанну, безграничное доверие к нему. Знакомы они были чуть больше года. Отпев Толю и отмолившись за упокой его души сорок дней, митрополит Иоанн Вендланд умер 25 марта 1989 года, на сорок шестой день после кончины моего мужа…

***

Познакомились мы с Владыкой митрополитом Иоанном совершенно случайно. Наша родная страна стояла на пороге духовного возрождения. Тогда мы еще не подозревали об этом. Нашей религией, во всяком случае, моей, были образованность, начитанность, широкий кругозор, интересная работа, хорошие друзья. Само по себе ничего плохого в этих желаниях нет. Но в моей жизни не было места Богу и Церкви. Это меня вообще не интересовало.

У Толи было по-другому. Он был очень добрый человек. Любил и жалел людей, маленьких детей, всякую живность. Был очень внимателен к окружающим. Вырос он в деревне и, конечно, имел в сердце Бога, но по своей деликатности никогда об этом не говорил.

За несколько лет до встречи с Владыкой Толя совершенно неожиданно заболел. Был он высокий красивый молодой мужчина, широкоплечий, мастер спорта по классической борьбе. Закончил юридический факультет МГУ, работал военным судьей. И вдруг, откуда ни возьмись, развилась болезнь сердца. К моменту знакомства с Владыкой врачи уже сказали нам, что без операции на сердце ему не обойтись. Мы были напуганы, с диагнозом еще не смирились и от родителей все скрывали.

Летом 1987 года в редакции газеты, где я работала, раздался звонок. Из Москвы звонила журналист Агентства печати «Новости», представилась — Эля Васильевна Квочкина. Сказала, что работает в журнале «Soviet life», адресованном американским читателям. Очередной номер журнала будет посвящен Ярославлю, и она предлагает мне поучаствовать в работе. По тем временам это было интересное и необычное предложение. Начались поиски темы, звонки, уточнение текста, правка. Как-то, по телефону, Эля Васильевна попросила ей помочь^

- У вас в Ярославле живет замечательный человек, Константин Николаевич Вендланд, митрополит Иоанн. Много лет он служил за границей. В прошлом ученый-геолог. Одна из статей журнала будет посвящена ему. Американцам очень интересно о нем прочитать, ведь Владыка служил в США, был митрополитом Нью-Qоркским и Алеутским, Патриаршим Экзархом Северной и Южной Америки. Надо узнать фамилию человека с фронтовыми наградами, который на фотографии стоит рядом с ним.

На следующий день я пошла по указанному адресу. Оказалось, что дом, в котором жил митрополит, находился прямо через дорогу от нас. Это было современное многоэтажное здание из красного кирпича. По пути я забыла гражданское имя моего адресата. Тогда, в конце 1980-х, у невоцерковленных людей еще не принято было говорить «батюшка», «владыка».

Дверь открыла женщина в платочке. С улыбкой она смотрела на мои мучительные попытки вспомнить имя.

- А вам собственно кто нужен? - очень ласково спросила она.

- Я забыла, только знаю, что это духовное лицо, - ответила я, сгорая от стыда.

- Ну, раз духовное, значит к нам.

Жизнь разделилась на две части. Той, что была до порога этой квартиры и той, что начиналась после. Я была даже не дикая лоза – чертополох. Некрещеная, курящая, безразличная к вопросам веры. Тысячи моих современников уже искали Бога, стремились к Нему. Я не искала ничего. Я просто проходила мимо. Но Пастырь Добрый и таких жалеет и хочет спасти. И посылает им самых любящих, самых долготерепеливых, снисходительных к человеческим недостаткам, неустанных молитвенников.

В центре комнаты в глубоком кресле сидел старец - очень крупный, с мохнатыми бровями и большой седой бородой. Вся его фигура была необыкновенно величественной и благородной. Одет он был по-домашнему – белая рубашка, вязаный пуловер, на руке четки. На столе перед ним лежала открытая толстая книга.

Было видно, что он не здоров. За все время, что я провела в кваритре, он ни разу не поднялся с кресла. Рядом все время хлопотала Елизавета Александровна, так звали женщину, которая открыла мне дверь. Она представилась – личный врач Владыки.

На стенах висело много икон, горела лампадка - обстановка для меня непривычная. Но никакого стеснения, неудобства я не испытывала, настолько естественным и простым было общение. Митрополит Иоанн лишь внешне казался грозным. Говорил он дружелюбно, приветливо, смотрел ласково.

Меня занимали как гостя - показывали коллекцию камней и минералов, изразцы, привезенные из разных стран. Вот эти Владыка покупал в Голландии, а маленькие изразцы-кирпичики на специальных проволочных петлях - из Средней Азии. Там Владыка много лет работал геологом.

Комната, в которой мы сидели, называлась «родная», а соседняя, где обедали, «двоюродная». Между ними находилась маленькая спальня хозяина. Вот и все хоромы. Была еще кухня, где хозяйничала Тамара Евгеньевна. Она специально приходила, чтобы приготовить обед.

Эта небольшая квартирка на окраине Ярославля оказалась единственным собственным жилищем Его Высокопреосвященства. Квартира в Царском Селе, в которой в свое время жила семья Вендланд, была казенной. Действительному тайному советнику Николаю Антоновичу Вендланду ее предоставило Адмиралтейство. В Швейцарии, куда возили детей на лечение, семья полтора года жила в гостинице. В Крыму во время революции и гражданской войны снимали домик под Бахчисараем, потом квартиру в Ялте. В Петрограде жили у папиной сестры Екатерины Антоновны Лермонтовой. В геологических экспедициях домом Владыки были палатки и времянки. В Ташкенте он много лет жил в комнате, которую дал университет. Несколько десятков лет он жил в епархиальных домах: в Дамаске – во дворце из мрамора, в Нью-Йорке – в квартире при Николаевском соборе на 97-й авеню, где Патриарший Экзарх Северной и Южной Америки сам мыл полы. Была одна собственность в Переславле-Залесском - половина старого бревенчатого дома без удобств.

…В основном говорила Елизавета Александровна. Владыка заинтересованно слушал, в знак согласия кивал своей крупной седой головой. Оживился он, когда дело дошло до главного, ради чего я, собственно, и пришла. Как он думает, кто изображен на фотографии рядом с ним? Самой фотографии не было, приходилось заочно вспоминать, кто этот довольно пожилой человек с фронтовыми наградами.

- У нас многие воевали! И отец Игорь воевал, и отец Михей, - энергично перечислял Владыка.

Позже выяснилось, что на снимке запечатлен звонарь кафедрального собора Петр Петрович Лурье.

На прощание Елизавета Александровна пригласила меня придти к ним в гости вместе с мужем. Я поблагодарила и ушла с мыслью, что вряд ли мне еще когда-то придется здесь побывать. Человек стар, болен, и, конечно, не стоит его обременять своими визитами.

Дома мой рассказ неожиданно произвел на Толю очень большое впечатление:

– А давай пойдем к нему!

Такая реакция показалась необычной. Моя общительность являлась для нас камнем преткновения. Я легко сходилась с людьми, быстро завязывала дружеские отношения, была готова ходить в гости и приглашать к нам домой. Толя тоже был общительным человеком, но в последнее время он наотрез отказывался посещать малознакомых людей: «Пойдем!» - «Не пойду!». «Пойдем!» - «Не пойду!» И вдруг - такое.

Несколько раз он неожиданно спрашивал:

– А когда мы пойдем к этому деду?

Перед новым годом я привезла из Москвы только что вышедший из печати сигнальный экземпляр журнала. Статья о митрополите Иоанне сопровождалась несколькими фотографиями. Вот Владыка рисует, сидя на маленьком стульчике на набережной реки Которосль в центре Ярославля (род Вендландов вообще удивительно одарен по художественной части). Владыка дома. Владыка отдыхает после службы, рядом стоит тот самый Петр Петрович Лурье, наш благодетель, благодаря которому мы познакомились с Владыкой.

Но одна фотография была особенной. Фотокорреспондент АПН Владимир Вяткин запечатлел митрополита Иоанна в алтаре у Престола Божия во время Литургии, в день Святой Троицы. Владыка молится, воздев руки к небу. «Никогда не приходилось видеть, чтобы служили с таким вдохновением, с такой искренностью. Это горение, а не служба», - так вспоминали Владыку те, кто присутствовал на его службах.

Это первая публикация об архиерее Русской Православной Церкви в советской прессе. Толя увидел Владыку и потерял покой. Господь уже направил его стопы, и его ничем нельзя было удержать.

1988-й год, год второго Крещения Руси начался для нас так: 1-го января, в 10 часов утра, в совершенно непригодное для визитов время мы пришли к митрополиту Иоанну Вендланду, чтобы никогда уже от него не уйти. Жить и Толе, и Владыке оставалось чуть больше года.

Пробыли мы у них весь день. Разговаривали, рассматривали фотографии, книги, журналы, сувениры, привезенные в разное время из-за границы. Толя все время сидел рядом с Владыкой, не отходя от него ни на шаг.

Елизавета Александровна радостно показывала детский рисунок, изображающий Николая-чудотворца. Оказалось, это рисовал Владыка. В журнале «Мурзилка» опубликовали сказку о старичке, который всем помогал. «Конечно же, это святитель Николай!» - Владыка срисовал старичка, добавил нимб над его головой и освятил рисунок как икону. О святителе Николае я, конечно, слышала, но в самых общих чертах.

На стене висела икона Спасителя в терновом венце кисти Васнецова.

- Это икона принадлежала духовному отцу Владыки – митрополиту Гурию Егорову, - объясняла Елизавета Александровна.

Мы стояли на краю Вселенной, название которой было Православие.

Несколько раз садились к столу – то обедать, то чай пить. Толя все время старался сесть как можно ближе к Владыке. И когда я увидела, что он доедает из его чашки оставшийся от компота урюк, сердце мое сжалось. Происходило нечто, чего я не понимала.

***

Зима и весна оказались очень тяжелыми. Толя болел. Его мучила одышка. Он постоянно кашлял, но не простудным кашлем, а тем, что бывает от сердечной недостаточности. Он не мог лечь на спину, задыхался. Ночью его мучили кошмары. Потом он заболел гриппом. Мокрый, в нижнем белье, худой, с впалыми глазами. Он и сейчас стоит перед глазами. Шея пульсирует - это сердце.

Он никогда не жаловался. Я пугалась, падала духом и не была ему в болезни надежной опорой. Обычно утешал меня он, а не я его.

Его начали лечить в госпитале. Исчезли кашель, одышка, и мы немного успокоились. Все-таки он находился под наблюдением. Его лечащий врач особой тревоги не высказывала.

Я ходила к мужу каждый день. Военный госпиталь располагался в старинном здании бывшей гимназии, с огромными палатами, высокими лестничными маршами. За все время только один раз Толя вышел на улицу. Тогда мы немного постояли на солнышке возле гаража и все.

Окно его больничной палаты находилось на третьем этаже, откуда открывался вид на две церкви: Спаса-на-городу и Николы Рубленого. Обе они, конечно, были не действующие. С церковью Спаса у Толи оказалось связано удивительное переживание. Он стоял в больничной палате и через окно смотрел на нее. Вдруг, рассказывал он, нахлынуло необыкновенное чувство счастья. Полились слезы. Ничего подобного он ранее не испытывал. Мы спросили Владыку, что это было. Он спокойно ответил: “На вас сошла Божья благодать”. А день этот, 10 апреля, как выяснилось, был днем святой Пасхи. Это мы высчитали позже.

Пролежал Толя в госпитале два месяца. Как всегда делился всеми принесенными продуктами с солдатами. Сблизился с несколькими полковниками, ожидающими комиссации, сочувствовал им: совсем не старым мужчинам, им на «гражданке» надо было начинать жизнь сначала. Толя понимал, что это не просто.

Последние месяцы его жизни не были омрачены равнодушием или недоброжелательностью коллег. А так могло быть - он много болел, это редко кому нравится. Но его любили, ценили и помогали. В день рождения весь небольшой коллектив военного суда Ярославского гарнизона в полном составе приехал поздравить его. Мы все стояли на лестнице, шутили, смеялись. Хотя по всем медицинским показателям Толя подлежал комиссации и увольнению из армии, председатель суда сказал тогда:

- Спокойно лечись, ни о чем не думай. Пока я служу, и ты служить будешь.

Я носила мужу книги, журналы, отвлекала от мыслей, как могла. Ел он мало, желаний особенных не высказывал. Надо было решаться на операцию, и он об этом думал постоянно. Думал, но не говорил. По человеческим меркам все в нашей жизни складывалось плохо. Но мы еще не знали, что Владыка уже взял нас под крыло, под свое святое покровительство.

Из военного госпиталя Толю направили в Москву. Несколько дней до отъезда муж провел дома и сам предложил пойти к Владыке, как тогда сказал, за советом. И как теперь понятно, за благословением.

Владыка его выслушал и принял сказанное очень близко к сердцу. Не без участия дорогой Елизаветы Александровны Толе в напутствие вручили дореволюционного издание «Творений» Григория Богослова. Это был царский подарок! Владыка сделал на ней дарственную надпись на молитвенную память, Елизавета Александровна поставила печать: восьмиконечный крест, две благословляющие руки и надписью по кругу «Московский патриархат. Митрополит Иоанн».

Толя с внутренней стороны обложки наклеил фотографию Владыки. И начал читать. Если у Григория Богослова в тексте встречались ссылки на Священное Писание, Толя находил это место в Библии и аккуратно печатными буквами выписывал его на полях. Особенно его интересовало все, что касалось действий Пастыря по отношении к своим пасомым. Григорий Богослов пишет : «… закон наш и сам Законоположник особенно повелевает пасти стадо не нуждею, но волею (I Пет. 5,2). Рядом расшифровка этой ссылки из Нового Завета: Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия.

Сколько в этой книге появится тайничков! Для фотографий Владыки, для потаенной иконы Иисуса Христа! Толя обернет ее, сделает закладки и вместе с маленькой, в ладонь, Библией, пронесет через все свои больницы. Потом он скажет, что книга трудная, многое ему не понятно. Но она все время манила его.

В кардиологическом центре в Красногорске Толя начал вести свои скромные записи. Вначале вносил в них только данные о своем здоровье. Вернее – страшном нездоровье. Эти записи сегодня заставляют содрогнуться, так плохи были медицинские показания.

18.5.88 г. Магнитная буря. Подъем в 6 утра. Давление 160/10 до приема лекарства, 170/10 – после.

20.5.88 г. Пасмурно, дождь. Давление 170/10-20.

21.5.88 г. Нет предела верхнему давлению.

И вот самая главная запись. « 23 мая. В 5.15 просфора, необычное состояние. В 7-м часу возник образ И. Х. и слезы счастья. Стоял, волосы черные, длинные, живые, одежда длинная, пурпурно-красного цвета. Ничего не говорил. Правая рука согнута в локте. Кругом облака. Когда началось, как бы провалился куда-то, кровь как будто закипела. Все понимал, глаза открыть боялся. Все это происходило около минуты. Блаженство. Затем вернулся назад. От радости появились слезы. Это был не сон. Находился в палате один».

Первый раз Толя рассказал мне об этом по телефону. Сказал буквально следующее: “Видел И. Х.”. Потом целую неделю его мотало и искушало. Об этом он сказал по телефону и попросил передать “Деду”.

Когда я первый раз пришла к мужу в палату, он сидел в белой рубашке на кровати, на столике - книга. Обрадовался. Говорил о духовном. Еще о своем новом соседе по палате, который на пороге смерти кого-то проклинал и ругал. Рядом с этим человеком в госпитале находилась его жена. Видимо, в Толе они увидели опору. Он всегда умел найти слова утешения. В разговоре со мной удивлялся: «Каждый недоумевает, почему заболел я, а не кто-то другой? А я так думаю: почему должен болеть другой, а не я?”. Он совершенно безропотно нес свой крест, не жалуясь на судьбу. Только иногда, очень редко, тяжело вздыхал: “Ведь плавал, бегал на лыжах, на велосипеде гонял – куда все делось?”. Здесь у меня сжималось горло от слез: действительно, куда? Куда исчез сильный, могучий, настоящий атлет?! Слезы, о которых он без всякого стеснения рассказывал, были для него чем-то новым. Он много лет профессионально занимался спортом, нередко травмировался, и он никогда не жаловался на боль, а тем более не плакал.

...Он помогал соседу подготовиться к операции. Его жена не владела собой. Толя поддерживал ее как мог. Жену соседа я увидела уже после операции. Она гуляла по больничному парку, и все время подавала Толе какие-то приветственные знаки. А он ей говорил: “Не расслабляйтесь! Все время думайте о нем”. Мне же сказал: “Я думаю, дела у него плохи. Все после операции сразу розовеют, а он такой бледный”.

В Красногорске было чудесно – поля, леса кругом. Несмотря на дневной зной, по вечерам из лесу тянуло свежестью. Тревога уходила, и казалось, ничего нам не угрожает. Толя повеселел и стал таким, как всегда.

Через некоторое время мужа перевели в Москву в институт хирургии им. А. В. Вишневского. И в этот же день я получила телеграмму, что умерла его мама. Родителей своих Толя очень любил, почитал их по-патриархальному. Жили они на Дальнем Востоке, и, конечно, в его состоянии ехать так далеко было невозможно.

…По дороге на Ярославль Главный я заехала к Владыке. Он сразу все понял, передал для Толи огромную просфору, привезенную ему из Троице-Сергиевой Лавры, и свое благословение.

