«Моя вера родилась раньше меня»
— С такими понятиями, как Православие, молитва, я была знакома еще в детстве. Мои родители Фрол Акимович и Ксения Ивановна происходили из крестьян, родились в деревне Журавкино на границе Пензенской и Ярославской губерний, но в 1925 году после раскулачивания переехали в Москву. Они оба были глубоко верующими людьми, в папином роду был церковный староста, а по маминой линии — две монахини. Я часто видела, как папа подолгу молится, кладет поклоны. Но сама я в то время не была церковным человеком. При этом родители никогда не принуждали меня верить. Более того, были времена, когда мои родители веру скрывали, хотя все, конечно, знали, что они православные: лампадка перед образами в доме никогда не гасла.
Моя вера родилась раньше меня, она всегда была и, Бог даст, будет в моем сыне, во внуках.
— А что привело Вас в храм?
— Наверное, главные перемены произошли во мне, когда я узнала, что стану матерью. Все стало на свои места: я поняла, что без стремления к Богу, без молитвы такое важное дело, как материнство, просто немыслимо. Это время было, вероятно, самым насыщенным, самым незабываемым — я помню почти каждый день. Помню, как читала Евангелие в больнице, когда ждала ребенка: я воспринимала его совершенно иначе — каждая буква, каждое слово врезалось в меня. Это были уже 70-е годы — время воцерковления.
Именно тогда я отказалась от работы. Вплоть до того момента, пока сын Святослав не пошел в школу, я не снималась и лишь изредка, чтобы поддерживать семейный бюджет, озвучивала картины, что мне очень, кстати, нравилось. А когда мой сын подрос, мы вместе стали ходить в храм.
— Сейчас многие пытаются совмещать самореализацию с воспитанием детей. Что же Вас заставило отказаться от карьеры?
— Я подумала, что как актрису меня могут помнить и потом могут быстро забыть, а вот то, какой я была матерью, мой сын никогда не забудет, и я перед ним и перед Богом буду в ответе.
— Ваш духовный отец — протоиерей Георгий Бреев. Как Вы его встретили?
— Это случилось в начале 70-х годов. Такой был промозглый ноябрьский день, на душе было крайне тоскливо и тяжело. В семье не все складывалось благополучно, и я чувствовала, что наша жизнь идет совсем не так, как я предполагала.
И вот в таком состоянии печали и раздумий меня как будто ветром занесло в храм Иоанна Предтечи на Краснопресненской. Я туда зашла без всякого намерения. И увидела посреди храма священника. Подошла (уже не помню как), а он мне вдруг очень строго и определенно сказал: «Женщина в мужской одежде ходить не должна, особенно в храм» (я была в курточке и брюках).
— Сегодня от такого замечания девять человек из десяти развернутся и забудут дорогу в храм на ближайшие несколько лет!
— Вероятно. Но, видимо, эти слова были сказаны так, что, напротив, показались мне очень правильными и естественными. И даже обрадовали меня! Может быть, отец Георгий чувствовал: кому, что и как сказать. У меня все внутри как будто бы прожгло этими словами: как замечательно, думаю, это совершенная правда! Я извинилась и тут же ушла. Но пришла в другой раз, уже в юбке, в платочке, и опять увидела этого батюшку. И вот уже более тридцати лет он мой духовный отец.
Знаете, отец Георгий меня поразил своей простотою, но простотою какой-то необычайной, пронизанной необыкновенным благородством. Он говорил очень просто. Я впервые поняла, что такое проповедь, услышав отца Георгия. У нас много хороших священников, но проповеди отца Георгия — особенные, они открывают что-то, дают ощущение горнего мира, и все это в очень тихих, простых словах.
Я постоянно чувствую его молитвы и поддержку. Об этом говорить трудно, потому что это чрезвычайно глубокое, очень личное отношение. Но то, что отец Георгий пастырь действительно высоких духовных дарований, — не только мое мнение, это мнение, по-моему, многих людей.
Но важно сказать, что и помимо отца Георгия я узнала многих по-настоящему выдающихся пастырей. Это и владыка Сергий, митрополит Воронежский и Борисоглебский, у которого я уже много лет на послушании. Он тоже чрезвычайно прост в обращении, в словах, а это особый дар духовный. На самом деле я никогда специально не искала таких встреч, но на моем пути попадались необыкновенные люди. Например, совершенно удивительный владыка — митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим, в его воскресной школе я преподавала. Бывало, когда он проходил, совсем маленькие дети кричали: «Ангелы, ангелы за владыкой ходят!» Или отец Василий (Вахромеев), брат митрополита Минского и Слуцкого Филарета. Я прекрасно помню, как еще в середине 80-х он выходил на амвон, становился на колени и молился. И люди там рыдали — пол был мокрым от слез…
Ольга Гобзева с сыном Святославом. 1977 г.
