Был ли Владимир Высоцкий мессией
25 июля 2022 ● "Московский комсомолец"
С пониманием Бога и истины у поэта были проблемы.
ФОТО: GLOBAL LOOK PRESS
У этого стихотворения Андрея Вознесенского, посвященного еще не настоящей, а лишь клинической смерти Владимира Семеновича Высоцкого, есть продолжение: «какое время на дворе — таков мессия». Сказано талантливо и, можно сказать, сакрально-промыслительно. Люди, заставшие период творчества Высоцкого, сейчас вряд ли зададутся извечным вопросом о том, что такое время, пространство и вообще почему мессианство соотносится со временем, которое якобы зависит от «дворовой ситуации».
Стоит пропустить слово «блатарь». Прослужив 32 года в милиции, могу утверждать, что Высоцкий ни в каких милицейских учетах не значился. У него есть несколько песен с этакой уголовной романтикой, песни не без таланта сделанные, но на зонах их не пели. Будем считать, что Вознесенский видел в творчестве Высоцкого исключительность его искусства, что непременно связано с глубинной индивидуальностью личности. И все-таки почему именно «мессия», а не просто звезда, ультрапопулярный артист, певец, поэт? Мессия — это всегда богочеловек, пророк и, наконец, сын Бога живого, приходящий спасти лежащий во зле земной мир не насилием, а любовью. Земля и ее обитатели встречают мессию изначально предвзято, с непониманием, недоверием и недоброжелательством. Высоцкий играл на сцене Таганки Гамлета с его как будто неразгаданным вопросом: «Быть или не быть — вот в чем вопрос». Есть два главных пути земной жизни: быть или существовать. «Быть или не быть» — это шекспировское отражение знаменитого вопроса римского прокуратора Понтия Пилата к Иисусу Христу «Что есть истина?», на который Спаситель не ответил. Он знал большее об истине, нежели материальное «что», и это соответствовало и всегда будет соответствовать более приземленному вопросу «что есть действительность?» Христианский мыслитель ХХ века немец О.Шпенглер для нас написал: «Мое царство не от мира сего — вот Его последние слова, которые не перетолкуешь, которые всякий должен примерить к себе, чтобы понять, на что подвигают его рождение и природа… Существование, пользующееся бодрствованием; такт или напряжение, кровь или дух, история или природа, политика или религия: здесь дано только или — или, и никакого добросовестного компромисса».
Миссионерствующая личность должна это знать и искать для себя абсолютного знания в понимании еще одного знаменитого немца — И.В.Гете:
«Что значит знать? Вот, друг мой, в чем вопрос
На этот счет у нас не все в порядке.
Немногих, проникавших в суть вещей
И раскрывавших всем души скрижали,
Как вам известно, с самых давних дней
Сжигали на кострах и распинали»
(«Фауст»)
Высоцкий в своем искусстве раскрывал «души скрижали» и для себя, и себе подобным писал то ли с сожалением, то ли с благодарностью: «нас распинали, но не сильно… да что там, кровь и седина окрасила виски не так обильно». На памятнике в Москве Высоцкий с распростертыми руками, как на кресте, и с открытой душой, раскрывающей этой души скрижали.
Искусство на пределе всегда уходит от временной сегодняшней реальности в вечную сверхчувственную действительность. Здесь пора вспомнить о привязке поэтом Вознесенским мессии ко «времени на дворе». Время — уникальный феномен, и вкратце это учение не объяснишь. Это отнюдь не хронологические годы, месяцы, дни, часы и минуты.