Что такое его благословение, я увидела собственными глазами. Когда я вошла в палату, Толя сидел на краю кровати и плакал. Беспомощный, безутешный, одинокий, только что узнавший о смерти родного человека. Соседи в палате с сочувствием поглядывали на него. Я достала просфору и все сказала, что ему передал Владыка. Слезы высохли в одно мгновение. Он затих, просветлел и успокоился. Слова Владыки действовали на Толю удивительным образом. И уже через полчаса мы подходили к только что открывшемуся Данилову монастырю. Там шли торжества, посвященные 1000-летию Крещения Руси. Войти в монастырь было невозможно, внутрь пускали только по пригласительным билетам. Зато снаружи, прямо в монастырской стене, располагалась маленькая церковь. Мы встали в длинную очередь к свечной лавке. Все, все для нас было ново. Вдруг Толя совершенно изменился в лице. Я взглядом проследила, куда же он так сосредоточенно смотрит через головы людей – на икону Иисуса Христа. Обыкновенная софринская икона, покрытая прозрачной толстой пленкой, с простым штампованным окладом, на толстой деревянной основе – их только начали производить в массовом порядке.

…Как трепетно он показывал эту икону совершенно незнакомой женщине в поезде Москва-Ярославль, когда мы ехали домой! Оказалось, что она мать «афганца», звали ее Марией. Ее молчаливый сын все время выходил в тамбур покурить.

Вдруг Толя совсем по-детски сказал ей: «А мы икону купили, хотите, покажу»? Он аккуратно достал ее из сумки, долго развязывал узелок, и, наконец, открыл коробку. Что было с этой женщиной! Она всплеснула руками, поцеловала икону: «Спаситель, да какой красивый!». И сыну: «Посмотри, вот товарищ офицер, а верит в Бога».

Когда сын в очередной раз вышел, Мария рассказала, что в Афганистане его контузило. Что, вернувшись с войны, он много молчит, перестал ходить в церковь. А ведь в храм она его водила с детства. «Дочка моя другая: домой придет, все иконочки перецелует, на все стороны перекреститься. Для меня дом без иконы – сарай». Оказалось, с Украины в Нерехту она ехала крестить новорожденного внука. Ее сын работал инженером на мясокомбинате. Толя, к тому времени рассмотревший в судах множество дел, когда на молодых специалистов навешивали недостачи, повторял: «Пусть уходит оттуда, а то пропадет».

В Ярославле мы прощались как родные: «Я за вас буду Богу молиться!». Домой Толю отпустили на три месяца, назначив операцию на сентябрь.

Вечером мы были у Владыки. Приехали домой, положили вещи и сразу пошли к нему. Они долго сидели вдвоем в спальне и о чем-то говорили. Толя был счастлив! Глубокий старец и молодой военный, они чем-то походили на авву Дорофея и авву Досифея из книги «Душеполезные поучения». Авва Досифей – это «некоторый юноша в воинской одежде весьма молодой и красив собою», который «никогда не слыхал ни слова Божия, ни того, что есть суд», пришел в монастырь к авве Дорофею, возгоревшись желанием спастись… Эту книгу обязательно давал читать своим духовным детям митрополит Гурий Егоров. Студент горного института Константин Вендланд получил ее из рук своего духовного отца в конце двадцатых годов. В 1988 году в библиотеке митрополита Иоанна их было две – одну он подарил нам.

В этот день митрополит Иоанн впервые сказал, что Толе необходимо причаститься. Никогда в жизни Толя этого не делал. Мы выбрали церковь Петра и Павла в селе Телищеве под Ярославлем – подальше от людских глаз. Не столько потому, что мы боялись. Шел 1988 год, очень многое тогда начало меняться в умах людей, и, конечно, мы не думали о каких-то преследованиях. Просто хотелось все, что исходило от Владыки, делать сокровенно. Некоторое время мы жили неподалеку от этого места и хорошо знали все окрестности. Доехать в Телищево из центра Ярославля можно было только по железной дороге. Никакой другой транспорт туда не ходил. Это обстоятельство в самом скором времени сыграет для меня исключительно важную роль.

Был прекрасный летний день. Все вокруг цвело и благоухало! Рано утром мы вышли из электрички и в людской толпе пошли в сторону кладбища. Церковь была сельская, маленькая. Люди входили, ставили свечи, выходили, шли на могилки близких. От духоты я вышла наружу и села на скамеечку. Рядом со мной сидели старушки. Вспоминаю чувство тошноты и дурноты от запаха свечей и ладана. Сегодня уже не надо объяснять, что это было.

Толя стоял, не шелохнувшись, всю службу почти у самых Царских врат. Бросалась в глаза его худая шея и стриженый затылок. Всю ночь он не спал, не мог справиться с тревогой. Как тяжело давалось ему это первое причастие! И как легко и прекрасно будет потом. Исповедовал отец Петр – простой сельский батюшка, какой нам и был нужен. Казалось, что все смотрят только на нас. Момента причастия я не дождалась, сдали нервы, и я вышла из церкви. Толя вышел вслед за мной, как из бани. Красный, мокрый, облегченно сел рядом. Какая-то старуха грозного вида вдруг ласково спросила: “Причащался? С принятием Святых Христовых Тайн!”.

Потом мы пошли через лес и поле. Сели на мосточке, поели. Было легко и радостно. Проходящим мимо девочкам Толя дал конфет. Мы шли по знакомым местам. Сколько здесь было хожено и езжено на велосипедах. Рядом Волга, вокруг леса, полные грибов и ягод. Ручейки, речушки, опушки, полянки. Сердце России!

Вечером мы пошли к Владыке и Елизавете Александровне. Там нас ждали, поздравляли. Впервые зашел разговор о том, что мне надо креститься, а Толе - миропомазаться. На весь Приморский край, где прошло его детство, была одна-единственная церковь в городе Уссурийске. Его крестила бабушка, которая жила в тайге. Владыка сказал, что Русская Православная Церковь признала такие Крещения. В годы гонений их было тысячи и тысячи по всей нашей стране. «Белые платочки» крестили своих родившихся внуков святой водой, распухшими от работы пальцами осеняли их крестным знаменем, шепча: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…» Теперь Толе надо было пройти Таинство Миропомазания.

В следующее воскресенье мы опять поехали в Телищево, и ездили туда уже до самой Толиной смерти почти каждое воскресенье.Эти поездки были прекрасны. Вставали очень рано – электричка уходила в 7.10 утра. Как только мы выходили из вагона, начинал звонить колокол. Весь путь от станции до церкви мы шли под колокольный звон.

Толя вставал в очередь, покупал и ставил свечи. Отдавал записочки “за здравие”, “об упокоении душ”, которые долго и внимательно писал дома накануне. Всегда был в хорошем настроении, очень миролюбивый и заботливый. Храм был старинный, с древними иконами в тяжелых серебряных окладах. Наиболее чтимые из них были – Грузинская икона Божией Матери, Целителя Пантелеимона, Сергия Радонежского и, конечно, святителя Николая.

На этот раз мы не торопились уехать и остались посмотреть, как крестят. Запомнились молодая бабушка, ее дочка и маленькая внучка. Маленькую девочку одели в белое платье, обшитое кружевами. До сих пор помню Аркадия, младенца месяцев десяти. Нельзя было удержать улыбку, глядя на него. Он плакал басом, и отец Петр приговаривал: “Певцом будет”. Толя жалел пожилого отца Петра. Со своей наблюдательностью он сразу заметил, что ему тяжело, что он устает, что у него мокрая спина.

Вечером мы опять были у Владыки. Решили, что в следующее воскресенье я буду креститься, а Толя будет миропомазан. “Не волнуйтесь”, - повторяла Елизавета Александровна. А я и не волновалась. Владыка, как всегда, говорил мало. Он молился.

В день моего Святого Крещения, 3 июля 1988 года, со мной случилось нечто необычное. Только мы приехали в Телищево, как я себя почувствовала очень плохо. Не знаю, было ли мне когда-нибудь хуже. Меня рвало, я не могла поднять голову, почти ложилась на землю прямо на кладбище возле церкви. С трудом дошла до скамеечки в ограде какой-то могилы и, уронив голову на руки, оперлась о столик. Я была здоровым человеком, и ничего подобного со мной не случалось. Если бы церковь находилась рядом с шоссе, мы бы, конечно, взяли такси и уехали домой. Но отсюда можно уехать только по железной дороге, а следующая электричка - через два часа.

К концу службы я собралась с силами и вошла в храм. Началось таинство Крещения. Тогда ни радости, ни облегчения, я не почувствовала, осознание происходящего пришло позже. Крестили меня с именем Елизавета. Накануне это имя назвал Владыка:

- Вашей небесной покровительницей будет праведная Елизавета, мать Иоанна Предтечи. Имя этой святой при крещении получила моя старшая сестра Эли, впоследствии монахиня Евфросиния. Ее имя носит и Елизавета Александровна.

Толя сиял. С отцом Петром он ходил в алтарь, был миропомазан. Меня он всячески подбадривал, радовался, что я выдержала это испытание.

Владыка сказал, что все произошло согласно теории “рога и копыта”. Еще бы, такая великовозрастная особа покидала их общество! Они сделали все, чтобы ее не отпустить.

Митрополит Иоанн и Елизавета Александровна меня очень торжественно поздравили. Владыка подарил репродукции икон к двунадесятым праздникам, а Елизавета Александровна – духи. Конечно, как всегда, был праздничный стол. Толя свою задачу выполнил. Все сделал, чтобы подготовить меня к своему уходу. Только из сегодняшнего времени видно, как целеустремленно он шел к Богу, как был собран, тверд. И сделал все, что полагается православному христианину.

***

… Каждый вечер Елизавета Александровна нам что-нибудь показывала или рассказывала из жизни Владыки. Папа, Николай Антонович Вендланд, действительный тайный советник в Петербурге. Мама, Нина Петровна, сама любовь и самоотверженность. Трое их детей – Эли, Женя и Костя. Все стали монахами. Мы рассматривали дореволюционные фотографии. Белые платья, матросские воротнички, шляпки… На стенах висели акварели, портреты близких. На полках книжного шкафа стопкой лежали отпечатанные на машинке и переплетенные типографским способом работы митрополита Иоанна.

По подвигам его прадеда, выдающегося военного инженера, генерала Карла Андреевича Шильдера, дореволюционные школьники изучали историю Государства Российского. Из четырех русско-турецких войн XIX века он участвовал в двух. Прошел путь от унтер-офицера до боевого генерал, командующего инженерными войсками Русской армии. Первое сражение, в котором он участвовал, было под Аустерлицем. В Европе имя генерала Карла Андреевича Шильдера первый раз прогремело в русско-турецкую войну 1828 - 1829 годов. О нем говорили, что он воюет лопатой. Он завоевывал крепости с помощью инженерного искусства, разработал такую систему подкопов и взрывов, что брал неприступные города почти без потерь. Самой знаменитой крепостью была Силистрия. Это слово много лет было как пароль: говорили «Силистрия» - подразумевали победу русской инженерной мысли в лице знаменитого Шильдера. Он вошел в историю России своими фортификационными сооружениями, знаменитыми переправами. По чертежам Шильдера была построена первая в России подводная лодка. Нововведением была "оптическая труба" – прообраз современного перископа, которую Шильдер сконструировал, используя идею "горизонтоскопа" Михаила Ломоносова. Он впервые в мировой практике использовал для зажигания пороха электрический заряд. Взрыв пороха на далеком расстоянии не через бикфордов шнур, а гальваническим способом, то есть с помощью электрической искры, путем подведения проводов, стал революцией в военном деле.

Мы заболели Карлом Андреевичем, хотелось о нем узнать как можно больше. Я специально ходила в отдел редкой книги областной научной библиотеки. Там митрополита Иоанна хорошо знали. Сотрудники не раз штудировали дореволюционные издания, выполняя его просьбы.

Вот что митрополит Иоанн своей рукой выписал из журнала «Русская старина»:

«К. А. Ш. родился в 1785 году в усадьбе Симоново Витебской губернии. Отец его Андрей Михайлович выходец из Риги приобрел здесь большое поместье. К.А. родился в лютеранстве.

Карл Андреевич вырос в деревне среди русской земли, успев с раннего детства сроднится с русскими понятиями и с русским миросозерцанием. Это обстоятельство, конечно, способствовало и послужило исходной точкой его всегдашнего тяготения к православию и принятия им впоследствии этого исповедания, к величайшему огорчению лиц, не сочувствующих России и началам ее духовной жизни...»

«Присоединение к православной церкви составляло уже с давнего времени задушевное желание Карла Андреевича. Если он не решался на этот шаг ранее, то единственно во избежание праздных толков. Но в кругу семьи он выражал неоднократно положительнейшим образом свою непременную волю и искреннее желание умереть сыном православной церкви, учение которой более удовлетворяло глубокому религиозному чувству его поэтической и восторженной душе. В случае опасной болезни, он просил близких к нему лиц непременно озаботиться о своевременном призвании священника для совершения таинства миропомазания. 5 января 1854 года, в сочельник, накануне отъезда в Дунайскую армию состоялось, через святое миропомазание, присоединение генерал-адъютанта Шильдера к православной церкви. Это было в Варшаве в походной церкви св. великомученика Георгия. Присутствовали князь Варшавский и его супруга Елизавета. Наречен именем Александр».

В свойственной Владыке манере говорить с юмором и без пафоса даже в тех случае, когда пафос казался вполне уместен, он рассказывал о поведении своего знаменитого прадеда во время операции: «Господин генерал! Что делать с вашей отрезанной ножкой?». «Брось туркам, пусть им воняет!».

Первой работой митрополита Иоанна, которую нам дали почитать домой, был исторический очерк «Князь Федор». Покровитель Ярославля святой князь Федор Черный прославился своим благочестием, правосудием, милосердием, благотворительностью и заботой о строительстве и украшении храмов. Эту работу Владыка написал в начале 1970-х годов. Толчком стала статья в местной газете, опубликованная вскоре после того, как митрополит Иоанн приехал в Ярославль из США. Автор, преподаватель вуза, в традициях того времени всячески поносил святого. Дескать, что же это получается, церковники в своих проповедях называют какого-то Федора Черного – лампадой! Да разве русский народ назовет что-нибудь хорошее черным?!

Конечно, митрополит Иоанн не мог включиться в газетную полемику. Его бы просто не опубликовали. Но заметка подтолкнула Владыку к подробному изучению жизни ярославского князя, жившего в XIII веке.

В церковном календаре память князя Федора празднуется дважды: в день его преставления (19 сентября) 2 октября и в день обретения мощей (5) 18 марта. Мощи святого князя Феодора и чад его, Давида и Константина, были обретены в 1463 году. Летописец, очевидец события, записал под этим годом: «Во граде Ярославле в монастыре Святого Спаса лежали три князя великие, князь Феодор Ростиславич да дети его Давид и Константин, поверх земли лежали. Сам же великий князь Феодор велик был ростом человек, те у него, сыновья Давид и Константин, под пазухами лежали, зане меньше его ростом были. Лежали же во едином гробе». Эта черта физического облика святого князя так запечатлелась в восприятии очевидцев и современников, что запись об этом вошла в жития князя Феодора и в иконописные подлинники. Владыка объяснял, что Давид и Константин потому невелики ростом, что пошли в свою мать Анну, которую князь Федор привез из Орды.

Летом 1988 года произошла история, которая, можно сказать, сблизила нас с князем Федором. В Москве проходили юбилейные торжества, посвященные 1000-летию Крещения Руси. На празднования съехались члены Поместного Собора, патриархи, главы церквей, инославные гости, общественные и политические деятели со всего мира. Масштаб этого события был невиданным.

Владыка очень внимательно следил за всем происходящим. Из Москвы ему привезли текст выступления Патриарха Пимена на открытии торжеств в Богоявленском соборе: «Настал час великого торжества Русской Православной Церкви. Соборной молитвой мы полагаем начало празднованию 1000-летия Крещения Руси. Ныне Церковь Христова призывает нас к про​славлению святых, от века угодивших Богу. Ныне во всех православных храмах мира вспоминаются имена тех, кто, по слову апостола Павла, "верою побеждали царства, творили правду <...>, умирали от меча, скита​лись в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби" (Евр. 11, 33, 37). Церковь Единая Святая Соборная и Апостольская является тем путеводителем ко спасению жизни Вечной, которым взошли от земли на Небо сонмы святых, от века Богу угодивших, взошли и сооте​чественники наши вслед за равноапостольными княгиней Ольгой и кня​зем Владимиром, который "землю Русскую крести... и насади веру во Единосущную Троицу...»

Ярославль тоже был включен в программу празднования 1000-летия Крещения Руси. В городе ждали делегацию высокопоставленных гостей, приехавших на торжества в Москву. Принимали их с почетом и уважением. Все это было необычно и ново.

Главный редактор газеты, в которой я работала, послал меня в облисполком на заседание комиссии. Обсуждали, как организовать встречу на высшем уровне. Слово взял начальник областного КГБ генерал Разживин. Суть его выступления сводилась к следующему: “На Западе распространено заявление диссидентов, что в Ярославле в непотребном виде находятся мощи каких-то святых. Надо узнать, правда ли это, и, если правда, – исправить положение”.

Я рассказала об этом Владыке. Он разволновался и сказал:

- Это князь Федор с сыновьями Давидом и Константином. Раньше святые мощи находились в церкви Николы Надеина. Я прикладывался к ним в 1967 году, меня туда тайком проводил работник музея за день до своего ухода на пенсию.

В списке прибывающих в Ярославль иностранных гостей, Владыка увидел фамилию Шаховского.