— Были ли какие-то книги, которые вас особенно вдохновляли?
— Еще в молодости я прочла Симеона Нового Богослова. Я тогда еще была актрисой, но его книгами была ошеломлена: Боже мой! И это написано словами — то, что, как мне казалось, словами описать нельзя!
Или «Откровенные рассказы странника…», о которых много всякого говорили и говорят… Я их прочитала очень давно, еще в молодости.
— Неужели такую литературу тогда было легко достать?
— Конечно. Можно было пойти в Ленинку и найти. Кто ищет — тот находит.
—В 90-е годы люди ринулись креститься, и это еще понятно, но Вы же приняли постриг...
— Приход в монашество был, конечно, некоторым образом неожиданным и для меня самой, и для моего окружения, и для близких людей. По словам отца Георгия, в монастырь Господь приводит за руку, и другого пути нет. И действительно, получилось так.
В Воронеже на конференции, посвященной тюремной миссии, я встретила батюшку и матушку из Ивановского Свято-Введенского женского монастыря, они пригласили меня поговеть в обитель — это был канун Великого поста. Когда я гостила в монастыре, приехал владыка Амвросий, архиепископ Иваново-Вознесенский и Кинешемский. Это удивительный человек — как будто из другого времени, из XIX века. Прибыв в монастырь, он вошел в приемную, где я стояла вместе с другими — в основном там были послушницы, подошел ко мне, надел на меня платочек, подвязанный под брови, с подворотом, и дал четки. Вероятно, этому предшествовали какие-то разговоры, и владыка наверняка знал обо мне, но в моих глазах все происходящее было похоже на сказку. Это произошло в среду первой недели поста, а уже в воскресенье, в праздник Торжества Православия, мне принесли кулек с монашеской одеждой и поставили меня рядом с другой послушницей, Валей. Владыка в тот же день совершил над нами постриг. Тогда свершилось во мне что-то чудесное: ощущение полного умирания и воскрешения. Может быть, это слишком откровенные слова, но так оно и было.
— Вы чувствуете, что не ошиблись, увидев в монашестве свое призвание?
— Вы знаете, это было внутреннее решение, а точнее, согласие с тем, что происходило. Словно я села в скорый поезд, конечная остановка которого — монашество. И он не останавливается ни на каких промежуточных станциях, он скорый. Монашество, если в нем твое призвание, — это что-то неотвратимое. Оно приближается к тебе, но если ты не выстрадал до или после, то ничего не выйдет. Оказалось, надо иссушить свое сердце от слез до самой капельки…
— А как отреагировал на Ваш постриг сын?
— Он обрадовался, даже сказал что-то вроде: «Классная мама!», увидев меня в подряснике. Ему было тогда семнадцать лет. У нас прекрасные отношения, и всегда были прекрасные. Сын работает в РИА «Новости», женат, растит дочку.
— Мне приходилось слышать, что для мужчин монашество все-таки намного более естественно, чем для женщин. Они — хранительницы очага, и на это настроены. Что Вы думаете по этому поводу?
— Я этого не ощущаю. Монашество является ангельским состоянием — ни мужеским, ни женским. Это совсем другое… Нет ни женского, ни мужского монашества, есть состояние души, которое совсем по-другому созидает все вокруг себя.
Посмотрите на Сретенский монастырь — это же оазис. Он стоит в центре Москвы на Лубянке, среди машин, шума и копоти… А я зашла внутрь и подумала, что я в раю. Там создана совершенно особая атмосфера: ни одна женская бережная рука не создала бы такого уюта, какой создала рука монаха.
А вообще, наверное, понять до конца, что такое монах, может только монах.
«Не надо бояться, когда тебя гонят»
— Как бывшие коллеги восприняли Ваш постриг?
— Когда я только стала инокиней, мои сверстники-артисты сказали: «Это ее новая роль». Даже многие люди из церковной среды вознегодовали на меня: как, из артисток?! Может быть, и я совершала какие-то неправильные поступки... Как бы то ни было, в искренность этого шага просто не поверили, он их, видимо, просто раздражал. Лишь отец Георгий не только никак не осуждал, но и поддерживал меня. И еще владыка Сергий. В 1994 году, когда он меня пригласил в Отдел по благотворительности и социальному служению Московского Патриархата, я, стесняясь и заикаясь, сказала, что я в прошлом актриса, а он ответил: «Матушка! Это прекрасно! Это духовная профессия».