Вознесенский, как многие, рассматривал политическое время, в котором жил Высоцкий. Сколько-нибудь воцерковленный человек знает, в какое ужасное «политическое время» жил Иисус Христос. Вот и любой смертный должен примерить крест бескомпромиссности правды Божьей к себе. Из мира искусства мы знаем тех, кто искал компромисса с античеловеческой коммунистической реальностью, и как они печально закончили свой земной век (Блок, Маяковский, Горький, Фадеев), и тех, кто отверг «добросовестный компромисс» (Бунин, Шаляпин, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Ахматова и т.д.). В.С.Высоцкий тоже не стал принимать социалистическую реальность. Отец Высоцкого его позицию в искусстве оценил как антисоветское диссидентство. Но Высоцкий никогда не выражал протеста против политики СССР. Он свое несогласие выражал поэтически. Его песня «Охота на волков» многими услышана именно так, и так понималась. Красные флажки, за которые инстинктивно не может зайти волк (и матерый, и щенок), это для человека те жесткие идеологические античеловеческие политические запреты, которые подавляют свободную духовную волю, а уж лающих «до рвоты» псов всегда хватает. О его творчестве говорили, что это душевная тоска по справедливости (именно душевная, а не материальная). У нее много научных определений, но душевная — духовная, и она, как и время, у Бога. Справедливости разного плана хочет всякий, но не каждому ее действительное содержание открывается в полноте. Даже таким «чистым христианским душам» (это определение от графа Л.Толстого), как известный математик и философ Блез Паскаль: «Я долгие годы прожил в твердой уверенности, что есть на свете справедливость, и не ошибался: она и впрямь есть — в той мере, в какой Господь пожелал нам ее открыть». Вот с пониманием Бога и его истины у «мессии» Высоцкого были проблемы: «В церкви смрад и полумрак, дьяки курят ладан. Нет, и в церкви всё не так, всё не так, ребята». Вот от таких мыслей Высоцкий по жизни многое потерял. Ведь «верить в Бога насущно необходимо! Множество противоречий перестают быть противоречиями» (Б.Паскаль). Пребывающему в вере легче устоять в борьбе за духовно-душевную справедливость и ему не надо искать истины в вине, в наркотиках. А он искал. Во время его земной жизни об этом говорили лишь в «узких кругах», потом больше и подробнее его близкие друзья и супруга. Можно было верить или нет. Где-то весной 1980 г. я ехал в воскресенье в Академию МВД СССР. Было 7 утра, и тогда Москва была пустынна. Я выезжал на ул. Солянка, когда справа по ходу с крутой ул. Архипова, почти не тормозя, с визгом резины вылетел «Мерседес». Мы едва разминулись и встретились на светофоре у Маросейки. У «Мерседеса» был номер с тремя нолями, которые выдавал лично начальник ГАИ Москвы Ноздряков (на моих «Жигулях» скромнее — 0023). «Три ноля» ГАИ не останавливала. За рулем Высоцкий: лицо бледное и опухшее, глаза оловянные. Видно, что с бессонной или разгульной ночи. Я вспомнил, что такое его лицо я уже видел в январе 1980 г. Мое поколение помнит, что в Театре на Таганке практиковался ночной спектакль — «Работа есть работа». Означало, что будут петь Золотухин и Высоцкий (шли, конечно, на него). Билетов было не достать, но у меня на заочном отделении учился администратор Таганки Я.Безродный, и я смотрел все спектакли и даже прогоны. Всегда сидел не дальше пятого ряда. И тогда, в январе, бросались в глаза мертвенная бледность Высоцкого и вздутые вены на шее: прямо краше только в гроб кладут. Не жилец, как он в своей песне и предполагал: «и дожить не успел, мне хотя бы допеть». Классификация его песен это точно не ныне модный модерн — воинствующее отрицание родных традиций. Он их не чурался и, судя по его военному репертуару, родину понимал и любил.
Давно, еще в 80-е, мы с моим давним другом Зурабом Чавчавадзе (настоящий грузинский князь) говорили о тогда популярных Высоцком и Окуджаве в свете как раз их мессианства в песнях и стихах. Зураб полагал, что по сравнению со святыми догматами Евангелия их творчество слабовато. Но он, родившись в среде первой волны эмигрантов в Париже, ходил без помех в церковь от рождения, а нас туда не пускали ни родители, ни комсомольцы-дружинники. Смею утверждать, что многое от них ложилось на душу и готовило к будущей перспективной духовной глубинности. Я много раз вспоминал его песню о старом-старом доме, очевидно родном и годами любимом, но его кто-то ломал: «и вот рабочий тот, что дом ломал, ударил с маху гирею по крыше, а после долго клялся, что услышал, как кто-то застонал жалобно в доме». Я представил, как это было бы с моим родным домом в старой Москве, но мне дважды удалось его отстоять от сноса в старом же дворе, и он на месте. Нет, Высоцкий понимал есенинское «то, что душу облекает в плоть».
На его уже не клиническую смерть откликнулись многие люди от искусства. Откликнулись, например, так: «и как умер соловей с криком: «Падлы вы». (Это Розенбаум. Очень плохо. Я не раз говорил с В.Абдуловым. Высоцкий такого не говорил ни при жизни, ни при смерти.) Б.Ш.Окуджава написал тоньше, сравнив смерть с черным аистом, а душу Высоцкого — с белым. Да и у самого В.С.Высоцкого есть слова из песни: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, мне есть чем оправдаться перед Ним».