- Это архиепископ Иоанн Шаховской! Прямой потомок князя Федора Черного. Он обязательно попросит разрешения помолиться у мощей святых ярославских князей. Я познакомился с ним, когда был в США. Он присылал мне в Ярославль письмо с просьбой поставить свечу или перед мощами благоверных ярославских князей, или перед их иконой. И просил обязательно сообщить ему: перед чем я поставил свечу. Я ответил, что перед иконой. Он все понял…

После вмешательства Владыки события развивались следующим образом. Был объявлен аврал, и в самые короткие сроки мощи князя Федора с сыновьями были извлечены из небытия, приведены в соответствующий вид. Перед мощами поставили подсвечник и выделили «дежурного» священника, чтобы можно было отслужить молебен.

Приехавший с делегацией Шаховской оказался не архиепископом из США, а еще одним потомком благоверного князя Феодора – профессором богословия из Парижа, Дмитрием Михайловичем Шаховским. Первое, о чем он попросил, приехав в Ярославль, – это провести его к мощам благоверного князя Федора и чад его Давида и Константина... Оказалось, что у него была тяжело больна жена, и он специально поехал в Россию, помолиться о ней своим святым предкам.

Потом из музея позвонили в собор: забирайте мощи! Архимандрит Михей Хархаров (в то время настоятель Федоровского кафедрального собора) пришел к Владыке Иоанну с радостной вестью. Сказал, что предполагается облачить мощи по русскому обычаю в льняные одеяния. На что Владыка возразил: «Преподобный Федор был схимник, и его надо облачить в монашеские одежды. А его сыновья – князья, их надо облачить в парчу». Митрополит Иоанн сделал преподобному Федору подарок: отдал свою новую монашескую мантию из натурального шелка, настолько хорошего качества, что ее даже не пришлось гладить – все 40 складочек были одна к одной.

Когда спустя несколько дней Владыка причащался у отца Игоря Мальцева, спросил его:

- Принял ли преподобный мой подарок?

- Принял! Принял! - радостно закивал отец Игорь.

…Исторический очерк митрополита Иоанна о князе Федоре мы смогли издать сразу после отмены государственной монополии на книгоиздание — в 1990-м году. Это было уже после кончины Владыки. А тогда, в 1988-м, мы читали его в рукописи. Толя вникал в каждое слово. Он так проникся жизнью князя, что цитировал работу целыми абзацами

Владыка реконструировал жизненный путь князя Федора. Есть в этом жизненном пути одна особенность, которая не давала покоя нескольким поколениям историков. Князь Федор снискал славу не на поле брани, а на дипломатическом поприще.

Владыка пишет:

«Жизнь Федора показала, что он был храбрым военачальником, но больше - благоразумным дипломатом. В политику ярославского княжеского стола он внес иную традицию. Вместо жертвенной самоотреченности, характерной для князей первой ярославской династии, он внес принцип благоразумного ограждения, сговора с сильнейшей, хотя и иноземной, властью... как военачальник Федор отвлекал ордынские силы от русских земель. Во время мира он усиливал русское влияние на Орду. Житие говорит, что он распространял христианство, покровительствовал русским людям, которые по тем или иным причинам жили в Орде, построил там несколько церквей...

Но в то же время, и в силу тех же самых религиозных убеждений, он осознавал, что он – князь и является князем не без воли Божией, и что мирская власть дана ему свыше, как деятельность государственной пользы. А поэтому уйти со своего поста он не имел права до тех пор, пока еще есть в нем силы. Болезнь и близость смерти могли ему это позволить…»

Так Русская Православная Церковь получила монаха-схимника, русские люди – святого, ярославцы – небесного покровителя. А мы получили первый опыт того, что прославление угодников Божиих есть тайна.

За два с небольшим летних месяца мы были у Владыки тридцать раз (так записано в гостевой тетради, которую вела Елизавета Александровна). И если вначале мы приходили только вдвоем - Толя стеснялся приходить один, - то потом он уже навещал Владыку без меня. Значит, я находилась или в командировке, или на дежурстве.

Некоторые его посещения сопровождались такими комментариями верной помощницы Владыки:

«25/VI. Анатолий Анатольевич (вентилятор)».

Помню, что стояла жара до + 35о, и Толя мучился от жалости к Владыке. Так возникло решение принести вентилятор.

«27/VII. Анат. Анат. + телевизионный мастер.

1/VIII – понедельник, радикальная починка телевизора».

Дело в том, что когда Владыка включал телевизор, то смотреть на это зрелище без слез было невозможно: сквозь рябь с трудом просматривалось лицо диктора. Елизавета Александровна и Владыка не придавали этому никакого значения, потому что включали телевизор крайне редко. Но все-таки включали – Владыка смотрел новости. Толя развил бурную деятельность. Мы звонили в телевизионную мастерскую, ездили на военной машине за мастером. Сегодня трудно в это поверить, но тогда все было проблемой, в том числе и телевизионный мастер. Им оказался совсем молодой человек. Он починил старый телевизор и категорически отказался взять деньги. Пятясь и постоянно кланяясь, мастер распрощался. А выйдя из квартиры, только и сумел сказать Толе: “Вот это да! Кто это?”.

Все люди душой чувствовали - Владыка необычный человек. Они испытывали чувство благоговения перед ним, но не понимали, как его выразить. Искусствовед Марина Рахманова вспоминала, как они впервые увидели Владыку:

«Подходить под благословение мы тогда еще не умели и страшно боялись сделать что-то не так. Лучше всех нашлась маленькая девочка. Она поклонилась и сделала изящный реверанс (никто не учил!). Владыка улыбнулся, поцеловал ее и взял за руку. Композитор Юрий Буцко отвесил полный земной поклон по старорусскому образцу, а Анатолий, солист Большого театра, упал на одно колено, как в операх Мейербера или Верди.

Глядя на митрополита Иоанна мы тогда думали, что таким и только таким может быть православный русский архиерей: в нем сочетались невиданные духовная и физическая мощь, бесконечная доброта и снисходительность к людям, к нам, например. Строгость и твердость в сочетании с абсолютной простотой и загадочной мудростью. Загадочной, потому что – мудрость его была не от книги, не от интеллектуального знания. Владыка был очень образованным человеком, он знал несколько языков, был сведущ в самых разнообразных областях. Но его знание о жизни и людях было совсем из другого источника».

Еще одна запись Елизаветы Александровны:

«13/VIII. Эльвира Леонидовна с грибами».

В субботу мы поехали с нашими знакомыми за грибами. Вначале искали какой-то лес, о котором знали понаслышке. Кружили, кружили по проселочным дорогам. Лес оказался хвойный, редкий. Грибов не было, но мы все-таки разбрелись по опушке и делали попытки что-то найти. Вдруг раздался оглушительный топот. Казалось, что земля внутри пустая, так она гудела, и мчится по ней невероятных размеров существо. Мы, объятые страхом, сбились в кучу. В метрах десяти от нас промчался огромный лось. Как он был статен и красив! И страшен в то же время. Такому на дороге не попадайся! Толя взял бразды правления в свои руки.“Теперь я вас повезу”. И мы поехали в Климовский дальний лес. Сколько их там было, грибов! Конечно, не белые, но - крепкие грибочки на засолку. Все чистенькие, с яркими шляпками. Толя находился в удивительном состоянии душевного подъема, а ведь до отъезда на операцию в Москву оставалась неделя. Мы вышли на поляну, красивее которой не видели в жизни. Ярко-зеленая, вся в солнечных пятнах, чистая, радостная. Это был рай!

Толя сказал, что его задача собрать хороших грибов для Владыки. Он повторял Иисусову молитву и ходил от кочки к кочке. И только вскрикивал изредка: “Нашел! Еще один! Еще один!”. Так он нашел 22 белых, а я ни одного. Может быть, потому, что не ставила целью найти их для Владыки? Потом, когда корзина была полная, мы долго не могли уйти. “Если, дай Бог, буду жив, мы обязательно приедем сюда на будущий год!”. Эту поляну муж вспоминал зимой и все мечтал побывать там опять. И даже моим родителям в новогодней открытке написал: “Дай Бог дожить до лета, пойдем за грибами”.

Когда мы вернулись домой, Толя послал меня к Владыке отнести грибы. Сам уложил их красиво в корзину, накрыл салфеткой, и я пошла.

В этот день Владыка чувствовал себя плохо. Они гуляли “до телефона”, (своего телефона у митрополита Иоанна не было, а потому звонили с телефона-автомата), и он совсем задохнулся. Но милая Елизавета Александровна, желая хоть чем-то его отвлечь, ахала и восхищалась грибами, действительно прекрасными: ровненькими, на стройных ножках, светло-кремовыми. Я и сейчас их вижу…

Еще одна запись из гостевой книги:

«15/VIII. понед. Анатолий Анат. с шубой».

Хорошо помню предысторию. В этот день вдруг похолодало. Владыка очень мерз, и Толя только об этом и думал. Вечером после работы он очень решительно взял свою только что вычищенную в химчистке офицерскую дубленку и понес ее Владыке. Я пыталась его остановить, правда, не очень настойчиво:

- Он не будет ее носить, она очень тяжелая (это действительно так!). А тебе зимой пригодится, ты будешь ездить в командировки.

Он ничего и слушать не стал. Вместе с Елизаветой Александровной они одели Владыку в дубленку. Толя сказал, что заберет шубу 29 мая следующего года.

- Но почему 29 мая? – удивились Владыка и Елизавета Александровна.

- А потому, что потом начнется лето.

Осенью Владыка несколько раз сидел в этом тулупе на балконе, и я всегда сообщала об этом Толе по телефону, когда он уехал в Москву на операцию. Он очень радовался. Позже Елизавета Александровна сделала попытку вернуть тулуп. Но Толя опять решительно отказался взять его:

- Как договорились - 29 мая!

- Ну, что ж, значит 29 мая...

В августе с первого по двадцать первое число мы были у Владыки четырнадцать раз. Начиная с 12 августа – ежедневно. Толя ловил каждый миг, и сколько же эти августовские дни всего вместили!

Все летние месяцы после знакомства с Владыкой и Елизаветой Александровной, мы жили очень активной жизнью: работали, ездили в командировки, в выходные дни всегда старались где-то побывать. Вместе с друзьями на несколько дней поехали в поселок Борок, расположенный довольно далеко от Ярославля, на берегу Рыбинского водохранилища. Поселились в местной гостинице. Нам нравилось все: леса вокруг, свежий воздух, рыбная ловля. Мы рано ложился спать, в четыре утра Толя уже шел на рыбалку. Вечером жгли костер, коптили рыбу. В поселке находился Институт внутренних вод Академии Наук СССР и музей революционера-народовольца Николая Морозова. Экскурсовод, рассказывая о нем, употребляла такие романтические выражения, как «русский граф Монте-Кристо», «шлиссельбургский узник», "последний энциклопедист ХХ века". Мы сразу заприметили его книгу “Христос” (7 томов), полистали, но ничего не поняли. Идея была уж больно мудреная.

На следующий день после возвращения из Борка, придя к Владыке, мы впервые увидели профессора-геолога Глеба Александровича Каледу. В ответ на наш воодушевленный рассказ, он сказал одно слово: ересь. Толя сразу остыл к Морозову. Больше мы его никогда не вспоминали… Глеб Александрович приезжал к Владыке часто. В любое время года, даже в летний зной он был в неизменном черном костюме, с большим черным портфелем. Не вызывало никаких вопросов, что один геолог ездит в гости к другому геологу, хоть и бывшему. Общался Глеб Александрович с нами весело, по-свойски, и нам даже в голову не могло придти, что он священник. Запомнились его рассказы о Великой Отечественной войне. Прошел он ее от звонка до звонка связистом и, кажется, не получил ни одного ранения. Как он сам объяснял, произошло это по молитвам его матери и благодаря крестику, который он пронес через всю войну. В священнической рясе я впервые его увидела уже в 1990-м году, в Москве, когда приходила к нему сначала в церковь Илии Обыденного, а позже в его кабинет в Высоко-Петровском монастыре. Тогда уже перестало быть тайной, что в священники его рукоположил митрополит Иоанн еще в 1972 году. И все годы тайного служения отец Глеб совершал Божественную Литургию в своей домовой церкви, освященной в память Всех Святых, в земле российской просиявших.

Но самое главное, случившееся за лето, это было, конечно, сближение Толи с Владыкой. За каждой записью в его дневнике скрывается какое-то событие, имеющее огромное значение.

«31 июля 1988 года – мощи князя Федора Черного и его сыновей Давида и Константина».

Накануне Владыка сказал, что завтра они собираются в Федоровский кафедральный собор. Там во вновь открывшемся и недавно освященном летнем храме теперь покоятся мощи святых Федора и его сыновей Давида и Константина. Толя сразу заволновался и спросил:

- Владыка, вам нужна наша помощь? Можно мы поедем с вами?

Владыка так быстро и охотно согласился, что это дало основание предположить – он действительно рассчитывал на это предложение.

Рано утром в назначенный час мы были у Владыки. Кажется, именно тогда мы впервые увидели его в облачении. Он очень волновался. Я заметила, он всегда очень волновался перед службой. Должно было подойти такси, а еще не было решено, что надеть ему на ноги. Остановились на домашних тапочках, которые торжественно называли “серебряные коньки”. (у него очень отекали ноги).

Подошло такси. День был жаркий, летний, праздничный. В Ярославле продолжались торжества в честь 1000-летия Крещения Руси. Накануне в город приезжала зарубежная делегация, и я ходила смотреть на церемонию возложение венка к Вечному огню, а потом рассказывала об этом Владыке. Среди гостей были глава Румынской православной церкви, чернокожие православные священники из Африки.

Толя помогал Владыке, чем мог. А мог он подхватить его подмышки и перенести тяжесть его тела на свои руки, чтоб Владыке было легче идти.

Когда мы ехали в такси, Владыка сосредоточенно молчал. В Федоровском соборе никто не знал о его приезде. Молодой иподьякон, увидев митрополита Иоанна, быстро и шустро стал прокладывать ему дорогу сквозь толпу прихожан. Толя потом много раз с удовлетворением вспоминал этот эпизод. Он ревновал к славе Владыки (хотел, чтобы она не увядала), и поэтому был удовлетворен этим переполохом. Все наперебой подходили к нашему немощному Владыке под благословение.

Неподвижный в обычной жизни, Владыка вдруг почти промчался к раке с мощами. С одной стороны его поддерживал Толя, а с другой иподьякон. Когда эта поездка только планировалась, предполагалось, что Толя сохранит инкогнито. Все-таки шел еще 1988 год, а Толя служил военным судьей.

- Прикладывайся! – волево приказал Владыка, и Толя следом за ним приложился к мощам святых благоверных ярославских князей. На какое-то мгновение он оказался в алтаре – ввел туда Владыку. С каким восторгом вспоминал он об этом впоследствии!

Потом всю службу мы стояли рядом в окружении огромной массы людей. Хорошо была видна Елизавета Александровна, отделенная от нас толпой. Она ничего не замечала вокруг. Толя шепнул мне: “Молится за Владыку”. Какое у нее было кроткое, светлое лицо. Я и сейчас помню ее склоненную к плечу голову и опущенные глаза.

Когда мы ехали домой, Владыка сказал:

- Слава Богу, я причастился!

Он был чрезвычайно удовлетворен и совсем обессилен. Дома его ждала ярославская органистка Любовь Шишханова с букетом цветов. Она пришла поздравить его с 1000-летия Крещения Руси. У Владыки было прекрасное настроение.

- Пора, пора креститься, - сказал он ей. – Даже узбеки крестятся!

Она засмеялась:

- Я хуже.

К этому времени Толя уже совсем освоился у Владыки дома.

«7 августа 1988 г. у отца Петра причащался».

7 августа, в воскресенье, Толя один ездил причащаться к отцу Петру в Телищево. Шел дождь. В тот день людей в церкви почти не было, и он причащался один. На обратном пути муж встретил следователей из военной прокуратуры. Приехал возбужденный, радостный, с настроением человека, который сам познал Христа и хочет благовествовать об этом всему миру, даже просто через встречу.

В “гостевой тетради” записано, что вечером этого дня мы опять были у Владыки, впрочем, как и накануне, в субботу.

«15 августа 1988 г. Владыка подарил икону И. Х. работы Васнецова – от отца Гурия - архиепископу Максиму Тульскому Крохе».

Знаменательные события скрываются за этой записью. У нашего Владыки была икона Спасителя в терновом венце кисти Василия Васнецова. Она висела на стене, и Толя обратил на нее внимание сразу, как только ее увидел. Этот образ друзья подарили Гурию Егорову, духовному отцу митрополита Иоанна, в день его монашеского пострига еще в 1915 году. На обратной стороне сделана гравировка: «Радуйтесь, усовершайтесь, утешайтесь, будьте единомысленны, мирны, и Бог любви и мира будет с вами (2 Кор. 13, 11). На молитвенную память дорогому отцу Гурию, подъявшему в назидание многих ярем в юности своей – горячо любящие друзья: Свящ. Николай Чепурин, Иеромонах Серафим, Петр Шуваев, Георгий Алексеев, Сергий Бутузов, Владимир Веревкин, Иоанн Виноградов, Леонид Егоров, Александр Попов, Александр Протопопов, Николай Терпигорьев, Владимир Цан. 19 4/XII 15».