Я очень рада этому периоду испытаний. Хотя даже когда сейчас вспоминаю, мурашки бегут по спине — это было страшно! Но как я благодарна, что это со мной произошло.
И вообще не надо бояться, когда тебя гонят. Это трудно пережить, но это нужно пережить. Иначе какой ты монах? Иначе какой ты священник, если ты это не выстрадал, если из тебя по капельке вся кровь дурная не вышла и ты не просил: «Господи, наполни меня, наполни меня, пустого, заново»? Так что те скорби, которые я претерпела в начала иноческого пути, — это мое богатство.
— А как вообще в кругу Ваших коллег по актерскому цеху относились к вере?
— Среди актеров очень много верующих, иной раз даже неосознанно верующих, потому что главное качество актеров — «быть как дети». Это даже специально преподается в театральных вузах. Такое непосредственное, детское восприятие мира очень близко к христианскому мироощущению. Актеры — совершенно замечательный народ. Среди режиссеров могут быть и атеисты, потому что в их среде нередко встречается некая гордость ума, а ее с верой трудновато соединить.
Тогда многие сопереживали мне, например Ренита Андреевна и Юрий Валентинович Григорьевы — мои друзья, глубоко верующие люди. Оба, кстати, кинорежиссеры, но вот их упрекать в гордыне язык не повернется. Мы с ними познакомились в конце 80-х на съемках фильма «Мальчики» по роману Достоевского «Братья Карамазовы». У них был очень интересный духовный отец, который сам был духовным чадом оптинского старца Нектария и даже принял его имя в схиме. Это иеросхимонах Нектарий (Овчинников) из Ельца. Не так давно Ренита сняла о нем документальный фильм «Отче».
— Это единственные люди искусства, которые разделяли Ваши убеждения?
— Нет, далеко не единственные. Вообще, в советское время об этом не принято было говорить. Но по духу, я уверена, были верующими мои партнеры Олег Иванович Борисов, Николай Дмитриевич Мордвинов, Никита Сергеевич Михалков. Меня окружали многие верующие и совестливые люди.
— Почему не принято было говорить о вере?
— Это ведь самые глубины человеческой души. Вспомните Пушкина: он тщательно скрывал свою веру от грубости окружающего мира. А сейчас модно об этом рассказывать, но, может быть, потому, что вера часто становится поверхностной. Я же тогда просто догадывалась по каким-то деталям, кто верующий человек. Например, Анатолий Ромашин мне как-то рассказывал, что они с Никитой Михалковым, тогда еще молодые, ехали в поезде, и с ними ехал священник. Он поведал о своем деревенском приходе, о том, что там почти нет прихожан. Никита как бы между прочим узнал у него адрес, сказав, что, возможно, заедет. А сам на ближайшей станции отослал весь свой гонорар по этому адресу.
Или режиссер Артур Войтецкий — может, он и не был церковным человеком, но верующим был точно. Чего стоят названия его картин, снятых по мотивам Чехова: «Господи, прости нас грешных», «Архиерей».
Времена и перемены
— Вы начали свое монашеское служение в 90-е годы. Какие у Вас воспоминание о том времени?
— В начале 90-х годов появилась какая-то агрессия в людях. Ходить по Москве в монашеской одежде было еще очень непросто — реагировали очень остро. В меня плевали, однажды даже пытались выкинуть из машины на ходу, хотя можно подумать: ну кому я была нужна?! Один мужчина на улице в 1993 году нацелился сбить меня плечом, но я тихонечко уклонилась. Было тяжело.
Я тогда спросила: можно я надену, как многие матушки, светскую одежду? Ну надень — был ответ. Но когда я надела платочек, то поняла, что я не могу так: у меня нет защиты. Апостольник — это же покров, почти Покров Божьей Матери. Он ведь и пошит и сделан наподобие покрова, который носили Богородица, жены-мироносицы, следовавшие за Христом. Как же его снять?
— Но теперь, в 2000-е годы, у народа другое отношение к Церкви?
— Не знаю. Мне все же кажется, что у нас мало действительно верующих людей. Не произошло воцерковления, потому что даже ходить в церковь, оказывается, еще не значит воцерковиться. Ведь можно бывать каждое воскресенье на Литургии, но продолжать не любить ближнего. Я получаю много вопросов на «Народном радио», где выполняю послушание — веду программу «Русское слово». Какая иногда ругань бывает от православных людей! Даже само слово «православный» — его истрепали.