У этого стихотворения Андрея Вознесенского, посвященного еще не настоящей, а лишь клинической смерти Владимира Семеновича Высоцкого, есть продолжение: «какое время на дворе — таков мессия». Сказано талантливо и, можно сказать, сакрально-промыслительно. Люди, заставшие период творчества Высоцкого, сейчас вряд ли зададутся извечным вопросом о том, что такое время, пространство и вообще почему мессианство соотносится со временем, которое якобы зависит от «дворовой ситуации».
Стоит пропустить слово «блатарь». Прослужив 32 года в милиции, могу утверждать, что Высоцкий ни в каких милицейских учетах не значился. У него есть несколько песен с этакой уголовной романтикой, песни не без таланта сделанные, но на зонах их не пели. Будем считать, что Вознесенский видел в творчестве Высоцкого исключительность его искусства, что непременно связано с глубинной индивидуальностью личности. И все-таки почему именно «мессия», а не просто звезда, ультрапопулярный артист, певец, поэт? Мессия — это всегда богочеловек, пророк и, наконец, сын Бога живого, приходящий спасти лежащий во зле земной мир не насилием, а любовью. Земля и ее обитатели встречают мессию изначально предвзято, с непониманием, недоверием и недоброжелательством. Высоцкий играл на сцене Таганки Гамлета с его как будто неразгаданным вопросом: «Быть или не быть — вот в чем вопрос». Есть два главных пути земной жизни: быть или существовать. «Быть или не быть» — это шекспировское отражение знаменитого вопроса римского прокуратора Понтия Пилата к Иисусу Христу «Что есть истина?», на который Спаситель не ответил. Он знал большее об истине, нежели материальное «что», и это соответствовало и всегда будет соответствовать более приземленному вопросу «что есть действительность?» Христианский мыслитель ХХ века немец О.Шпенглер для нас написал: «Мое царство не от мира сего — вот Его последние слова, которые не перетолкуешь, которые всякий должен примерить к себе, чтобы понять, на что подвигают его рождение и природа… Существование, пользующееся бодрствованием; такт или напряжение, кровь или дух, история или природа, политика или религия: здесь дано только или — или, и никакого добросовестного компромисса».
Миссионерствующая личность должна это знать и искать для себя абсолютного знания в понимании еще одного знаменитого немца — И.В.Гете:
«Что значит знать? Вот, друг мой, в чем вопрос
На этот счет у нас не все в порядке.
Немногих, проникавших в суть вещей
И раскрывавших всем души скрижали,
Как вам известно, с самых давних дней
Сжигали на кострах и распинали»
(«Фауст»)
Высоцкий в своем искусстве раскрывал «души скрижали» и для себя, и себе подобным писал то ли с сожалением, то ли с благодарностью: «нас распинали, но не сильно… да что там, кровь и седина окрасила виски не так обильно». На памятнике в Москве Высоцкий с распростертыми руками, как на кресте, и с открытой душой, раскрывающей этой души скрижали.
Искусство на пределе всегда уходит от временной сегодняшней реальности в вечную сверхчувственную действительность. Здесь пора вспомнить о привязке поэтом Вознесенским мессии ко «времени на дворе». Время — уникальный феномен, и вкратце это учение не объяснишь. Это отнюдь не хронологические годы, месяцы, дни, часы и минуты.