«Горячо любящие друзья» – это цвет монашества Петроградской духовной академии, будущие мученики и исповедники. Леонид Егоров – родной брат Владыки Гурия, причисленный к лику святых Преподобномученик Лев. Владимир Веревкин – игумен Варсонофий, в годы гонений тайно окормлял жаждущих совершенной духовной жизни. Протоиерей Николай Чепурин - первый ректор возрожденной после Великой Отечественной войны Московской Духовной Академии и семинарии. Иеромонах Серафим служил в Александро-Невской Лавре, жил в Сарове, скончался в схиме. Сергей Александрович Бутузов, священник, срок отбывал на Соловках. Иоанн Виноградов - архимандрит Исаакий. В монашество его постригал знаменитый митрополит Евлогий Преображенский в Париже. На Родине прошел лагеря. Александр Протопопов - архиепископ Серафим, сиделец Соловецкого лагеря особого назначения. В 1937 году приговорен к высшей мере наказания и расстрелян.

Этой иконой восхищался архиепископ Лука Войно-Ясенецкий в 1937 году в Ташкенте. Об этом митрополит Иоанн писал в своих мемуарах:

«Отец Гурий заболел крупозным воспалением легких. Моя сестра Елизавета Николаевна, не надеясь на свои силы, решила обратиться к архиепископу Луке (он славился как терапевт и был лучшим хирургом). Она без труда нашла его и привезла к о.Гурию.

Первое, на что обратил внимание архиепископ Лука, был образ Спасителя в терновом венце Васнецова. Владыка Лука, сам художник, остановился на пороге комнаты, с восторгом глядя на икону. «Это лучшее изображение Спасителя, которое я когда-либо видел», - наконец произнес он…»

15 августа 1988 года митрополит Иоанн подарил икону архиепископу Тульскому Максиму; предварительно ее сфотографировал на слайды. Кто-то из московских друзей со слайдов отпечатали две цветные фотографии и оформили, как иконки. Владыка их освятил, и они стали настоящими иконами. Одну он подарил Елизавете Александровне, а вторую – 15 августа – Толе. Было это за неделю до его отъезда в Институт хирургии им. А. В. Вишневского, и, очевидно, сделано Владыкой для укрепления духа. Владыка попал в самую точку, потому что Толя не просто оценил этот подарок, он менялся в лице каждый раз, когда видел икону. Он взял ее с собой в Москву, сделал для нее специальный футляр. Вот и запись об этой иконе в ряду самых замечательных событий его жизни тому подтверждение: «20 августа 1988 совместная молитва с Владыкой, подарили икону св. Пантелеимона».

Елизавета Александровна подарила ему маленькую бумажную иконку целителя Пантелеимона, принадлежавшую когда-то монахине Евфросинье, сестре Владыки – Елизавете Николаевне Вендланд, и прошедшую с ней весь фронт от Сталинграда до польского города Быдгощ. Для Елизаветы Александровны это была большая ценность, и все-таки она подарила иконку страждущему Толе. И семя упало в подготовленную почву. С тех пор Толя и я всегда ставили свечку целителю Пантелеимону, прося его об исцелении родных и близких. Это было в Ново-Девичьем монастыре, в Свято-Даниловом монастыре, в церкви “Всех скорбящих радость”, в селе Петрово, и везде-везде и по сегодняшний день.

«18 августа 1988 г. Фотографировались у Владыки, праздник Преображения. Совместная молитва».

19 августа был праздник Преображения Господня – первая служба, на которую митрополит Иоанн нас пригласил. Толя долгое время вынашивал мысль сфотографироваться с Владыкой. Сам Владыка относился к этому предложению без энтузиазма, но не отказал. И вот мы пришли с двумя фотоаппаратами. Один был заряжен слайдами, а другой черно-белой пленкой. Потом оказалось, что фотоаппарат не исправен, а слайды “запорет” в фотоателье порекомендованный мастер. Получилось всего несколько кадров очень плохого качества, но как они дороги сегодня. Толя положил руку на спинку кресла, на котором сидел Владыка. Елизавета Александровна одергивала его, но он забывал ее убирать...

Владыка рассказывал нам о празднике Преображения Господня, о горе Синай, и горе Фавор. Мы рассматривали икону Преображения. Владыка освящал фрукты – груши, яблоки, виноград, которые были уложены на красивом блюде, устланном вышитым полотенцем.

- А знаете, чем отличается одна гора от другой? – спросил Владыка. - Фавор – гора теплая, зеленая, а Синай – грозная, пугающая. Также отличаются между собой Новый и Ветхий Завет.

Эти слова я хорошо запомнила, тем более, что потом еще раз столкнулась с такой же характеристикой двух библейских гор в стихотворении Федора Глинки.

«21 августа 1988. Праздник Толгской Божией Матери. Причащение в Тутаеве у отца Николая».

21 августа, в воскресенье, накануне отъезда в Москву, мы отправились в Тутаев. Владыка благословил нас «съездить к Спасителю», огромной по размерам иконе Воскресенского собора. «Там служит отец Николай Лихоманов, Владыка его рукополагал», - наставляла нас Елизавета Александрова. Уже много позже выяснилось, что батюшка наш однокашник – все мы в один год закончили Московский государственный университет, только учились на разных факультетах – отец Николай закончил мехмат, Толя юридический, а я журналистику.

В Тутаев решили добираться по Волге. На речной вокзал приехали, еще не было семи утра. И тут непредвиденное обстоятельство – туман на реке. Да такой густой! Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Часа полтора мы ждали, пока он рассеется. Тщетно! Наконец нас посадили в “Ракету”, которую на буксире вела другая «Ракета», на подводных крыльях. Из молочной пелены мы вырвались прямо на солнечный простор! Граница между туманом и солнцем была очень резкая, без всяких полутонов.

Мы успели к поздней службе. Все сделали, что нам сказал Владыка. Приложились к огромному образу Всемилостивого Спаса, пролезли под ним по специальному лазу, отполированному коленями верующих. Во время исповеди Толя сказал отцу Николаю о предстоящей операции. Тот обнадежил. Хорошо помню, что говорила я, и что он мне отвечал. Я каялась в маловерии, а отец Николай говорил: «Представьте книгу на ветру. Ветер переворачивает страницы. А вы зажмите их пальцами и держите. Так и с верой – не пускайте сомнения в свою душу. И читайте Евангелие».

Отступлю от своего повествования и расскажу немного об отце Николае, ныне епископе Рыбинском и Угличском Вениамине Лихоманове. Так получилось, что увидев Толю единственный раз, он сыграл большую роль и в появлении этой книги, и в моей дальнейшей жизни. Как-то незаметно-незаметно прибилась я нему после кончины Елизаветы Александровны, монахини Елизаветы. Стала ездить в Тутаев на службу в Воскресенский собор, вошла в число его бесчисленных духовных чад, начала жить по его благословению, которое сводится к главному – не нарушать заповеди Божии.

Механико-математический факультет МГУ Николай Лихоманов закончил в 1975 году. Защитил диплом на кафедре гидромеханики. Но, как он сам рассказывал, еще до поступления в университет были у него мысли, если Господь благословит, стать священником. Распределение получил в Алма-Ату. Еще студентом приезжал он туда к митрополиту Иосифу Чернову, правящему архиерею, некоторое время жил у него.

Владыка Иосиф рассказал ему о митрополите Иоанне Вендланде. В те годы получить священнический сан молодому человеку, имеющему высшее образование, было невозможно. Существовал негласный запрет на это. Николай Лихоманов всегда интересовался – кто рукополагает, как, где. И он не знал ни одного примера, чтобы выпускник института или университета, становился священником. А митрополит Иоанн умел этого добиваться.

- Почему митрополиту Иоанну удавалось договариваться с уполномоченными? - вспоминал он впоследствии. - Наверное, потому, что они его уважали, считались с его мнением. И Владыка в свою очередь относился к ним уважительно, а они это чувствовали. Уполномоченные ведь тоже люди… В то время уполномоченные очень грубо себя вели с архиереями, нередко кулаком стучали, угрожали, не позволяли решать самые элементарные вопросы.

В Алма-Ате Николай Лихоманов работал в академическом Институте математики и механики. Потом переехал поближе к Троице-Сергиевой Лавре – трудился в Институте синтеза минерального сырья в городе Александрове Владимирской области, но в основном занимался церковными делами.

К Владыке Иоанну в Ярославскую епархию приехал он летом 1978 года. Как он сам говорил, на разведку.

- Он меня расспросил, все записал, но сразу ничего не обещал... Сказал, что я должен определиться с семейной жизнью. С моей будущей супругой я уже был знаком, и соответствующие намерения у меня были. Мы повенчались, поженились, и через месяц я во второй раз поехал к митрополиту Иоанну, в начале сентября 1978 года. Я написал прошение с просьбой о рукоположении. Владыка спросил меня, согласен ли я служить там, куда пошлют. Я ответил: «Конечно, Владыка, я все понимаю, здесь должно быть полное послушание». 2 октября, в день ярославских святых Федора, Давида и Константина и в день моего рождения пришла телеграмма: «Ваш вопрос решен положительно и вы должны приехать как можно скорее».

Хиротесия во чтеца и иподьякона состоялась 6 октября, в день святителя Иннокентия Московского в домовом храме епархиального управления. Литургию служил Владыка Иоанн.

- Накануне на Всенощной мне дали читать часы. Митрополит меня похвалил: «Хорошо читаешь». Хиротония во дьякона состоялась в Никольской церкви Федоровского кафедрального собора в день преподобного Сергия Радонежского. Исповедовал будущего дьякона отец Борис Старк. Служили архимандрит Михей Хархаров, протоиерей Игорь Мальцев. На службе присутствовал Глеб Александрович Каледа. Помню это хорошо, потому что мы с Каледой до этого встречались в Москве. Я был удивлен, что вокруг все знакомые люди.

А во пресвитера выпускника мехмата МГУ рукополагали на Покров, в Покровской церкви Переславля-Залесского.

- Помню, как после рукоположения Владыка, поздравляя меня, поставил рядом меня, матушку, и моего отца. И стал говорить, что батюшкам тяжело, а матушкам бывает еще тяжелее. Батюшке руки целуют, а матушка в тени, ей все приходится терпеть, переносить. Вот, говорит, священник из Тутаева уезжает, потому что теща против, чтоб он там служил. Чтоб у вас так не получилось. И послал меня на место этого уехавшего священника в Воскресенский собор в Тутаев.

В Воскресенском соборе будущий Владыка Вениамин прослужил больше тридцати лет. Привлек к себе огромное число духовных чад. В конце 1980-х – начале 1990-х годов пришло к нему много интеллигенции. Эти годы многим памятны радостью обретения духовного пути, смысла жизни. Ярославцы после «египетского плена» устремились в храм Божий. Как во времена князя Владимира людей крестили прямо в Волге!

Отсюда, из Тутаева – из древнего Романов-Борисоглебска – уезжали мы в 2010 году тремя автобусами на Соловки, на хиротонию во епископа нашего отца, принявшего монашеский постриг с именем Вениамин, в память священномученика епископа Романовского…

Вернемся в конец 1980-х. Стояли мы с Толей за иконой Спасителя, как потом оказалось, это было любимое место Елизаветы Александровны. Она в 60-е годы часто ездила в Тутаев к своей духовной матери монахине Ангелине.

Потом мы стояли на высокой круче и смотрели на Волгу. За нами величественный Воскресенский собор, напротив на левом берегу мы насчитали шесть храмов. Как все это восхищало Толю! И, как всегда в минуты душевного подъема, он был умиротворен, мягок и не стеснялся говорить о своих глубоких чувствах к Богу и о любви к Владыке.

Чем еще ознаменовались эти два летних месяца? Толя читал работы митрополита Иоанна: «Библия и эволюция», перевод Поля Д. Гаррета «Святой Иннокентий, апостол Америки», сделанный Владыкой во время пребывания в США. Читал мемуары: «Митрополит Гурий”, “Мои мама и папа». Чтение сопровождалось комментариями и множеством дополнительных подробностей в изложении дорогой Елизаветы Александровны. Именно в эти два месяца Толя полюбил Иисусову молитву, понял ее, уверовал в нее и всегда повторял.

С жизнью святителя Иннокентия Московского, апостола Америки и Сибири, удивительным образом перекликается и жизнь митрополита Иоанна Вендланда. Оба они служили Русской Православной Церкви и занимались наукой. Митрополит Иннокентий Вениаминов – лингвистикой, этнографией, антропологией, географией, гидрографией, метеорологией; митрополит Иоанн Вендланд был профессиональным геологом, создателем геологической школы в Средней Азии. Специалисты считают, что он стоял у истоков учения о геологических формациях, которое определило пути развития геологии в ХХ веке. Митрополит Иннокентий был миссионером на Аляске, просвещал алеутов. Митрополит Иоанн служил в США, был митрополитом Нью-Йоркским и Алеутским. В 1967 году в Нью-Йорке он написал киносценарий «Иннокентий – миссионер русской Америки», для чего изучил практически все, что написал сам святитель, и все, что было написано о нем – монографии, письма, проповеди, научные работы, статьи, исследования.

С какой же академической скрупулезностью Владыка указывает все источники, откуда он заимствовал те или иные факты. Название классов в Иркутской семинарии, имя супруги, имена и возраст детей будущего митрополита Московского, а тогда еще простого семейного батюшки, его одежда при отъезде из Иркутска, его лодка, одежда из птичьих шкурок на Аляске, строение санного поезда с собачьими упряжками, научные рассуждения – все предельно достоверно. А перечисляя имена детей будущего святителя, Владыка и сам переполняется детской радостью.

«Картина 14.

Комната в доме Иоанна Вениаминова. Екатерина Ивановна с годовалым сыном Иннокентием. На том же диване Иоанн Вениаминов. Старушка мать поодаль. Тут же бегает дочь Катя пяти лет.

Иоанн Вениаминов: (берет из рук жены младенца. Целует ему ножки). Кеша, Кеша, если бы знал, где твои ножки скоро ходить будут!

Екатерина Ивановна: Как, разве мы уедем отсюда?

Иоанн Вениаминов: Да, я вижу, что такова для нас воля Божия. Едем в Америку!

Катя: Едем! Едем! А Кеню я носить буду.

Иоанн Вениаминов: Не могу больше здесь оставаться. Чувствую, как будто огонь горит в душе моей, так что ничего здешнее мне более не интересно. Это знак воли Божией, от Господа стопы человеку исправляются. Едем в Америку!»

В октябре 1977 года митрополит Иннокентий Вениаминов был причислен к лику святых. Именно в эти дни в Ярославле митрополит Иоанн заканчивал строительство епархиального дома с крестовой церковью. Она стала первой в России и мире, освященной в память святителя Иннокентия.

…Мы с Толей были как те малые народы, которые просвещал святитель Иннокентий. Для них он написал свою книжицу «Указание пути в Царство Небесное», позже она переведена на разные языки и выдержала сорок изданий. Эта книжица - одна из первых, подаренных нам митрополитом Иоанном. Тогда, очень твердо, и в тоже время просто, не назидательно он сказал нам самое главное, что цель христианской жизни – стяжать благодать Духа Святаго.

«Вот те средства, коими вы можете получить Святаго Духа, т. е. чистота сердца и непорочность жизни, смирение, внимательное слушание гласа Божия, молитва, самоотвержение, чтение и слушание слова Божия и причащение тела и Крови Христовой. Конечно, каждое из сих средств есть действительно к получению Духа Святаго, - подытоживает эту мысль в своем труде «Указание пути в Царство Небесное митрополит Иннокентий, - но всего лучше и надежнее употреблять их все вместе: тогда несомненно можно получить Духа Святаго и быть святым…»

***

Настоящим открытием для нас стали проповеди митрополита Иоанна. Их в большом количестве нам дарила Елизавета Александровна. Обычно это был четвертый – пятый экземпляр, напечатанный на папиросной бумаге. Одна, о несении жизненного креста, особенно поразила нас.

Владыка писал:

«У каждого человека свой крест, своя Голгофа. И на эту гору нельзя войти бодрым шагом: Сам Господь восходил на нее, падая и вновь поднимаясь. Путем несения жизненного креста идут все: готовые к этому и неготовые, духовные и недуховные люди.

В этом мире есть много прекрасного: красота природы, дружба, творчество... Все это приносит человеку радость и счастье. Но в человеческой жизни все это срастворено скорбями, болезнями, обидами, житейскими трудностями, а в конце всего – смертью. Поэтому необходимо познать и принять одну из главных основ человеческой жизни – крестный путь человека.

Для вступившего на христианский путь человека внешний сначала крест делается потом и внутренним. Вера, что страдания попущены Господом и не случайны – эта вера водружает этот крест в сердце человека. И тогда крестоношение бывает сознательным, исполненным духовного смысла. А благодать Божия помогает на этом пути, укрепляет, наставляет, умудряет.

Труднее людям, не познавшим истину о кресте. (Не желающим познать насущных духовных истин о Боге и о себе.)

Для тех людей, кому странно и непонятно, почему мы, православные христиане, поклоняемся Честному Кресту Господню, отвечаем: для нас Крест – это путь к святости, к мудрости, к духовной радости, и Жизни Вечной. Аминь».

Помню, как мы впервые рассматривали облачения Владыки, его митры, кресты, церковные награды. Толе все это нравилось. Он восхищался блеском архиерейского достоинства и никогда не искушался мыслями о том, что все эти драгоценные камни имеют еще и материальную ценность. Сколько же людей попадают в эту ловушку!

В течение всего лета Владыка писал акварели, делился с нами своими замыслами. Он увлекся абстрактной живописью. Написал акварель «Животворящая любовь». Для одной своей работы Владыка никак не мог подобрать название. Безграничное пространство, залитое золотом и пурпуром, пронзено чем-то, похожим на хоругви. Уполномоченный по делам религии, пришедший навестить Владыку, предложил назвать акварель «Победа добра над злом». Владыка возразил: «Зла не существует. Есть только временное отступление добра».