— Разве сейчас не самое благодатное для Церкви время? Все можно, все открыто, государство поддерживает...
— Церковь все-таки живет по своим законам. Например, известно, что иерархи, прожившие большую часть своей зрелой, так скажем, творческой жизни в лагерях, никогда не говорят плохо об этом страшном периоде. Наоборот, очень многие духовно зрелые и сильные люди вспоминали, что это был такой их необычайный духовный взлет. 1960-е годы были очень тяжелыми для Церкви, позже хоть и стало полегче, но препятствия все равно существовали. Но дело в том, что на вере это никак не отражалось. Даже наоборот: вера была действительно глубокая чистая, крепкая.
А свобода может быть «ловушкой для Золушки». Церковь должна жить своей жизнью, очень аскетичной, очень сосредоточенной, и свои задачи должна выполнять очень тщательно, ответственно. Надо служить Церкви всем своим существом.
Должна быть всегда готовность бороться с грехом, который в тебе гнездится и готов выскочить каким угодно боком, подбить на какую угодно провокацию. Вот здесь трагедия, вот здесь ристалище. Что беспокоиться о Церкви, если сам Христос — ее глава? Церковь должна продолжать свой путь, который ей указал Христос. Наверное, она должна каждую победу, даже маленькую чуточку победы выстрадать. Никогда ничего не бывает бесплатно, на блюдечке, ни в какие времена.
— Но все же сдвинулось что-то в лучшую сторону?
— Наше время по-своему совершенно замечательное. Есть возможность открыто говорить об очень глубоких вещах. Конечно, не факт, что эти слова всегда будут глубоко восприняты, но слово никогда не пропадает втуне.
Мне очень нравится, как говорит сейчас Святейший Патриарх Кирилл, какие акценты он ставит. Это мудрейший человек. Верю, что ему удастся очень многое изменить к лучшему.
Да многое ведь уже происходит. Меня, например, очень порадовал масштаб, с которым прошел последний православный кинофестиваль «Лучезарный ангел». Ведь раньше он проводился чуть ли не полулегально. А в этот раз присутствовал и сам Святейший, и супруга президента...
— Вы видели фильм, который получил первый приз на этом фестивале?
Да, это картина Владимира Хотиненко «Поп». Действительно чудесный фильм. Наконец у нас появился главный герой, которого российский кинематограф никак не мог найти! И этот герой — священник. Как это приятно! А в другом фильме, тоже очень хорошем — «Скоро весна» Веры Сторожевой, — появилась героиня. Она — послушница. Видите, время расставило свои акценты.
Есть герои в кино, есть герои в жизни, положившие душу свою за Православную веру. И это показал своей смертью священник Даниил Сысоев. Он знал, на что идет, и пострадал, но это не поражение. Так что Церковь жива, она такая же, какой и была сначала.
Инокиня Ольга (Гобзева) родилась в Москве в 1943 году. Сестры ее бабушки были монахинями, в роду были и церковные старосты.
Окончила ВГИК (1966 год, мастерская Б. А. Бабочкина). В 1966–1990 годах — актриса Театра-студии киноактера. В кино начала сниматься еще и студенткой: в 1962 году сыграла главную роль в криминальной драме Андрея Смирнова и Бориса Яшина «Эй, кто-нибудь!» по мотивам одноименной новеллы Уильяма Сарояна.
Среди самых заметных ее работ — роли в лирической драме Петра Тодоровского «Фокусник», сатирической комедии Виктора Титова «Ехали в трамвае Ильф и Петров», экранизации Тургенева «Гамлет Щигровского уезда» режиссера Валерия Рубинчика, экранизации Достоевского «Мальчики». Последний раз снялась в кино в 1992 году, сыграв роль монахини в фильме Артура Войтецкого «Господи, прости нас грешных» вместе с Богданом Ступкой.
С 1993 года жила в монастыре. За неделю до своего 50-летия приняла иноческий постриг в Свято-Введенском монастыре города Иванова.
Вела уроки этики и этикета в гимназии и воскресной школе, читала курс «Русская духовная классическая поэзия». Сейчас живет в Москве. Несет послушание при Отделе по церковной благотворительности и социальному служению Московского Патриархата у митрополита Воронежского и Борисоглебского Сергия (начальница Патронажной службы). Основная ее забота — одинокие старики, ветераны кино и театра, инвалиды.
Фото Владимира Ештокина и из архива инокини Ольги (Гобзевой)
Автор: ПОСАШКО Валери
Фома