Вознесенский, как многие, рассматривал политическое время, в котором жил Высоцкий. Сколько-нибудь воцерковленный человек знает, в какое ужасное «политическое время» жил Иисус Христос. Вот и любой смертный должен примерить крест бескомпромиссности правды Божьей к себе. Из мира искусства мы знаем тех, кто искал компромисса с античеловеческой коммунистической реальностью, и как они печально закончили свой земной век (Блок, Маяковский, Горький, Фадеев), и тех, кто отверг «добросовестный компромисс» (Бунин, Шаляпин, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Ахматова и т.д.). В.С.Высоцкий тоже не стал принимать социалистическую реальность. Отец Высоцкого его позицию в искусстве оценил как антисоветское диссидентство. Но Высоцкий никогда не выражал протеста против политики СССР. Он свое несогласие выражал поэтически. Его песня «Охота на волков» многими услышана именно так, и так понималась. Красные флажки, за которые инстинктивно не может зайти волк (и матерый, и щенок), это для человека те жесткие идеологические античеловеческие политические запреты, которые подавляют свободную духовную волю, а уж лающих «до рвоты» псов всегда хватает. О его творчестве говорили, что это душевная тоска по справедливости (именно душевная, а не материальная). У нее много научных определений, но душевная — духовная, и она, как и время, у Бога. Справедливости разного плана хочет всякий, но не каждому ее действительное содержание открывается в полноте. Даже таким «чистым христианским душам» (это определение от графа Л.Толстого), как известный математик и философ Блез Паскаль: «Я долгие годы прожил в твердой уверенности, что есть на свете справедливость, и не ошибался: она и впрямь есть — в той мере, в какой Господь пожелал нам ее открыть». Вот с пониманием Бога и его истины у «мессии» Высоцкого были проблемы: «В церкви смрад и полумрак, дьяки курят ладан. Нет, и в церкви всё не так, всё не так, ребята». Вот от таких мыслей Высоцкий по жизни многое потерял. Ведь «верить в Бога насущно необходимо! Множество противоречий перестают быть противоречиями» (Б.Паскаль). Пребывающему в вере легче устоять в борьбе за духовно-душевную справедливость и ему не надо искать истины в вине, в наркотиках. А он искал. Во время его земной жизни об этом говорили лишь в «узких кругах», потом больше и подробнее его близкие друзья и супруга. Можно было верить или нет. Где-то весной 1980 г. я ехал в воскресенье в Академию МВД СССР. Было 7 утра, и тогда Москва была пустынна. Я выезжал на ул. Солянка, когда справа по ходу с крутой ул. Архипова, почти не тормозя, с визгом резины вылетел «Мерседес». Мы едва разминулись и встретились на светофоре у Маросейки. У «Мерседеса» был номер с тремя нолями, которые выдавал лично начальник ГАИ Москвы Ноздряков (на моих «Жигулях» скромнее — 0023). «Три ноля» ГАИ не останавливала. За рулем Высоцкий: лицо бледное и опухшее, глаза оловянные. Видно, что с бессонной или разгульной ночи. Я вспомнил, что такое его лицо я уже видел в январе 1980 г. Мое поколение помнит, что в Театре на Таганке практиковался ночной спектакль — «Работа есть работа». Означало, что будут петь Золотухин и Высоцкий (шли, конечно, на него). Билетов было не достать, но у меня на заочном отделении учился администратор Таганки Я.Безродный, и я смотрел все спектакли и даже прогоны. Всегда сидел не дальше пятого ряда. И тогда, в январе, бросались в глаза мертвенная бледность Высоцкого и вздутые вены на шее: прямо краше только в гроб кладут. Не жилец, как он в своей песне и предполагал: «и дожить не успел, мне хотя бы допеть». Классификация его песен это точно не ныне модный модерн — воинствующее отрицание родных традиций. Он их не чурался и, судя по его военному репертуару, родину понимал и любил.
Давно, еще в 80-е, мы с моим давним другом Зурабом Чавчавадзе (настоящий грузинский князь) говорили о тогда популярных Высоцком и Окуджаве в свете как раз их мессианства в песнях и стихах. Зураб полагал, что по сравнению со святыми догматами Евангелия их творчество слабовато. Но он, родившись в среде первой волны эмигрантов в Париже, ходил без помех в церковь от рождения, а нас туда не пускали ни родители, ни комсомольцы-дружинники. Смею утверждать, что многое от них ложилось на душу и готовило к будущей перспективной духовной глубинности. Я много раз вспоминал его песню о старом-старом доме, очевидно родном и годами любимом, но его кто-то ломал: «и вот рабочий тот, что дом ломал, ударил с маху гирею по крыше, а после долго клялся, что услышал, как кто-то застонал жалобно в доме». Я представил, как это было бы с моим родным домом в старой Москве, но мне дважды удалось его отстоять от сноса в старом же дворе, и он на месте. Нет, Высоцкий понимал есенинское «то, что душу облекает в плоть».
На его уже не клиническую смерть откликнулись многие люди от искусства. Откликнулись, например, так: «и как умер соловей с криком: «Падлы вы». (Это Розенбаум. Очень плохо. Я не раз говорил с В.Абдуловым. Высоцкий такого не говорил ни при жизни, ни при смерти.) Б.Ш.Окуджава написал тоньше, сравнив смерть с черным аистом, а душу Высоцкого — с белым. Да и у самого В.С.Высоцкого есть слова из песни: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, мне есть чем оправдаться перед Ним».