Вспоминая эти два с половиной летних месяца, я представляю Толю только счастливым, светлым, необыкновенно мирным. Все, что исходило от Владыки, совершенно восхищало и умиляло его.

22 августа Толя поехал в институт Вишневского на операцию. А когда мы возвращались из Москвы в Ярославль, так и не сделав операции, уже шел снег.

Все три месяца, несмотря на присутствие людей – врачей, соседей по палате, Толя по существу оставался один на один со своими мыслями. Но митрополит Иоанн молился о нем, и он креп духовно буквально на глазах.

В Москву я приезжала каждые выходные. А по будням мы ежедневно разговаривали по телефону. “Алло! Ну, как дела?”. Второй вопрос: “Ну, как там дед?”. И я подробно рассказывала мужу, когда была на Доронина (ходила каждый день), о чем мы говорили. Чтобы ничего не забыть, я подробно все записывала. Эти блокнотики у меня сохранились.

Приезжая в Москву, я привозила Толе книги, много книг, в том числе перевод с немецкого на русский книги Игоря Смолича «Жизнь и учение старцев». Летом 1988 года Владыка переводил ее с листа, а Елизавета Александровна писала за ним под диктовку своим крупным каллиграфическим почерком. Книга Толе чрезвычайно пришлась по душе. Читая ее, он (так записал в своем блокнотике) испытал чувство счастья и заплакал. Привозила воспоминания митрополита Иоанна о его старшей сестре Елизавете Николаевне Вендланд. Это были четыре толстых рукописных альбома с множеством фотографий, рисунков, писем, страничек из детских дневников, датированных еще началом двадцатого века. Хорошо помню, как, умаявшись за день, я спала на его больничной койке, а Толя долго-долго рассматривал карандашный рисунок – портрет Николая Антоновича Вендланда, отца Владыки, на смертном одре. Почему? Открою глаза, а он сидит и смотрит на этот рисунок.

Владыка подарил нам несколько книг священнослужителя – Толя читал их с карандашом в руках. С карандашом «Паркер», подаренным Владыкой. Отметил в блокноте: «Писал Владыкиной ручкой».

Привозила я в больницу и фотографии. Особенно памятны две большие: Владыка в Рыбинске благословляет прихожан и фотография архимандрита Иоанна, сделанная около 1950 года. Владыка молодой, красивый: орлиный нос, ряса, на груди крест с распятием. Все, кто видят, поражаются значительности его лица. «Детскую» бумажную икону святителя Николая во Владыкином исполнении (святитель Николай в длинном зипуне, прикусил пальчик, размышляет, кому бы еще что доброе сделать) я тоже привозила в больницу. Цель была умилить и вызвать улыбку, чего я достигла.

Елизавета Александровна передала для Толи несколько фотографий Владыки Гурия. Они очень ему нравились. Однажды в Свято-Даниловом монастыре он вдруг решил помянуть Владыку Гурия и монахиню Евфросинью и очень сокрушался, почему эта мысль пришла к нему с таким запозданием.

Толя не расставался с маленькой карманной Библией. За три месяца в больнице он прочел ее всю, или почти всю – и Ветхий и Новый Завет. Он искренне удивлялся безверию людей, как это было в случае с Моисеем, когда он вразумлял израильский народ. «Им говорят, а они не верят! Говорят люди, которые видели Бога. Павел свидетельствует перед собранием, на котором присутствует царь и прокуратор, что по дороге в Дамаск Господь настиг его: «Савл, Савл! Что ты гонишь меня?». Все рассказал им, а они все равно не поверили. Моисей оставил израильтян совсем ненадолго, а они сразу же отлили золотого тельца!»

Вспоминаю такой случай. Я пересказываю Толе одно из воспоминаний Елизаветы Александровны о том, как ее мама перед смертью перекрестилась парализованной рукой, и спрашиваю недоверчиво: «Как ты думаешь, так может быть?». Он спокойно: «Раз говорит, значит, так было».

По ходу чтения возникало множество вопросов. Их он задавал по телефону. Хорошо помню самый первый вопрос: “Разве у Христа были братья?”. Владыка объяснил, что упомянутые братья Иисуса Христа - это дети Иосифа Обручника от первого брака.

Подаренный Владыкой первый том «Творений» Григория Богослова весь испещрен Толиными пометками. Все говорили, что книга эта не для него, что она очень сложна и требует особой подготовки. Но Григорий Богослов захватил его. Из записи в блокноте: «Прочитал стр. 479 и т. д. Сразу уснул – легко и хорошо». Что же на этой странице? Любимая, принятая всем его сердцем мысль о неосуждении другого. Это ему так хорошо удавалось в последнее время! «Смотри на своего брата, как будто бы ты сам был судим вместе с ним... Постарайся не осуждать, а помочь. Если брат в первый раз воспротивился, потерпи великодушно. Если во второй, не теряй надежды, еще есть время к уврачеванию. Если и в третий раз, то будь человеколюбивым земледелателем...»

Григорий Богослов пишет о том, что с очень большой осторожностью и взыскательностью надо выбирать людей, которые учат Вере. Потому что среди них, так называемых учителей, множество поспешных верхоглядов, самоуверенных поверхностных толкователей, которые только уведут с дороги. Ибо равно бесполезны и бездейственная праздность, и неопытная ревность. Горячность в делах и словах от излишества преступает пределы совершенства и добродетели. Как сказал Толя, нас, слава Богу, есть кому учить.

Нельзя допускать к учению о Вере тех, кто более надлежащего горячи в деле благочестия. Те, кого мы встречали в доме Владыки, он сам, Елизавета Александровна, Глеб Александрович Каледа, геолог Мария Николаевна Соловьева – никогда не пытались в чем-то убедить, одернуть, укорить. В своей вере они всегда были спокойны и немногословны.

Особенно большая опасность на пути учения о вере – многословие. Вот что об этом написано у Григория Богослова: «Право учить предоставить умеренным в слове, как истинно благоустроенным и целомудренным. Простолюдинов же отводить от сети пути, и от усилившегося ныне недуга – говорливости...».

На той же странице, отмеченной Толей, говорится о гордости и честолюбии: «Если хотите принять совет мой, юноши и старцы, начальники народные и подчиненные, монахи и спасающиеся в общежитии, откажитесь от чрезмерного и бесполезного честолюбия, приближаясь же к Богу жизнию, делами и учением более безопасным, приуготовляйтесь к тамошней истине и созерцанию о Христе Иисусе Господе нашем, которому слава во веки веков. Аминь».

Еще летом Толя начал читать Журналы Московской Патриархии. Носил их он целыми подшивками на работу и там читал. С интересом изучал некрологи. По существу это были биографии, а его очень интересовало, из какой жизни человек пришел к церковному служению. С удивлением для себя обнаружил среди священства бывшего военного следователя. Толю это очень воодушевило.

Я привозила мужу и работу Владыки о том, как он, будучи секретарем епархии, сопровождал Владыку Гурия в поездке по Средней Азии и Кавказу. Некоторые страницы этих воспоминаний навели нас на разговор о Елизавете Александровне. Куда бы Владыка Гурий не приезжал со своим секретарем архимандритом Иоанном, везде в церкви были русские женщины. Да, везде огонь веры поддерживают женщины, такие, как Елизавета Александровна. Только Его распяли на кресте, они уже у ног, готовые принять страдания. Мы рассуждали между собой: не знаем, как в западных странах, но у нас хранительницы очага христианства именно женщины.

Такие женщины были рядом и с Владыкой. Их ласковые улыбки, самоотверженность, самоотречение во имя Бога и церкви удивительны! А благочестивая жизнь сестры Владыки – Елизаветы Николаевны Вендланд, матушки Евфросиньи! Врач, фронтовик, послушница, монахиня. Сама скромность, сама духовность. Как полюбил ее Толя!

А Елизавета Александровна – она жила Владыкой! Он не мог пробыть без нее ни минуты. Раз в месяц она ездила на свою квартиру в другой район Ярославля. Возвращалась радостная, румяная:

- Владыка, соскучали?

И сейчас у меня слезы наворачиваются на глаза при воспоминании об этом.

Постоянно я привозила в московскую больницу какие-то подарочки от Владыки и Елизаветы Александровны. Например, сухарики из горшочка преподобного Серафима Саровского. Елизавета Александровна рассказала, что горшочек этот хранится у внучки митрополита Серафима Чичагова – Варвары Васильевны Черной, профессора, доктора наук, лауреата Государственной премии, специалиста по синтетическому каучуку, разработчика скафандра для Юрия Гагарина. В то время она была уже на пенсии и продавала свечи в московском храме Илии Обыденного. Как писали потом, «мало кто из покупавших у нее свечи, знал, что берет их из рук почетного члена многих академий мира».

Я видела В. В. Черную дважды: 27 марта 1989 года на похоронах митрополита Иоанна. Варвара Васильевна ничем не выделялась из толпы окружающих: небольшого роста пожилая женщина в платочке. Второй раз судьба свела с ней в конце 1990-х, незадолго до ее смерти: я передавала ей, уже игумении Новодевичьего монастыря, книги митрополита Иоанна, изданные в Ярославле радением его духовных чад во главе с Елизаветой Александровной. Это был день Рождества Христова. Игумения Серафима отдыхала в своих покоях после праздничной службы. Ей передали, что приехали из Ярославля. Она вышла. Величественная, худая, в простом апостольнике. Я отдала книги. Ни один мускул не дрогнул на ее аскетическом лице. На мою робкую фразу, что мы просим молитв об упокоении души митрополита Иоанна, ответила:

- Я молюсь за него каждый Божий день.

В свою очередь я привозила из Москвы подарки, купленные в Даниловом монастыре. Сейчас вспомнила, что все время, которое Толя лежал в больнице, он проявлял чисто житейскую заботу о нас. Я приеду, а он уже припас продукты. Покупал для Владыки вкусные гостинцы, тогда все это было трудно приобрести в провинции, очень радовался, когда я по телефону сообщила о благосклонном принятии этих скромных даров. Ему хотелось попотчевать и меня. То к моему приезду купит торт “Прага”, то яблоки, то дыни. Мы по-домашнему трапезничали, сидя рядом на его больничной кровати.

Из самых памятных знаков внимания Владыки – письмо, адресованное Толе, которое я привезла от него из Ярославля. Владыка написал его на личном бланке с шапкой – «Митрополит Иоанн».

«28 октября 1988 г. Дорогой Анатолий! Не смущайтесь ничем и будьте спокойны. Господь ведет Вас совершенно особенным путем, поэтому радуйтесь, вспоминая, сколько Вы получили благодати. А сколько получите еще! Да благословит и укрепит Вас Господь! С любовью Митрополит Иоанн!»

Толя был чрезвычайно взволнован этим письмом. Выпроводил меня пораньше, чтобы заняться ответным письмом Владыке:

- Сейчас я пойду в столовую и буду писать.

На следующий день вручил мне письмо, над которым долго трудился. Смысл письма: «Кто я такой перед Богом – тля!». И тон, и настроение были навеяны чтением Псалтыря. Была там и прямая ссылка на псалом 29, где царь Давид обращается к Господу, и Толя взял эти слова для выражения собственных чувств: «Что пользы в крови моей, когда я сойду в могилу? Будет ли прах славить Тебя? Будет ли возвещать истину Твою?» «Услышь, Господи, и помилуй меня, Господи! Будь мне помощником!». Он просил у Господа жизни, но и в осознании возможности смерти был смиренен.

Письмо от Владыки он хранил в книге Григория Богослова, подаренной ему летом с надписью «Дорогому Анатолию Анатольевичу Меженному на молитвенную память. Митрополит Иоанн».

***

Три месяца, проведенные Толей в больнице, вместили огромные духовные события.

«26.08.88. Посетил Данилов монастырь.

28.08.88 (воскресенье). Был на службе в Даниловом монастыре – Успение Божией Матери, большое скопление народа. Хотел приложиться к плащанице. Не удалось. Исповедовалось много народа. Заказал за здравие и упокой. Поставил 4 свечи. Одну – целителю Пантелеимону. Настроение не очень хорошее. Пришел в больницу – наступило просветление. Душа отдыхает. Прилив любви к И. Х. и Владыке...

2.09.88 (пят). Данилов монастырь: заказал о Владыке за здравие с акафистом.

3.09.88. Данилов монастырь: причащался в 6 ч. утра.

4.09.88. Данилов монастырь: на службе».

Какая удача, что институт оказался рядом с Даниловым монастырем, открывшемся будто специально для Толи! Пока было тепло, он ходил туда чуть ли не каждый день. Для этого выходил из института в полшестого утра, говоря вахтеру, что идет на переговорный пункт.

Звонит как-то в первые дни: «Я купил себе брюки. Правда, они дорогие”, “Сколько?”. “Пятьдесят рублей”, “Толя, ну, какие же они дорогие?! Это совсем недорогие, нормальные брюки”, “Ты знаешь, они такие красивые: серые, из мягкой ткани. Я шел по улице, и все на меня смотрели”. И это в Москве-то, где никого ничем не удивишь! Если охарактеризовать это качество Толи одним словом, это – скромность. Он всегда стеснялся выделяться. Чуть позже я привезла ему старую кожаную куртку, в которой он еще студентом ходил по Воробьевым горам. Вот так мы и ходили по Москве: в Свято-Данилов монастырь, Ново-Девичий, Донской… Невозможно себе представить, что еще несколько месяцев назад мы ничего не знали о церкви.

«5.09.88. Из разговора по телефону узнал, что Владыка всю ночь не спал из-за меня – молился.

10.09.88. Были в Ново-Девичьем монастыре – причащались. Купили два образа-медальона И. Х. Был с Э.

11.09.88. День Усекновения главы Иоанна Крестителя. В Донском монастыре впервые помянули Владыку Гурия.

2.10.88. В Ново-Девичьем монастыре причащались.

9.10.88. Данилов монастырь – причастие. Исповедовался у старца. Поставил свечи за здравие и упокой. Купил 2 просфоры. Утром было сильное искушение не идти в монастырь. Несколько раз во время службы присаживался.

16.10.88. Причащались в церкви «Всех скорбящих радость».

В это время в Ярославле с Владыкой и Елизаветой Александровной мы опять были в Федоровском соборе. Я хорошо помню этот день, поскольку в мельчайших подробностях пересказывала все его события Толе. А ему была важна каждая деталь: как шел Владыка, кто его вел, сколько времени мы пробыли на службе. Когда машина подъехала к собору, зазвучали колокола. Владыку ждали. Его подхватили под руки, и он скрылся в алтаре.

Людей было огромное количество! Служили старцы собора: архимандрит Михей Хархаров, протоиерей Игорь Мальцев, протоиерей Борис Старк, первые два – друзья Владыки с молодых лет, а отец Борис – ровесник Владыки и соученик по гимназии Мая в Петербурге. Еще служили два молодых священника – сыновья отца Бориса, приехавшие навестить отца из-за границы, кажется, из Брюсселя и Бейрута. Было много и других священников. Мощи князя Федора и его сыновей Давида и Константина были установлены в раке на солее. Народ к ним валом валил!

Мы с Елизаветой Александровной стояли прижатые к стене. Елизавета Александровна наставляла, объясняла, учила, что надо делать. Где надо креститься, где сделать поклон. Когда запели «Херувимскую», сказала, что сейчас вся церковь заполнена ангелами! А когда зазвучала «Тебе поем», прошептала, чтобы я попросила у Господа самого сокровенного. Конечно, я попросила здоровья Толе.

Началось причастие. Было несколько чаш, и Елизавета Александровна властно направила меня к архимандриту Михею.

Владыка появился из алтаря чуть раньше окончания службы. Я даже не успела заметить, как Елизавета Александровна оказалась рядом с ним. Я же с большим трудом пробралась сквозь толпу. Моя задача заключалась в том, чтобы нести стульчик. Отдохнув на пороге, Владыка сел на переднее сиденье машины. Мы устроились сзади. В окно машины хорошо были видны лица старушек, которые сменяли друг друга, будто на экране телевизора. Они подходили под благословение и смотрели на Владыку как на святого. Удивительное зрелище!

Потом мы поехали. Машина долго стояла у подъезда – Владыка набирался сил перед последним рывком к лифту и далее домой. С нами ехал блаженный Саша, немолодой мужчина с явными признаками умственного недоразвития. Елизавета Александровна сделала слабую попытку с ним попрощаться - руководствуясь тем, что Владыке надо отдохнуть. Но не тут-то было. Владыка забеспокоился: «А где Саша?» И твердо пригласил его к столу. Суп Саша ел, не снимая с колен огромный портфель. «Слава Богу,- сказал митрополит Иоанн, подводя итог нашей поездке, - мы причастились …»

… В Москве в Даниловом монастыре мы с мужем всегда вставали на границе между женщинами и мужчинами, чтобы не разлучаться. Службы были очень длинными. Я уставала, а Толя стоял, не шелохнувшись. Я всякий раз удивлялась этой его выносливости. Стоял по 2,5 – 3 часа, не выказывая никакого нетерпения, усталости. Я невольно вспоминала немощного Владыку. Во время службы он невероятным образом преображался. А как только служба заканчивалась, сразу терял силы.

В день усекновения главы Иоанна Предтечи, мы говели. И хоть Владыка благословил Толю есть все (болящий), он говел вместе со мной.

У Толи в палате появился новый жилец, 17-летний азербайджанец. Окружающие на русский манер звали его Герой. Гера стал тайно брать у Толи деньги. Но, похоже, Толе это даже нравилось. Во всяком случае, он к этому относился благодушно. Я говорила: “Убери деньги. Не искушай человека». В ответ слышала: «Да пусть берет».

А между тем обстановка в больнице нагнеталась. Одна за другой умерли две женщины, у которых были несложные операции. Распространилась какая-то инфекция. Относительно Толи никто ничего толком не говорил. То один сердечный клапан надо менять, то два. То делать, то не делать операцию. Он все мужественно переносил и только один-единственный раз, когда меня не пускали к нему в больницу, заплакал. В каком огромном напряжении он постоянно находился в больнице! Какие страдания перенес! Однажды сказал:

- Знаешь, так страшно. Вчера мы еще вместе обедали, а сегодня уже плачущие родственники, и человеканесут в морг.

Ему очень хотелось побывать в Москве у кого-нибудь из Владыкиных знакомых. Некоторые кандидатуры Владыка сам решительно отверг, как неподходящие: больны, стары. И вот удача! В один из осенних вечеров у Владыки дома я познакомилась с Марией Николаевной Соловьевой. Она была сотрудником геологического института АН СССР, председателем Всесоюзной комиссии по микропалеонтологии. Владыку она знала еще по Ташкенту – училась у него на геологическом факультете Среднеазиатского университета в 1930-е годы. Константин Николаевич Вендланд преподавал общую геологию и петрографию, и было ему тогда тридцать с небольшим. После окончания института Мария Николаевна исследовала горные массивы Тянь-Шаня, работала в Кызыл-Кумах, на Памире, в Арктике… Позже ее командировали в Норвегию и Испанию. Мы решили с Толей сходить к ней в гости. Толя, всегда такой скованный с чужими людьми, сам позвонил Марии Николаевне, и она с радостью нас пригласила.

Жила М. Н. Соловьева в доме для сотрудников Академии наук на Юго-Западе Москвы. В ее квартирке было уютно и тепло. Хозяйка испекла пирог и встретила нас необыкновенно радушно и ласково. На видном месте рядом с фотографиями близких, висел портрет императора Николая II. По тем временам это было очень необычно. Мария Николаевна рассказывала, что все прошедшие со дня гибели императорской семьи годы, она поминала их поименно. А для того, чтоб никто не мог догадаться об этом, в записках об упокоении писала их имена не подряд, а в разных местах. Но обязательно всех без исключения: Николай, Александра, отрок Алексей, Мария, Татиана, Ольга, Анастасия…

Говорят, что невозможно стать христианином, если ты не встретил в своей жизни настоящих христиан. Мария Николаевна была из их числа. Маленькая, всегда улыбающаяся, радостная… Она происходила из дворянского рода. Всех ее родственников разметало по свету, кто-то оказался за границей, деда расстреляли в Чите, на пороге церкви. Она родилась в эмиграции, в Китае, а потом вернулась на родину. Всю жизнь она прожила вместе с мамой, и когда мы познакомились, Агриппине Илизаровне было 95 лет. Мария Николаевна в последние годы не оставляла ее ни на час, поэтому вся ее исключительно активная профессиональная жизнь проходила в собственной квартире – она писала доклады, готовила конференции, совещания, работала с аспирантами, была в курсе событий, происходящих в палеонтологическом мире.

Сколько мы с ней говорили о Владыке! Толя только повторял:

- Записывай! Записывай!

В очередной свой приезд я привезла Марии Николаевне письмо от Владыки. Она дала мне его прочитать.

«Дорогая Мария Николаевна!

Меня очень радуют Ваши успехи, и мне далеко небезразлично и Ваше внешнее продвижение. Чем я горжусь, не «гордынею», т. е. не страстью, а гордостью в хорошем смысле этого слова. (Так как гордятся не собою, а Родиной, или успехами не себя, а товарища.)

Вы так интересно разобрали историю учения о мутациях, и внесли свое и показали на примерах. Конечно, я не все понимаю (старею), и я был бы очень рад, если бы Вы приехали, погостили бы, посмотрели наш город и дом, поговорили бы со мной и о Божестве и эволюции. Приезжайте! Бог да благословит Вас! Митрополит Иоанн".

Последние двадцать лет, в течение которых митрополит Иоанн был правящим архиереем Ярославской епархии, Мария Николаевна с друзьями-геологами часто бывала у него в гостях. Одним из ее увлечений в то время был «былинный камень» - известняк, из которого построены древние храмы Суздаля, Владимира, Переславля-Залесского. Владыка разделял ее интерес и как православный архиерей, и как геолог.

Мария Николаевна рассказывала: в 1970-е годы они пытались сделать скол с самого древнего в северной части России каменного собора – Спасо-Преображенского в Переславле-Залесском. В Толином воспроизведении это звучало так: глубокой ночью, под покровом темноты, в сторону Спасо-Преображенского собора пробирались две таинственные фигуры. Одна – мужская, в рясе и кедах 46-го размера, другая – маленькая женская с геологическим молотком в руках. Оглянувшись по сторонам, они несколько раз ударили молотком по белокаменной стене древнего строения и спешно ретировались.

- Первый раз вместо камня мы откололи кусок извести, - вспоминала Соловьева. - Но зато в следующий раз экспедиция закончилась удачно. Скол был сделан.

Полученные результаты были использованы в работе, написанной Марией Николаевной в соавторстве с коллегой П. В. Флоренским (внуком священника Павла Флоренского), «Белый камень белокаменных соборов», опубликованной в журнале АН СССР «Природа». Статья отвечала на вопрос, где и как в древности добывался материал для строительства монастырей и соборов.

По ее совету мы пошли причащаться в церковь “Всех скорбящих радость” на Ордынке… Потом Владыка подарил нам альбом пластинок церковных песнопений в исполнении хора этой церкви под управлением регента Николая Матвеева. Толя сагитировал нескольких человек со своего больничного этажа съездить на Ордынку.

Последний раз, когда я приехала в Москву, Толя из больницы уже не выходил. Похолодало. Обстановка была напряженной. У азербайджанца Геры начались приступы: он падал без сознания и задыхался. Толя постоянно находился в «боевой готовности», чтоб в нужный момент подхватить его. Гера никого не слушал, срывался с кровати, ел все без разбора. И все время синел и падал. Приехали его родители: мать запричитала и бросилась целовать сыночка. Они миловались, ворковали на своем языке, и тут я увидела, как увлажнились Толины глаза. О чем он думал? О себе? О своей матери? К этому времени он уже устал от больницы. Запас сил был на пределе. Можно только догадываться, какие душевные муки он испытывал эти три месяца. Из тринадцати оперированных умерло шесть человек. Около десяти суток не приходил в сознание узбекский мальчик, которому поставили два клапана. Каждый наш телефонный разговор начинался с сообщения о нем. Толя рассказывал:

- Отец все время молится в коридоре Аллаху, а я – Христу.

И Владыка тогда тоже молился за неизвестного ему узбекского мальчика. Потом мы с Елизаветой Александровной скрыли от него, что мальчик умер.

Самое изнуряющее заключалось в том, что никто ничего не объяснял. Почему так долго не оперируют? Сколько еще находиться в больнице и ждать операции? Работа у врачей явно не клеилась. Потом обнаружили инфекцию в аппарате переливания крови. Дело еще больше застопорилось. Толя рассказал, как плохо там все организовано, какой безразличный медперсонал - и к своим обязанностям, и к человеческой жизни. Люди стали разъезжаться. Врачи этому не только не препятствовали, а явно поощряли. Стал подумывать об отъезде и Толя. Он слабел, худел. Оставаться в институте было бессмысленно.

В больнице Толя очень много читал, думал, крепла его вера. Он видел человеческие страдания, но как всегда был очень добр к окружающим.

19-го ноября мы покинули больницу. Шел снег, было очень холодно, метро не работало. Мы стояли возле станции метро, ловили такси. Толя чувствовал себя неважно, и я, как всегда, упала духом. Наконец, поймали машину и доехали до Марии Николаевны. У нее было прекрасно - тепло, уютно, по-домашнему. Добрая Мария Николаевна совсем нас заласкала. Помню, что Толя читал Деяния Апостолов, издание XIX века с комментариями. Потом он долго сидел с Марией Николаевной на кухне и разговаривал. Ему понравился колючий цветок – кактус - у нее на окне. Так понравился, что взял с собой три отросточка. Два из них прижились и сейчас растут у меня на окне. Впоследствии я узнала, что понравившийся Толе цветок в народе зовется “Венец Христа”.

Из больницы он взял перепечатанную на ксероксе статью “После операции на сердце” – готовился. Все время, которое лежал в больнице, разрабатывал легкие – надувал резиновый мяч. Иногда приеду, его нет, где-то в коридоре, а на кровати - большой резиновый мяч.

По пути на Ярославский вокзал Толя попросил таксиста свернуть к высотному зданию МГУ. Шофер покружил вокруг “высотки”, доехал до смотровой площадки. Мы не проронили ни слова. Только потом я поняла, что он прощался с университетом, где прошли лучшие годы нашей жизни.

...Планировали вернуться в Ярославль ненадолго: набраться сил и снова в Москву на операцию. А оказалось, что навсегда. В Ярославль мы приехали 20 ноября поздно вечером. Утром Толя был у Владыки. И вплоть до своей смерти бывал у него каждый день.

***

Вернувшись из Москвы, Толя начал вести записи о своих посещениях Владыки. Какие самые памятные события? Конечно, День Ангела Владыки 26 ноября. Накануне была служба. Присутствовали сам Владыка, отец Леонид Кузьминов, Татьяна Львовна Васильева, Глеб Александрович Каледа и мы. Подарили Владыке книгу о Вернадском, которой он тут же зачитался. Потом мы эту книгу больше не видели. Наверное, он по своему обыкновению ее передарил. После службы был завтрак и рассказ отца Леонида о его пребывании на Афоне в Греции. Толя усердно слушал, лицо выражало напряженное внимание.

Потом мы пришли домой и легли отдохнуть. А когда проснулись, Толя попросил меня сбегать к Владыке, узнать, как он себя чувствует. И вот только теперь, разбирая записи мужа, я узнала причину этой просьбы. В его блокноте записано:

«21.11.88. С 10 до 11.

Навестил Владыку утром. Он встал, сам пришел в комнату. Смотрел значки на моей форме. Говорили о старчестве. Владыка открыл журнал и показал фотографии монахов, шедших на трапезу. Потом показал на старца. Добавил, что настоятель монастыря ревнует к славе этого старца.

Дал благословение на службу. Вспомнил сказку о дедушке Николае. Смеялся и говорил, что мудрость дедушки состоит в том, что надо руководствоваться повелением сердца... Говорили о том, что положение в церкви сложное. Что рано или поздно грядут выборы Патриарха. Все будет так, как решит Спаситель. Владыка чувствует себя не очень хорошо.

Я говорил: Владыка Гурий в беседах высказывал мысль, что доступ к Спасителю при его земной жизни был ограничен из-за большого скопления народа. Привел пример (по Луке), как разобрали крышу и спустили больного к Господу для исцеления. И только крестная смерть Спасителя сделала его доступным для всех... Говорил я и о том, что старцы должны жить вне стен монастыря, чтобы к ним был свободный доступ. Владыка ответил, что это не обязательно. Привел в пример Оптину Пустынь, где, по его мнению, должно возродиться старчество. Пусть старцы живут в монастыре, лишь бы они были.

21.11.88. С 18 до 20.30. На улице снег. Ветер. Пришли. Елизавета Александровна спала. Владыка отдыхал. Встал, пришел в комнату. Дошел довольно легко. Сел в кресло, мы тоже сели. Мы передали подарок от Марии Николаевны. Письмо сказал положить в стопку поздравительных писем. Посмотрел фотографии, присланные М. Н. – виды Крыма конца 1890-х годов. Сказал: «Сколько свободного места!». Вспомнил геологическую кафедру, на которой проработал 20 лет.

В этот день его навестил уполномоченный Совета по делам религий и подарил книгу румынского художника – в ней сорок изображений Божьей Матери.

Я рассказал, что двое пробрались к мощам Федора Черного и его сыновей. Владыка кивнул в ответ и добавил, что человек, провожатый, на следующий день должен был уходить на пенсию, поэтому он рискнул проводить Владыку в подвал церкви Николы Надеина, где в разбитом ящике хранились мощи. Затем их перенесли в Спасо-Преображенский монастырь. Федор Черный был одним из любимых святых Ивана Грозного. <…>

Э. читала Псалтырь на церковно-славянском. Владыка пожурил, что плохо. Что легче ребенка научить. Но в конце сказал, что вроде старание есть. Так что не все безнадежно. Стал петь на память какой-то псалом с большим воодушевлением...

Я показал Владыке нож. Владыка сразу отвернулся и не стал смотреть. Это – моя ошибка, что так получилось. Пили чай. Я съел один бутерброд с маслом и икрой. Много слушал. Сказал придти к нему завтра в 11 часов. Попросил принести и показать брошку, подаренную Э. Марией Николаевной. Это скол с каменного орудия древнего человека. Возраст – 500 тысяч лет. Рассказывал об открытиях Марии Николаевны в геологии.

Я спросил Владыку, на каком языке он думает. Он ответил, что не думает, а мыслит. Отец Гурий когда-то научил его: надо вычленять самую суть, а во время проповеди остальные слова придут сами собой... Встали, перекрестились, благословил.

22.11.88. С 11 до 14.

Пришел к 11. Владыка вышел в главную комнату. В разговоре спросил, почему раньше в нашем государстве не возникало вопросов о национализме.

Владыка вспомнил случай. Когда он работал в США во времена Хрущева, тот какое-то время не любил Буденного. Владыку пригласили на прием в советское представительство при ООН. Он пошел. После всех официальных частей стали петь песни. Владыке те песни не понравились, и он предложил всем спеть другую песню. И он запел песню о Буденном. В качестве подтверждения того, что это так и было, он и сейчас запел эту песню, как поют ее по радио... Все смутились, так как Буденный был в негласном запрете. Но затем через некоторое время после этого случая опала с Буденного была снята...

Стали собираться на улицу. Произошел разговор между Владыкой и Елизаветой Александровной по поводу одежды. Обмен мнениями происходил в течение 3 – 5 минут. Владыка с упорством отстаивал, что не наденет «собачку» (так назывался мохеровый пуловер) и еще что-то. А Елизавета Александровна настаивала, что надо надеть еще и зимнее пальто. Владыка был неумолим. И когда Е. А. сдалась, Владыка был доволен. Торопил: надо скорее идти на улицу, а то солнышко уйдет. А солнышко имеет значение. Вышли на улицу. Я установил стул. Владыка сел. Солнце освещало Владыку. Е. А. ушла за почтой и принесла 3 письма и газеты. Одно письмо от ее старшей сестры. Второе - от немки. Третье – от какого-то геолога из Ярославля. Все три письма Владыка прочитал на улице. Немка прислала открытку, на которой был изображен жирный, лежащий на спине кот. Е. А. вспомнила, что когда немка была у них в гостях, Мурчик «пометил» ее обувь. И немка ругала нашего русского кота на немецком языке, обозвав его свиньей. Все засмеялись.

(Эта немка – Марианна Карловна из Западного Берлина, которая познакомилась с Владыкой еще в 1962 году, когда он был патриаршим Экзархом в Центральной Европе. Она была геолог, католичка. Общение с Владыкой привело к тому, что она приняла православие и постриглась в монашество с именем Иоанна. Почти ежегодно, приезжая в Россию, навещала Владыку. А после его блаженной кончины навещала дорогую могилку. – авт.).

Затем было прочитано письмо геолога, где он в честь Владыки сочинил стихи. Но самым первым было прочитано письмо от сестры Елизаветы Александровны, Вареньки. Много лет назад она еще с двумя сестрами уехали со старцем Таврионом в монастырь под Ригой – помогать ему, и так там и остались. Она сначала обратилась к Владыке, а затем к «деточке». Я спросил, сколько лет сестре. Она родилась в 1919 году. Из письма следовало, что ей стало легче, и она прибавила в весе 3 килограмма 5 граммов. Владыка сказал, что хорошо. Если бы был рак, то в весе бы не прибавляла.

Елизавета Александровна стала звать Владыку домой. Стал сопротивляться. Тогда Елизавета Александровна сказала: «Вы ведь не хотите, чтобы петушок заболел от простуды. А петушок замерз». Владыка сказал, что он этого не хочет.

Встали, благополучно вернулись домой. Меня не отпустили. Владыка сел в кресло и стал хорошо спать.

В 13.50 Владыка проснулся, и мы пошли в столовую.

Стали обедать, затем слушали по радио «Доктор Живаго». Владыка сказал, что это сложное произведение. Я что-то вставил, что несколько мужчин вокруг одной женщины, что-то тут нехорошо. Владыка ответил, что тут главное не их отношение между собой, а как передано то время.

Пришел племянник Елизаветы Александровны – Володя, подошел к Владыке под благословение. Сказал: «Я в грязной одежде». На что Владыка ответил, что это не главное, главное, чтобы душа была чистою, и благословил. Я попросил разрешение уйти. Владыка дал добро. Сказал приходить в любое время с Э. Решили, что приду завтра в 11 часов. Будем гулять.

23.11.88. С 11 до 14.

Вышли погулять. Владыка получил несколько писем. Одно от лилипута. Лилипут спрашивал, сколько Владыке положили пенсию. А ему, лилипуту, дали пенсию всего 50 рублей. Владыка сказал Елизавете Александровн, чтобы она отправила ему денег. Обедали. Владыка все съел.

24.11.88. С 11 до 12.30.

Подарил мне еще одни четки по подсказке Елизаветы Александровны, которая сказала, что вдруг я потеряю свои, то у меня будут запасные. В гостях у Владыки был Николай Николаевич – композитор.

26.11.88. День Ангела Владыки. Сон в 17 – 18 часов. В квартире. Стал уходить. Подошел Владыка и очень ласково, с глубочайшей любовью смотрел на меня. Проснулся – сильно билось сердце. Испытал во сне счастье от любви деда. К чему сон – не знаю. Хотел сразу пойти к В., но, зная его состояние, не пошел».

***

Почти каждый день Толя бывал у Владыки дважды – в первой половине дня, а вечером мы ходили вместе. По субботам обязательно была служба.

За это время (декабрь, январь) Владыка написал много проповедей. Каждую обязательно дарил нам. Толя их подшил в специальный альбом. На каждой обязательно подпись: «Дорогому Толе», «Дорогой Эльвире Леонидовне», «Дорогим Меженным на молитвенную память».

Празднование тысячелетия Крещения Руси, перемены в жизни государства, как океанской волной смыли множество запретов, установленных для Русской Православной Церкви. В России появилась «Толковая Библия» А. П. Лопухина – великолепное трехтомное репринтное переиздание. Первое издание выходило в Санкт-Петербурге в начале ХХ века в виде приложения к популярному журналу. А современное осуществил Институт перевода Библии в Стокгольме, как было сказано в предисловии, «в связи с празднованием 1000-летия Крещения Киевской Руси». По просьбе Толи Владыка благословил его на чтение и написал: «Дорогому Анатолию Анатольевичу Меженному - Божие благословение. Митрополит Иоанн. 14 декабря 1988 года». Сам Владыка читал это издание (в каждом томе по две тысячи страниц!) в течение всего лета, с лупой в одной руке и с карандашом в другой, и прочел от корки до корки.

Елизавета Александровна чуть ли не каждый день ходила на почту – получала письма и бандероли с книгами и журналами из Европы и США. Владыку знали за границей, о нем помнили, и новые книги о православии, изданные за границей, он в России получал в числе первых. Иногда на конверте стоял такой адрес, написанный по-немецки или по-английски: «город Ярославль, митрополиту Иоанну Вендланду». Как-то Елизавета Александровна с трудом донесла увесистую коробку килограммов на восемь, в которой оказалось полное издание «Добротолюбия», присланное, кажется, из Германии.

Из Германии пришел журнал «Глас Православия». На немецком языке были опубликованы выдержки из статьи Иоанна Кронштадтского «Преобразующая сила молитв». Тогда Иоанн Кронштадский еще продолжал оставаться в России под запретом. Поэтому первые в своей жизни его строки мы прочитали в обратном переводе митрополита Иоанна с немецкого на русский.

«…Молитва есть исцеление души, предвкушение будущего блаженства, блаженство Ангелов, небесный дождь, орошающий жаждущую и бесплодную почву души, показывает себя как сила тела и души, очищение и освящение мыслей, просвещение лица, радостное состояние духа, золотая лента, соединяющая тварь с ее Творцом, способность к росту и бодрости при всех искушениях нашей жизни, светоч земной равноангельской жизни, украшение веры, надежды и любви…

Молитва есть общение с Ангелами и святыми, причина внутреннего покаяния и слез, ободрение к деятельности и милосердию, изгнание страха смерти, зрение небесных вещей, ожидание всеобщего воскресения и будущей жизни, надежда на избавление вечных мук, всегдашнее искание Божией милости, живая вода души, полная любви память в сердце обо всех людях (т.е. молитва за весь мир,), снисхождение неба в душу, приятием сердцем Святой Троицы по слову: «к Которой мы придем и обитель у Нее сотворим» (Ин. 14, 23).

Полная любви память в сердце о самых разных людях – это о Владыке! Детство его прошло в Петербурге. «Меня с детства окружали люди разных национальностей. Но это не были чужие люди. Моей фрейлейн была Констанция Александровна Кирш, эстонка, лютеранка. На праздники к ней приезжали племянники, которые смешивались с моими родными и двоюродными братьями и сестрами. Сестра Эли занималась музыкой с Павлом Христофоровичем Шубертом, сыном органиста из Латвии, другом нашей семьи».

В его помянниках есть имена, рядом с которыми в скобочках написано: «заблудшие». Это о баптистах. За десять лет жизни за границей у митрополита Иоанна был огромный опыт личного общения с людьми других исповеданий. Он не относился к ним ни с иронией, ни с пренебрежением, а с любовью и с упованием на то, что они обратятся к Истине. В своих письмах из-за границы, он обязательно подчеркивает то, что объединяет, а не разделяет христиан. И самое главное - вера в Святую Троицу и Христа как Богочеловека. И если кто-то еще не пришел к вере, Владыка не отвергал его. Его любовь не делала различий и между людьми другой веры, или вообще лишенных ее. Лишь дважды мы оказались свидетелями, когда присущее ему обычное выражение благодушия сошло с его лица. Оба раза речь шла о людях, уже пришедших к Богу, а потом отступивших от Него. В первом случае это был знаменитый русский поэт. Во втором – неизвестный нам человек. Владыка показал фотографию, где за столом сидели несколько мужчин. Спросил: «Кто из них отрекся от Бога?». Я переводила взгляд с одного лица на другое. Почти все были в очках или пенсне, одеты в белые холщевые пиджаки по моде 1930-х годов. Неуверенно ткнула пальцем.

- Вы показали на самого благочестивого...

Когда он жил в США, стране с другой системой ценностей, Владыка тоже старался отметить что-то близкое нам. В Рождественских распродажах в Нью-Йорке, с их скидками и оптовыми закупками, он тоже пожелал увидеть не апофеоз индустрии потребления, а любовь. Об этом есть в его проповеди, сказанной прихожанам Свято-Николаевского храма в Нью-Йорке и напечатанной там же в православной газете.

«…Участники Вифлеемского события находятся в движении. Путешествует Святое Семейство, переходят от полей в город пастухи, движется в поисках дивного Младенца караван восточных мудрецов-волхвов. Даже неодушевленное тело – звезда – быстро перемещается.

Не напоминает ли это движение картины американских городов в предпраздничные дни? Меня, пришельца из другого полушария, это оживленное движение несколько удивляет своей необычностью. Удивляет и в то же время радует. Потому что я знаю – люди спешат, чтобы друг друга обрадовать. Чтобы купить, а купленное подарить. Как хорошо принести радость друг другу во имя Христово!»

Сохранились воспоминания митрополита Антония Сурожского о первом участии Русской Православной Церкви во Всемирном Совете Церквей: «В Дели в 1961 году была небольшая русская делегация, в ее числе Владыка Иоанн Вендланд. Ему было поручено (поскольку он говорил на английском языке) сказать приветствие собранию, после того как русская Церковь была принята во Всемирный Совет Церквей. Он встал, поблагодарил за доверие, которое другие церкви оказали Русской Церкви, и сказал вещь, которая запала мне в сердце. Он сказал: мы Вам не приносим Новое свидетельство, мы сами свидетельство той Древней Церкви, которая является корнем и основой Вашей собственной жизни. Мы являемся Вашим прошлым, в котором мы все можем встретиться. Примите от нас это неповрежденное свидетельство и принесите из него те плоды веры жизни и святости, которые мы по нашей слабости, греховности и слепоте, не сумели принести… Эти слова произвели глубокое впечатление, и, по-моему, они выразили очень глубокую правду».

Владыка получил письмо, подписанное академиком Б. А. Рыбаковым с просьбой принять участие в дискуссии «Значение культуры, науки и религии в развитии общества». Вокруг этого письма возникло небольшое волнение. Елизавета Александровна считала, что достаточно нескольких любезных слов, объясняющих невозможность принять участие в дискуссии по нездоровью. Но Владыка целый день писал ответ, вложив в него свои размышления. В конце концов, письмо решили послать. Несколько строк я процитирую:

«...Позвольте предложить Вам несколько мыслей, которые кажутся мне полезными. Именно их я выразил бы, если присутствовал лично.

Очень распространено мнение о том, что мы верим в торжество разума. Такая формулировка кажется мне недостаточной. Дело в том, что у человека есть не только разум, но и сердце. Велению сердца подлежат такие чувства, как материнская любовь, самоотверженная любовь, вера в идею, вера в Бога... Поэтому мне очень хотелось бы, чтобы наша политика была бы не только результатом деятельности холодного разума, но чтобы была согрета чувствами, исходящими из сердца. Тогда, верю я, мы сделаем огромные успехи, а человечество прочно достигнет вожделенных времен мира».

Через несколько дней после землетрясения в Армении Владыка написал проповедь о самоотверженной любви…

Каждую новую проповедь мы прочитывали вслух у Владыки дома, и Толя неизменно говорил: «Прекрасно!». А несколько строк из проповеди о расцветшем кресте переписал от руки и носил в нагрудном кармане: «Итак, нам опасен застой, опасна неподвижность, губительно уныние, а нужны бодрость, искания, вера и движение. Господь обязательно укажет ищущему дорогу и подаст Свою спасительную благодать».

Все свои новые проповеди Владыка диктовал вслух. Елизавета Александровна записывала их в большую тетрадь, а потом перепечатывала на машинке. Нам доставался 5-6-й экземпляр.

Работа митрополита Иоанна «О соотношении в человеке религиозной веры и активности в общественной работе» по настоящему задела нас за живое. В ней Владыка возражал против расхожего тогда и совершенно неверного представления , что христианин отрешен от общественной жизни, что он живет только постом и молитвами и знать не хочет, что вокруг него делается. «Есть, правда, в религиозной жизни явления несколько иного порядка, это, когда человек «уходит от мира», уединяется, сосредотачивается на церковном, принимает монашество, уходит в затвор. Такой уход еще не означает отрицания общественной работы в принципе. Просто человек решил сосредоточиться на чем-то одном, не рассеиваясь ничем другим. Думаю, что это его право, и общество не пострадает от того, что незначительная часть уйдет от него».

Сам Владыка, монах с 24-х лет, в течение всей своей жизни оставался человеком очень общительным, открытым. Он ходил на концерты, бывал в театре. В ярославскую филармонию и Ярославский художественный музей приходил, как к себе домой. Все его там знали, ждали, встречали с радостью. В зале филармонии у него имелось свое постоянное место. Его деликатность, уважение к людям были неподдельными. Однажды, еще в его бытность правящим архиереем, произошла почти анекдотичная история: как-то однажды по ошибке вместо концерта классической музыки он попал на выступление рок-группы. Владыка с сопровождающими лицами проследовал через весь зал и сел в первом ряду. Ошибка обнаружилась слишком поздно. Елизавета Александровна незаметно надергала ваты из своего берета, и митрополит Иоанн, заткнув уши, мужественно досидел до конца первого отделения – неудобно было обижать артистов.

Уже будучи на покое, по вечерам, когда люди возвращались в наш спальный район с работы, Владыка в сопровождении Елизаветы Александровны ходил на автобусную остановку, садился под каштановым деревом на маленький стульчик и смотрел на выходящих из автобуса. Он скучал по людям. Он любил их. Пока позволяло здоровье, много ездил - часто бывал в Крыму, Средней Азии. Любил ловить рыбу, совершал многокилометровые прогулки по лесу в сопровождении самых разных людей. Отец Игорь Мальцев рассказывал: «В каждом ручье, в каждом источнике искупается!»

Абсолютно не сословный, не замкнутый, доступный! Это Толю подкупало еще больше, рождало чувство безмерного доверия к нему. Ему очень импонировало, что Владыка хорошо знает людей, интересуется общественной жизнью. Толя высказывал предположение, что если бы Владыка не имел такого опыта жизни и работы в геологии, он бы не достиг таких духовных вершин. Будь Владыка только церковным человеком, Толя бы его просто испугался, сробел, не сумел бы с ним сблизиться. Определенная светскость Владыки была как бы проводником в религиозную, духовную жизнь для многих людей. В том числе и для нас. Сколько таких людей загорелось возле Владыки!

И еще одна цитата из работы Владыки: «Человек глубоко религиозный от роста своей познавательной или общественной активности лишь углубит свое религиозное чувство. А человек, только поверхностно увлекшийся религией, может сменить одно увлечение другим и, занявшись познанием или общественной работой, забудет о религии».

Как-то Толя показал Владыке рисунок одного убийцы, нарисованный этим несчастным в камере в период следствия. Человек этот убил около десяти женщин. Дело расследовал Толин университетский друг – следователь по особо важным делам. Он и дал Толе этот рисунок. Мы смотрели на эти каракули как на пособие по криминалистике и не более того. Нарисованы там были какие-то чудовища, лица монстров с клыками. Почему Толя решил показать его Владыке? Наверное, просто, чтобы развлечь его. Владыка содрогнулся от ужаса. Лицо его выразило страшное отвращение. С тех пор этого рисунка я больше не видела: Толя его уничтожил. И даже в разговорах ни разу о нем не упоминал.

...Духовной опоры Толя искал давно. Этому есть множество свидетельств. Нравственным человеком он был всегда. А, познакомившись с Владыкой, он в нем обрел эту духовную опору – веру в Бога. Знакомство с Владыкой Толя всегда воспринимал, как дар Божий, большое счастье. У него совсем переменились оценки, даже привычки. Очень любил свой крестик и медальон с изображением Пюхтицкой иконы Божией Матери, подаренный Елизаветой Александровной, часто разглядывал их. Ни на минуту не расставался с четками, подаренными Владыкой. Снимал их только, когда купался в ванне. А когда мыл руки, надевал четки на шею, как крестик.

Мы продолжали жить и обычной жизнью, много говорили о переменах в стране. Но главным было не это...

Новый 1989 год мы встречали у Владыки. Вначале был молебен в честь Новолетия. Потом ожидание самого Нового года, предновогодняя суета. Елизавета Александровна подарила мне духи. Я ей - свечу со змеей (эти сувениры с символикой восточных календарей только начала осваивать наша промышленность, и мне ни слова не было сказано в упрек, что это все глубоко не наше), а Владыке - его любимый детский крем для ног из десяти трав, чтобы мазать пяточки. С двенадцатым ударом мы сдвинули бокалы с шампанским, причем Владыка ждал, а потом внимательно слушал речь главы государства. Как прекрасно мы встретили Новый год, какое блаженство он нам сулил! Как довольны были, что мы рядом с Владыкой! Владыка дал нам прочесть письмо, полученное накануне от Эли Васильевны Квочкиной, благодаря которой мы с ним познакомились, и свой ответ ей:

«Дорогой Константин Николаевич! Я позволила назвать вас дорогим, потому что встреча с Вами стала для меня действительно дорогой и значительной. Я часто вспоминаю Вас и Ваш дом, и мне становится и радостно и грустно. Радостно оттого, что познакомилась с Вами, что такие встречи дают дополнительный стимул к жизни, а грустно оттого, во-первых, что чувствуешь свое собственное несовершенство, и что очень многое так необходимое для меня (а, соответственно и для моей дочери) осталось за пределами возможного.

Ведь скорее всего, что мы больше никогда не увидимся. Пройдет мимо та редкостная возможность почерпнуть из Вашего духовного источника светлую водицу добра, чистого интеллекта и прекрасной русской простоты и гостеприимства. Благодарю Вас за все.

Скоро Новый год, а там и весна, и расцветет новая ветка сирени в Вашем альбоме, Константин Николаевич! Всегда преданная Ваша Эля Квочкина».

«Дорогая Эля Васильевна! Нехорошо людям, раз встретившись, потом расставаться навсегда, если они почувствуют, что есть что-то их объединяющее. А определенно сказать не что-то, а Кто-то, то есть Бог. Спасибо за присланные Вами журналы, в которых особенно прекрасно то, что написано Вами. Но, может быть, Вы найдете возможность и сами приехать. Приезжайте!

Бог да благословит Вас и Вашу дочь. Ваш митрополит Иоанн».

1 января 1989 года исполнился ровно год, как Толя переступил порог квартиры Владыки. Утром мы опять отправились туда.

После празднования Нового года Толя ушел на работу. А вечером звонок в дверь. Открываю – стоит на пороге, красный, как уголь. Смерили температуру – 38. Начался кашель от сердечной недостаточности. Кое-как добежала до Владыки, он сразу же послал Елизавету Александровну делать укол. Она пришла, как всегда, ласковая, заботливая, со словами утешения. Шприц она кипятила дома, а у нас только делала укол. Владыка на это время оставался один. Так она ходила в течение недели по три раза в день. Мы ждали ее, глядя сверху из окна кухни. Было видно, как Елизавета Александровна переходит дорогу, как неуверенно идет в темноте по узкой тропинке между высокими снежными сугробами – высокая, прямая. Толя уже давно заметил, что один глаз у нее не видит. Год назад отслоилась сетчатка левого глаза, и Елизавета Александровна очень боялась полностью ослепнуть – кто тогда будет возле Владыки? «Он даже сам не понимает, насколько он слаб».

Старшая сестра митрополита Иоанна, Елизавета Николаевна Вендланд, монахиня Евфросиния, умирая, писала в своем дневничке: «Господи, прибегаю к Тебе с мольбой, ради братика моего одинокого сотвори чудо, дай мне пожить и научи меня молиться Тебе. Спаси и сохрани братика моего бедного, обуреваемого со всех сторон». Елизавета Александровна Александрина во всем была ее продолжением. Ее горячая любовь и беззаветная преданность Владыке, были все время перед нашими глазами. Никто нам не говорил, но и так было понятно, что Елизавета Александровна тайная монахиня. Толя с его знанием человеческих страстей (опыт следственной и судейской работы) понимал и то, что она несет много поношений. Ее оговаривают, на нее клевещут, подозревают в корысти. Эту «корысть» я видела, когда сразу после смерти митрополита Иоанна Елизавета Александровна спешно передала мне на хранение пакет. Почему-то были опасения, что квартиру опечатают, и она взяла самое дорогое ее сердцу. И что это было? Изношенные домашние тапочки - «серебряные коньки», носовой платочек…

Первый раз после болезни Толя пришел к Владыке 14 января, в день рождения митрополита Иоанна – ему исполнилось 80 лет. Владыка хотел дожить до круглой даты и говорил, что гораздо лучше будет звучать: «Умер на восемьдесят первом году жизни».

Все последние месяцы к Владыке приходило и приезжало множество людей. Чаще всех бывали близкие ему протоиерей Игорь Мальцев и архимандрит Михей Хархаров. Они причащали Владыку. Из Москвы приезжал Глеб Александрович Каледа, а из Петербурга профессор-математик Сергей Андреевич Зегжда. Все они были членами духовной семьи митрополита Гурия. И все они приехали поздравить митрополита Иоанна с юбилеем.

Приезжал архиепископ Платон. Владыка очень волновался, и Толя волновался вместе с ним. Ему так хотелось, чтобы митрополит Иоанн был бодр при правящем архиерее. И это удалось. Навстречу архиепископу Платону наш Владыка шел без посторонней помощи. Они уединились в гостиной. А мы сидели и ждали в «двоюродной комнате». Потом Владыка Платон заспешил на службу. Мы же после его отъезда выпили бутылку шампанского. Толя, как всегда, замечал самые невероятные мелочи. Возле Владыки он совершенно расцветал и мог сидеть часами.

Последний год Толя очень мало лежал. По сравнению с прошлыми годами это выглядело странно. Ведь самочувствие его становилось хуже, а внутренние силы крепли, и он был предельно мобилизован.

Очень памятен Праздник Крещения Господня. Два дня подряд перед работой мы приходили к Владыке к восьми утра. Елизавета Александровна наполняла водой наше ведро. Их ведра уже стояли на столе, покрытом ослепительно белым полотенцем. Толя старался подпевать. Он совсем перестал стесняться. Но получилось у него плохо, еще хуже, чем у меня. Владыка служил водосвятный молебен, потом всех кропил святой водой: Елизавету Александровну, нас, кота Мурчика. Елизавета Александровна опускала в освященную воду свежую гвоздику и кропила все помещения. Владыка волновался, чтобы чего-нибудь не забыли - кухню, «двоюродную» комнату», балкон, кладовки, лестничную площадку.

22 января Толя последний раз причащался. Отец Петр на этот раз был строг, и против обыкновения не дал ему просфору. Во время исповеди спросил: “Ты венчанный?”. “Нет”. “А вдруг умрешь? Надо обвенчаться”, - и шлепнул Толю по затылку. Владыка, узнав о произошедшем, сказал: “Молодец Петр!”. Елизавета Александровна стала делать нам знаки, чтобы мы подвигнули Владыку на это доброе дело. Но на следующий день Владыке стало плохо, как никогда. Его никак не могли разбудить. У него прерывалось дыхание, он заговаривался: «Елизавета Александровна, кормите гостей шоколадом!». - «Каким шоколадом, Владыка?». – «Каким Вы всегда их кормите”. Наконец, он пришел в себя. Конечно, ни о каком венчании не могло быть и речи.

На следующий день Толя уехал на сборы в Москву. Как раз в это время пришел указ о продлении его судейских полномочий. Это была большая радость: его не выбрасывали на улицу. Как он рассказывал, они «хорошо посидели». Потом Толя много раз повторит: “Так хорошо было”. Он вообще любил эти мужские посиделки, на которых почти не пил. Но никогда не осуждал тех, кто мог и перебрать. Ему нравился дух товарищества, мужской немелочности. Любил повторять шутки своих коллег. Обычно почти ко всем относился очень по-дружески. Запоминал и повторял любимые словечки, выражения коллег. Всегда сочувствовал, если у кого-то были в семье болезни. Никогда не завидовал, умел радоваться радостям других. Очень редко кого-то не любил.

А тем временем Владыка сообщил, что завтра обвенчает нас. Как? Ведь Толя вернется поздно ночью! Мы не купили цветы! Из чего делать венчики? Но Владыка твердо стоял на своем: только завтра. И даже время назначил, да такое необычное: пять часов утра! В это время суток у него пик возможностей, прилив сил. На ленточки мы нашили листочки, которые обстригли с комнатного цветка “декабрист”, а по центру прикрепили гвоздики – они остались от Крещения. (Читая впоследствии мои записи, Елизавета Александровна дополнила это место своими воспоминаниями. Ленточка была шелковая, немецкая, зеленая с белой полоской посередине. Владыка оставил ее у себя, как “принадлежащую церкви”. В декабре 1989 года “декабрист” расцвел необычайно буйным цветом. Елизавета Александровна подарила его мне после смерти Владыки. Увидев огромное количество ярких и пышных цветов, она воскликнула, что видит “декабрист” таким впервые! Так он нас порадовал напоминанием о венчании).

Мы надевали друг на друга венчики. В руках держали высокие свечи. Становились на полотенце, подстеленное под ноги. Елизавета Александровна внимательно следила, чтобы мы крестное знамение совершали вместе. Владыка спрашивал, не давала ли я обещание другому мужчине, а Толя женщине. Толя был торжественен и, как всегда во время службы, очень сосредоточен. Мы трижды обошли аналой – впереди митрополит Иоанн, которого поддерживала Елизавета Александровна, мы за ними. Потом Елизавета Александровна подарила нам расшитое полотенце, на котором лежали обручальные кольца, еще одно полотенце, на котором мы стояли во время венчания, и икону Вознесения Господня от Владыки. О свечах было сказано: храните всю жизнь. Никто еще не знал, что до смерти Толи осталось ровно десять дней. Владыка написал бумагу, что мы венчаны церковным браком, и скрепил ее печатью. Потом мы завтракали, а уставший Владыка заснул.

Когда в семь часов утра пришла Тамара Евгеньевна (повар), ничто не свидетельствовало о произошедшем событии.

- Вас венчал митрополит, - сказала дорогая Елизавета Александровна. – Это такая редкость!

Колечко Толя успел поносить четыре дня: первые субботу и воскресенье после венчания – 28 и 29 и вторые – 4 и 5 февраля. А 8-го он умер. На работе кольцо носить он стеснялся.

В эти последние дни они подолгу играли в шахматы. Могли долго молчать. Каждый вечер мы вслух читали получаемые Владыкой письма. У нас, кроме очных, появились и заочные знакомые, которых мы никогда не видели, но о которых многое знали. Письма приходили отовсюду: из Средней Азии, из Москвы, из-за границы. Писали старые знакомые и коллеги по геологической работе, архиереи, старцы, сельские батюшки, молодые образованные священники, которых он рукополагал, кандидаты наук, выпускники престижных столичных вузов. В числе почитателей Владыки было много музыкантов, художников, реставраторов. Ему писали русские эмигранты, с которыми он был знаком еще по Дамаску, Берлину и Нью-Йорку. С каждым у него была своя история знакомства. Он находился в постоянной переписке со своими бывшими студентами. Да что студентами! Среди его адресатов были и бывшие юные геологи кружка Ташкентского дворца пионеров! Кто-то из Ферганы прислал к Новому году коробку восточных сладостей, и Елизавета Александровна подарила ее нам. Почти каждую неделю приходили письма из Москвы от тайного монаха Иринарха. Он умирал от рака. Немощный митрополит Иоанн, который без помощи Елизаветы Александровны уже не мог сделать ни одного шага, его утешал, вселял надежду.

Я помню лишь один случай, когда Елизавета Александровна деликатно, но твердо, отказала во встрече с Владыкой. Позвонившая в дверь женщина была явно выпившая. Допускали всех без исключения, кто пришел или приехал к нему за благословением, невзирая на лица.

- Ведь он Владыка! - сказала Елизавета Александровна в ответ на мои слова, что ему надо отдохнуть.

Она сама совсем не спала, и почти ничего не ела. Если Владыка засыпал, она сидела рядом и не сводила с него глаз. Это называлось «управлять дыханием». Как только интервал между вздохом и выдохом увеличивался, Елизавета Александровна изо всех сил тормошила Владыку:

- Владыка, дышите!

Толя пользовался каждой возможностью, чтобы дать ей поспать. Каждый день, пораньше придя с работы, он шел к ним. И сидел по 4 – 5 часов:

- Моя задача – чтобы Елизавета Александровна поспала.

Когда они с Владыкой играли в шахматы, она имела возможность чуть-чуть подремать. Толя очень внимательно все примечал: что ее качнуло от усталости, что у нее потрескались пальцы, что вены на ногах вздулись.

- Ведь она же совсем не спит!

Когда Владыке становилось лучше, он мгновенно веселел, шутил, много вспоминал. Например, как в Царском Селе, где прошло его детство, заготавливали лед. Зимой его разрезали на бруски и складывали в специальный ледник. «Он был такой синий-синий!!!».

Владыка только что закончил перевод работы американского богослова, с которым он встречался в США, «Перед лицом смерти и жизнь после». В последний вечер Толя читал перевод вслух, и Елизавета Александровна запомнила, что на словах, «жизнь человеческая есть пар», он вздохнул.

«Кто имеет уши слышать, да слышит!» - это о Толе. Он слышал каждое слово, ни одного не пропускал. Однажды засмеялся, читая об апостолах:

- Ну, просто как дети – спорят, кто из них первый!

Часто повторял строки из Библии о жене и муже: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, а одна плоть. Так, что Бог сочетал, того человек да не разлучит» (Мк. 10, 7). Он и жил, следуя этим словам: был семейным, домашним, ничего, кроме собственного дома, ему не хотелось.

Всегда, а особенно в последние дни Владыка говорил мало и всегда самое главное. Он мог посреди незначительного разговора вдруг спросить: «Какая главная заповедь, из которой вытекают все остальные?». И сам отвечал словами из Евангелия: «Возлюби Господа Бога твоего! Возлюби ближнего твоего. Большей заповеди нет».

Толя близко к сердцу принял мысль о возможности существования лжепророков. Никакое прельщение к нему не приставало. Он был несокрушим на пути, указанном Владыкой. Убежденный противник конфликтов, ссор, выяснения отношений, он отдал бы свое, только чтобы не участвовать ни в каком дележе. Не поддержал за все время ни одной ссоры. Когда сам был виноват, тяжело переживал. Как-то по его недосмотру мы затопили соседей снизу, тогда он целый день пролежал на кровати, уткнувшись лицом в стенку, похудел.

«Когда ты идешь с соперником к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу», - на эти слова много раз обращал мое внимание. И хоть сам был судьей, убежден был, что в самом начале любого человеческого противостояния, ссоры, конфликта, надо простить обидчика, виноватого, друг друга.

«Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать чад твоих, как птица птенцов своих, и ты не захотел!», - перечитывал Толя и удивлялся:

- Почему они не верят?

Когда он начинал службу военного судьи, то, конечно, рассчитывал сделать карьеру. Ему нравилось, когда его поощряли, замечали. Безусловно, главной причиной того, что он остыл к карьере, была болезнь. Но не только. В какой-то момент пришло осознание тщетности всякого стремления к возвышению:

- Люди кладут жизнь, достигают намеченных вершин, и, в конце концов, оказываются в тупике.

А однажды сказал:

- Как хорошо, что меня не взяли в высшую инстанцию (в окружной суд. – авт.). Тогда бы у меня были смертные приговоры!

В тот последний вечер мы долго сидели у Владыки. На следующий день после долгого перерыва, связанного с болезнью, Толя должен был участвовать в судебном процессе. Прощаясь, сказал: «Если вечером не приду, то вообще не приду».

Утром вся группа собралась у здания областной прокуратуры. Ожидали машину. Толя был очень веселый, все время шутил. Председатель военного суда на этот раз поехал с ними. Еще ехал адвокат – бывший военный прокурор, народные заседатели. Проходившей мимо сотруднице, у которой недавно родилась дочь, Толя крикнул:

- Света, когда будешь Катю крестить?

Накануне он подарил ей крестик. А сейчас, увидев, еще раз повторил:

- Ты смотри, все сделай как надо!

Приехали на место, и процесс начался. Толя с заседателями ушел в совещательную комнату. Меньше чем через минуту оттуда раздался телефонный звонок: нужна помощь! Толя два раза очень глубоко вздохнул и потерял сознание. Через десять минут, не приходя в себя, он умер. Земная жизнь подошла к своему концу.

***

Елизавета Александровна очень удивилась, увидев меня в неурочный час, но, как всегда, радостно заулыбалась. Я все сказала. Она ахнула, и по ее лицу потекли слезы. Потом мы стояли, обнявшись, и плакали. Первой ее фразой было: «Значит и Владыке недолго осталось. Толя был его последним подвигом… Отец Игорь придет причащать Владыку, и после причастия я ему все скажу».

Утром вместе с приехавшим из Москвы нашим университетским другом мы пошли к Владыке. Он сидел за столом, тяжелый, грузный. Было видно, что ему чрезвычайно тяжело дышать. Из всего сказанного сегодня помню только одну его фразу: «За последнее время Толя мне стал хорошим товарищем». Отпевание Владыка назначил на следующий день, и сказал, чтобы я приходила только с Валерой и больше ни с кем. Потом целые сутки, вплоть до следующего утра, он читал Псалтырь.

В день отпевания мы пришли к Владыке рано утром. Он ждал нас в дальней комнате во всем архиерейском облачении. Я заплакала: “Владыка, да какой же вы красивый! Как бы Толя радовался, увидев вас!”. “Да, он бы радовался”. Говорил он с трудом.

Посадив меня перед собой, сказал:

- Я должен взять с вас обещание. В течение года вы не должны выходить замуж, и никаких журналистских выпивок и курения. Это то, что называется траур.

Елизавета Александровна приготовила свечи, щепотку земли. Отпевание началось. Казалось, что Толя стоит рядом. Вот он за спиной, на своем обычном месте, в своей серенькой шерстяной кофточке… После слов “Вечная память”, Владыка вручил мне землю, разрешительную молитву с вписанным в нее именем – АНАТОЛИЙ, и деревянный крестик, один из тех, которые делали старцы, живущие в Крымских горах. Бумагу, на которой была молитва, мы с Елизаветой Александровной поцеловали. После отпевания стало легче. Мой университетский товарищ встал на колени и поцеловал Владыке руку.

Родился Толя 18 марта, в день обретения мощей благоверного князя Федора и чад его Давида и Константина. К их мощам он приложился вместе с Владыкой летом 1988 года, незадолго до своей смерти. А до этого встретился с самим митрополитом Иоанном, который к тому времени написал биографический очерк о князе Федоре и его сыновьях.

Умер Толя 8 февраля 1989 года – по старому стилю 26 января. В этот день Русская Православная Церковь праздновала 400-летие установления Патриаршества на Руси. Событие это он очень чтил, понимал его исторический и духовный масштаб, успел глубоко осознать место Патриаршества в жизни Святой Руси и государства Российского. Кроме того, на этот день положено имя Благоверного Давида III, Возобновителя, царя Иверии и Абхазии, в современных изданиях - Давида IV Строителя. Так получилось, что еще ничего не зная о святых, Толя уже узнал о Давиде Строителе. История его жизни произвела на него большое впечатление. Когда-то, еще до нашего приезда в Ярославль, он отдыхал в военном санатории в Цхалтубо. Неподалеку находился Гелатский монастырь. Он съездил на экскурсию, и часто потом вспоминал этот монастырь, особенно Давида Строителя, который завещал похоронить себя под порогом храма, чтобы все входящие попирали его прах своими ногами. Именно смирение, кротость Давида запали Толе в душу. Тогда в Гелатском монастыре он купил небольшой керамический барельефчик с изображением царя Давида. Переезжая с места на место, мы возили его с собой…

Сорок дней со дня смерти Толи выпали на 19 марта – День торжества Православия.

До последнего дня своей жизни митрополит Иоанн не оставлял заботы о заблудших душах. За несколько дней до кончины он пишет письмо близкому человеку, с которой работал еще в геологии в Ташкенте…

«15 марта 1989 г. Дорогая Н. Д.! Мне очень жаль Вас. Я сильно болен. У меня одышка, я еле хожу и плохо сплю. Но зато мимо меня протекает очень интересная и радостная жизнь. Это жизнь, преимущественно, религиозная. Один офицер, военный судья (37 лет), принял святое Крещение, склонил к тому же свою жену и обвенчался с ней. Ощутил истинное счастье, был постоянным моим гостем, очень дружил со мною. Очень много сделал для духовного развития своей жены. Он был очень добрый, порядочный человек. Его все любили: и соседи, и сослуживцы, и друзья. И вот он 8 февраля 1989 года на работе внезапно умер от сердечной недостаточности. Умер так рано, но успел сделать все самое важное! (Даже обвенчаться успел за 10 дней до смерти!) Недавно я крестил молодого человека, вернувшегося из армии. Таких примеров много и они создают около меня радостную обстановку.

Дорогая Н. Д.! Я еще раз прошу обратиться Вас к Богу. Это очень важно!!! Ваш митрополит Иоанн Вендланд».

Все сорок дней Владыка читал Псалтырь по новопреставленному рабу Божию Анатолию, и на сорок шестой день после его смерти ушел в вечность

Ярньюс.Нет – Ярославль 
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе