Заморочки русской философии. 250 Лет безумству славянской мысли

Русская литература, изобразительное искусство, наука, кино и даже такая метафизическая штука, как русский характер, более-менее определены.
А что есть русская философия – неясно до сих пор. 
Рерих

Ведь если считать ее основателем казацкого философа Григория Сковороду (как Ломоносова – науки, а Пушкина – литературы), то ей примерно 250 лет. Юбилей! А марксистко-ленинская философия тоже русская? Еще какая! Общие черты нашей философии и определяет неугомонная славянская натура.

Цель философии – создание модели мира. Каждый народ ее строит, исходя из особенностей своего восприятия. Индийский мудрец вряд ли бы утверждал, как нигилист Ницше, что «жизнь на Земле – мгновение, эпизод, событие без плана», поскольку был в курсе, что по «генеральному плану» период от зарождения до растворения вселенной составляет 4 320 000 лет. Далее верховный бог Брахма сворачивает материальную вселенную и творит ее снова.

Западная и восточная философии – две полярности, между ними «примостилась» русская. На Востоке философия и религия – единое целое: таковы индуизм, буддизм, даосизм. Философ – духовный наставник. На Западе – философия и религия разделились. Философы – академические ученые, уже не претендующие по-сократовски быть моральными учителями.

Россия в силу своего промежуточного положения создала феномены религиозной и научно-мифологической философии. Причем главное – не схема, а отношение к предмету, поскольку руководствуются русские философы в первую очередь эмоциями.

Например, Владимир Соловьев (1853–1900) центральным объектом исследования сделал видение Софии, Мировой Души. В состоянии аффекта ему являлся этот прекрасный женский образ. Как бы в наше время отнеслись к научному докладу о видении? Объявили бы автора сумасшедшим (хотя это нормально для русских философов: от Чаадаева до Даниила Андреева большинство были официальными или неофициальными «безумцами»). Поэтому в Европе русскую философию воспринимают, как бы это сказать, пожимая плечами. Чего не скажешь о литературе, где призраки, видения, сны присутствуют на «законных» основаниях. Поэтому Достоевского с Толстым и Маяковского с Блоком ценят выше. Но знаменитые блоковские «Стихи о Прекрасной Даме» навеяны именно визионерским опытом Соловьева.

У Запада – склонность к внешнему, «горизонтальному», материалистическому, демократичному, рассудочному, «левому»; у Востока – к внутреннему, «вертикальному», духовному, традиционному, иерархичному, «правому».

А Россия – душа, эмоции (неудивительно, что Соловьев прозрел именно образ Мировой Души). Поэтому к какому бы, левому или правому, лагерю ни принадлежали русские философы, их общая черта – одушевление предмета исследования и его мифологизация.

К примеру, Алексея Лосева (1893–1988) не устраивала механика Ньютона, поскольку «она построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства». «Мир физики и астрономии – скучное, отвратительное, безумное марево». Лосеву не нужен «мир без родного неба».

Каков аргумент?!

Но вернемся к началу. Оригинальная русская философия стартовала с казацко-украинского философа Григория Сковороды (1722–1794). Что не удивляет, так как он – воспитанник Киево-Могилянской академии, могучего религиозно-образовательного заведения. Он – неоплатоник-моралист, создатель концепции «трех миров». Микрокосм – человек, макрокосм – вселенная, связаны они между собой посредством символического мира Библии. «Что компас в корабле, то бог в человеке. Компасная в сердце корабельном стрела есть тайный язык, закон, глава, око и царство корабельное. Библия тоже именуется стрелой, как начертанная тень вечного закона и тьма Божия», – проповедовал Сковорода. Официальная церковь не очень была довольна его «учением сердца», видя ересь в желании трактовать священную Книгу как заблагорассудится.

Европа в XVII веке все больше уходила в натурфилософию, а Сковорода напоследок оставил знаменитую эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал», – имея в виду, что мирское, суетное не могло заполучить его в сети, обмануть внешним блеском. Он задал главное направление исследования русской философии: создание духовно-мистической модели мира, способ постижения которой – эмоционально-аналитический.

Следующий известный русский философ, Петр Чаадаев (1794–1856), призвал Россию пошевеливаться, дабы приблизиться к образовательным канонам Европы. Царь за критицизм объявил его сумасшедшим. Этот философ послужил прототипом главного персонажа одного из первых классических произведений русской литературы – «Горе от ума» (Чаадаев – Чацкий).

Чаадаев подчеркивал: Россия – наследница Византии, но ставил это в вину родной стране. Он не разглядел, что она переняла византийскую миссию моста-регулятора между Западом и Востоком. Чаадаев ждал от России свершений в русле европейской цивилизации, хотя она уже выполняла свою историко-политическую роль: «обломала» татаро-монгольское иго и прогнала Наполеона.

После Чаадаева русские мыслители разделились на славянофилов и западников. И те и другие увлекались немецкой классической философией: Кантом и Гегелем.

Рациональная модель мира в исполнении немцев – механизм вроде часов. Кант обозначил его границы, а Гегель описал пружину – диалектику развития. То, что находится за пределами рассудка, по Канту – не существует. Спровоцировал его на этот радикальный вывод швед Сведенборг, его философия – та точка, где русские расходятся с немцами.

Эмануель Сведенборг (1688–1772) – шведский инженер, математик, анатом, физиолог, химик, минеролог, астроном и теософ. Переломный для него момент произошел, когда ему было пятьдесят семь лет – после видения он получил возможность проникать в «эфирный мир духов». Затем почти тридцать лет шастал на тот свет и обратно, регулярно публикуя тома-дневники. Его неоднократно проверяли на «правдивость»: он расспрашивал духи умерших на предмет тайной информации, которая потом подтверждалась.

Его самая известная книга – «О небесах, о мире духов и об аде». В отличие от Данте Сведенборг писал нудным языком ученого, он берет не стилем, а фактическими подробностями.

Рай и ад – действующие иерархичные институты. Первый создан Господом, второй произрастает из людского эгоизма. В раю – божественный свет истины, в аду – отраженный свет лжи. Адом правит Дьявол, но Господь главенствует над обоими институциями, поскольку ад всегда готов взбунтоваться. Запредельный мир в земной жизни познается символическими соответствиями.

Кант сначала увлекся теософией шведа, а потом раскритиковал ее в работе «Грезы духовидца» (1766), приводя совершенно нелепые аргументы: «В Стокгольме проживает господин Сведенборг, не занимающий никакой должности или службы и существующий на собственные значительные средства». В глазах немца отсутствие службы – грех.

Кант ошибался: у Сведенборга была должность – королевского советника. Но дело не в этом. Кант отвергает саму возможность разума проникать так далеко. (Как по Чехову: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».) Для этого немецкий философ ввел понятие «вещь в себе» как свойство непознаваемости. Сведенборга он в шуточно-грубой форме объявляет умалишенным: «Адептов мира духов прежде считали нужным предавать сожжению, теперь достаточно дать им слабительное». Закончил он трактат более удачной остротой: «Любознательным людям, которые стараются что-нибудь узнать о том мире, можно дать совет: терпеливо дожидаться, пока не попадете туда».

Несмотря на то, что на Востоке немало визионерских свидетельств (та же тибетская «Книга мертвых»), Кант провел черту между наукой (знания рассудка) и религией (знания интуиции). И только первую считал действительной.

Однако русским скучно доказывать постулаты, выжимая максимум лишь из рассудочного мышления. Но и по девять лет в пещере «созерцать стену», как буддийский монах Бодхидхарма, тоже не для нас.

Поэтому лучшие российские мыслители, ценя и Канта и Сведенборга, занялись пока друг другом: западники и славянофилы начали двадцатилетнюю публицистическую битву. Одни ратовали за социальные реформы (вплоть до революции) по европейскому образцу, другие – за народность, самодержавие и православие. И тем и другим было не до создания самобытных мировоззренческих систем. Как выразился любимец Владимира Путина философ-эмигрант и государственник Иван Ильин (1882–1954): «Истинное бытие глубже, обширнее и богаче, чем выдумываемые “системочки”». Вот наши философы и не заморачивались, накаляя спор.

Примирительным звеном стал религиозный философ Владимир Соловьев (1853–1900). Он выступил, исходя из христианского всепрощения, и против революционного насилия, и против казни убийц Александра II. Александр III счел его «чистейшим психопатом», что для русского мыслителя в глазах обывателя и власти – норма.

Уволившись из Петербургского университета, Соловьев с головой ушел в религиозную философию: взялся объединить католическую и православную церкви. Кем, думаете, его посчитали церковные власти обеих конфессий? Правильно. Но кто-то должен был начать процесс сближения.

Ночью в пустыне близ Каира Соловьев узрел Софию. И создал, соответственно, направление – софийность. Тезисы: богочеловечество и соборность.

Несмотря на хаотичность своей публицистики, он делал поразительные по верности прогнозы. К примеру, о характере будущей немецкой экспансии: «Германский идеализм делает невозможным для немцев эмпирическое людоедство английской политики. Если немцы поглотили вендов, пруссов и собираются поглотить поляков, не потому, что это им выгодно, а потому, что это их “призвание” как высшей расы: германизируя низшие народности, возводить их к истинной культуре. Английская эксплуатация есть дело материальной выгоды; германизация есть духовное призвание. Англичанин является пред своими жертвами как пират; немец – как педагог. Эмпирик англичанин имеет дело с фактами; мыслитель немец – с идеей; один грабит и давит народы, другой уничтожает в них саму народность».

Поэт Андрей Белый однажды спросил философа об отношении ницшеанского сверхчеловека к богочеловечеству. Соловьев заметил: «Идеи Ницше – единственное, с чем теперь надо считаться как с глубокой опасностью, грозящей религиозной культуре».

Словно ответ ницшеанскому «Антихристу» (1888) была соловьевская «Повесть об антихристе» (1900) – рассказ-пророчество о пришествии гениального ученого-правителя, который погрузит планету в пучину бедствий. Православные, объединив усилия с иудеями и католиками, еле сковырнут его. «Источник информации» Соловьев не разглашал.

По части «безумности» не уступал ему библиотекарь Николай Федоров (1828–1903), основатель русского космизма. Он из науки сделал религию: окончательно объединившись друг с другом («философия общего дела»), люди победят смерть и будут воскрешать мертвых («воскрешение отцов»). А когда мать-Земля переполнится – осваивать другие планеты.

Несмотря на полубредовость, его идеи серьезно повлияли на Константина Циолковского (1857–1935). Тот придумал ракетный способ «переселяться» и дополнил учение о космизме, предположив, что атомы разумны (одушевление материи!). Одним, которые составляют камень, повезло меньше – они «спят сном без сновидений», а те, из которых состоит мозг, вытянули счастливый билет – «приобщились к сознанию».

Космист и биолог Владимир Вернадский (1863–1945) сферу земной жизни обозначил как «биосферу», а для духовно-интеллектуальной области придумал загадочный термин «ноосфера». Область разума! Эта сфера невидимая, условная, но чтобы не передраться, атеисты и верующие приняли его трактовку.

Религиозный философ Алексей Лосев, правда, добавил ложку дегтя в подобную научную патоку в книге «Диалектика мифа» (написана в 1927-м): мол, ученые, используя силу воображения, изобретают не меньше мифов, чем мистики, для объяснения жизненных явлений. Только это мифы об атомах (разумных и не очень), а не о сверхсуществах и богах.

«Диалектика мифа» – основное произведение Лосева, из-за него он загремел на Беломорканал. Точнее, из-за дополнения к нему 1930 года. Добавил он следующее: «Советская власть есть власть сатанинская». Неплохо? И это не в Париже, а в сталинской Москве. Через три года после ареста полуослепшего философа друзья вытащили со «стройки века».

В своем трактате Лосев заявляет, что религия, искусство и наука пересекаются в мифах. Что человеческое сознание изначально мифологизировано (это сродни архетипам и коллективному бессознательному Юнга).

Миф – по Лосеву, «яркая, максимально конкретная и подлинная реальность, развернутое магическое имя, не фикция и не игра фантазии, а суть вещей».

Проще говоря, мировоззренческую систему Гомера Лосев считает истинной. Есть уровень богов, есть уровень людей. Есть взаимоотношения как людей друг с другом, так и богов между собой. Третья составляющая – отношения между людьми и богами. Ясное дело, чтобы почувствовать это, нужно войти в «аффектированное состояние, граничащее с магическими формами».

Лосевские рассуждения близки канонам древней индийской поэтики, говорящим о том, что за каждым крупным явлением культуры стоят одна основная идея, эмоция и мифический образ. Символ служит для соединения внутреннего и внешнего миров (о том же неоплатонизм Сковороды).

Философ пишет: «Все мифологические идеи – индийская, египетская, греческая, православно-христианская, католическая, протестантская, атеистическая и пр. – складываются в одну общую Идею, и возникает всемирно-человеческая мифология, лежащая в основе отдельных народов и их мировоззрений. Изобразить отдельные системы мифологии и показать их единство на фоне общей – задача специального исследования».

С этой титанической задачей справился другой мыслитель – поэт и визионер Даниил Андреев (1906–1959) в книге «Роза мира» (1958). Таких культурно-мифологических систем (так называемых затонисов) Андреев показал 34. Каждая из них не мешает другой, а создает собственную небесную территорию (со своими особенностями) и движется своим путем наверх.

Сын известного писателя представил вселенную как многоуровневую реальность. Миры восходящего ряда стремятся к Богу, нисходящего – к Люциферу. Происходит сражение сил добра и зла, в результате которого меняются конфигурация и местоположение уровней. У слоев разная степень материальности и временно-пространственные координаты. К примеру, существа, которые были олимпийскими богами, никуда не исчезли, а переместились по иерархической лестнице вверх. А духи хищных динозавров – вниз, воплотившись в одну из рас античеловечества (дьяволочеловечества).

Многомерную реальность показывали и Блаватская, и супруги Рерихи, но это была адаптированная модель индуизма. У Андреева есть ссылки на адептов высшей йоги, но в целом это самобытная система, с описанием множества механизмов в специальных терминах (целый словарик), которые не представлены в классических восточных трудах. Стержневая идея: роза мира – всеобщая религия, время которой придет через несколько столетий.

В 1947 году Андреев был арестован за рукопись романа «Странники ночи». Рукопись уничтожена на Лубянке, пришито «дело о покушении на товарища Сталина». Первый срок – 25 лет, затем сократили до десяти. В тюрьме у Андреева открылись визионерские способности. Выйдя на волю, он едва успел закончить рукопись «Розы мира» до своей кончины. Книга ходила в «самиздате», впервые опубликована в 1991-м.

Нет смысла разбирать 800-страничный труд Андреева (есть электронная энциклопедия по нему и куча сайтов), скажу только, что русских исследователей интересуют правые мифы – сущностные, как определил их французский философ Ролан Барт в книге «Мифологии» (1957). Идеологические, пропагандистские мифы (упоминаемые Лосевым, типа «гидра буржуазии») – левые, а значит – ложные, условные, фальшивые. В качестве примера левого мифа Барт упоминает миф о гениальности Сталина: «Сталин сакрализирован и сублимирован под именем Гениальности, чего-то иррационально-невыразимого».

В метаистории «Розы мира» Андреев изобразил (в том же 1957/58-м) советского тирана «справа», показав, что темные божества наделили его недюжинными способностями, из которых полностью проявились организаторские. Провиденциальные силы нейтрализовали другие таланты «отца народов». А то бы его беспримерная жестокость принесла еще больше зла…

В будущем наступит золотой век (социальное благоденствие, содружество народов). Но «от скуки» люди захотят чего-нибудь «поострее», и придет антихрист. Это как будто продолжение соловьевского рассказа, только с множеством захватывающих сюжетных линий и «технических» деталей.

Из любопытных образов можно отметить в «Розе мира» уицраоров (я выучил этот термин не сразу) – демонов великодержавной государственности, состоящих на службе крупных стран. Внешний облик (на метауровне) – спруты. Размножаются почкованием. Во время гражданской войны ребенок убивает родителя, сменяя его на посту. Кроме негативных функций, они защищают своих граждан от других уицраоров. Уицраор России – Жругр, Америки – Стэбинг. Андреев предрек (за тридцать лет до события), что третьего Жругра Стэбинг завалит экономически. Сейчас у России – четвертый.

Одни наследие Андреева воспринимают как фэнтези (подростки увлекаются им как Толкиеном), другие – как одну из вершин мифологических откровений.

Марксистко-ленинская философия дала мало звезд в силу идеологического догматизма: русские преобразовали социально-экономическую теорию в «веру в социализм». Псведорелигиозная, идеологическая клетка была слишком тесной, чтобы быть философом, не выходя за ее пределы. Таких «беспредельщиков» оказалось двое: космолог Эвальд Ильенков (1924–1979) и социолог Александр Зиновьев (1922–2006). Оба фронтовики, оба работали в Институте философии АН СССР.

Ильенков в своей ключевой работе «Космология духа» дает бессчетное число ссылок на Энгельса. А пишет почти как адепт индуизма: «И когда-то вновь – в далеком грядущем – новые существа, в которых природа разовьет мыслящий дух, будут – как и мы ныне – созерцать сверкающие над небом их Земли звездные миры с гордым сознанием, что эти миры обязаны своим существованием некогда исчезнувшему мыслящему духу, его великой и прекрасной жертве. Смерть мыслящего духа становится тем самым его бессмертием» (сходные идеи, основанные на Живой этике Агни-йоги, развивал в своих фантастических романах «Туманность Андромеды» и «Час быка» Иван Ефремов).

За подобные пассажи Ильенков был исключен из МГУ. Поэтичный философ пытался в рамках марксизма оперировать категориями вечности, что невозможно по определению. К тому же у него складывался некий спорный космогонический идеал: через смерть обрести бессмертие. От науки и научной фантастики философ взмыл в область мистики (как режиссер Тарковский), а это, в лучшем случае, не поощрялось. Рукописи задерживали, статьи резали. Не выдержав травли, он покончил жизнь самоубийством.

Социолог и логик Александр Зиновьев мыслил более приземленными категориями. Но у советской социологии явно были нелады с действительностью: пафосная вера в коммунизм оборачивалась фарсом. Зиновьев пишет на эту тему социально-сатирический роман «Зияющие высоты» (1976), буквально подтверждая слова Лосева, написанные в 1918 году: «Русская философия – это художественная литература».

Ильенков пробивал «крышу» марксистской идеологии, а Зиновьев разрушал ее «стены».

За свои «художества» в 1978-м Зиновьев был выслан с семьей в ФРГ. Но если советским чиновникам он виделся реакционно-правым, то на Западе стал крайне левым, оценив социальные преимущества Союза. Сначала Зиновьев приветствовал «перестройку», но, угадав ее фатальные последствия, обозвал «катастройкой». Вернулся в 1999-м. Здесь, самое смешное, он опять стал считаться правым, поскольку хотел укрепления государства.

Главное его социологическое открытие в том, что советское общество отличается от западного «коммунальностью»: «Коммунизм и западнизм как типы общества с преобладанием, соответственно, коммунальной и деловой сферы».

Зиновьев в Германии стал ностальгировать по душевно-коллективной атмосфере СССР. В советских организациях гораздо больше ценилось: какой ты человек, а не какой профессионал. Руководители бесчисленных трудовых коллективов были типа пастырей. Советские герои литературы и кино – обаятельные и совестливые персонажи (в исполнении Леонова, Кононова, Буркова, Мягкова) – не брали карьерных высот и по западным меркам были неудачниками. А карьеристы (вроде несимпатичного героя Басилашвили в «Служебном романе») дружно осуждались. Поэтому неудивительно, что в 1990–2000-е, когда Россия попыталась жить по западной модели, наступил коллапс.

Но зиновьевская «коммунальность» – по сути то же, что «соборность» в русской религиозной философии. Однако Зиновьев как атеист (точнее, он говорил: «верующий безбожник») с яростью и сарказмом отвергал усиление религиозности и церкви как еще одного идеологического института. Если государству он уже «прощал» идеологическое давление («В российском обществе доминирующей является политическая власть, а не экономическая, поэтому Кремль стремится контролировать СМИ»), то церковников воспринимал как идеологических шарлатанов.

Зиновьев не понимал пагубности игнорирования подлинной Вертикали (связи человек – Небо), исследовать которую пытался его друг и коллега Ильенков. Ее функции в Союзе выполняла марксистко-ленинская идеология. Когда она рухнула, крах СССР был делом времени.

Сейчас РПЦ пытается восстановить доверие к православной форме духовной Вертикали. Но все мы свидетели, какими неуклюжими методами (типа создания армейский самоходной установки церкви-трансформера) она это делает. Однако осознание реальности Вертикали как таковой необходимо. В какой форме – личное дело каждого.

Но понимаю, что нашего человека никакими аргументами не пронять, поскольку даже русские философы, какими бы ни увлекались интеллектуальными моделями, руководствуются эмоциями. Историк-философ Лев Гумилев (1912–1992) для оценки разных выдающихся личностей и целых народов даже термин специальный ввел – пассионарность (от лат. passio – страсть, страстность) – «необоримое внутреннее стремление к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели. Цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни, а тем более жизни и счастья современников и соплеменников». Гумилев, путая Вертикаль с Горизонталью, сваливает в одну кучу «пассионараных особей», воинов-царей и пророков (например, Чингисхана и Будду!). Это в корне не верно, поскольку ими движут разные энергии: одними – воля, другими – сверхчувствительность. Однако на вершине гумилевского топа «пассионарности» стоит универсальная личность – Жанна д’Арк. Но таких исключений – единицы.

Такие личности появляются в эпоху перемен, когда Вертикаль и Горизонталь меняются местами. Философ-филолог Михаил Бахтин (1895–1978) заметил о подобном перевороте (работа «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса», 1965): «В эпоху Возрождения иерархическая картина мира разрушалась; элементы ее переводились в плоскость; высота и низ становились относительными; вместо них акцент переходил на “вперед” и “назад”. Этот перевод мира в одну плоскость, смена вертикали горизонталью (с параллельным усилением момента времени) осуществлялись вокруг человеческого тела, которое становилось относительным центром космоса».

Это – периоды фарса. Ренессанс – противодействие инквизиции, которая превратила религиозную Вертикаль в дубину и глушила ею граждан, произошла подмена религии политикой (о чем я говорил выше). Инквизиция опорочила саму идею Вертикали. Рабле, Бокаччо этому активно противостояли, называя вещи своими именами. Как в сюжете одного из рассказов «Декамерона».

Во Флоренции жили два приятеля-купца: иудей и христианин. Итальянец все время агитировал еврея перейти из иудейской веры в христианскую. Однажды еврейский купец сказал: «Ну ладно, поеду в Рим к родственникам. Погляжу на вашего Папу, чтобы принять решение». Итальянский купец приуныл: все знали, насколько порочны Папа и его окружение. Через два месяца купец-еврей вернулся.

– Что? Каково твое решение? – спросил итальянец без энтузиазма.

– Да, римский Папа – это нечто… – задумчиво протянул еврейский купец. – Но вот мое решение: я крещусь!

– Почему? – удивился его друг.

– Да потому, что Папа и его окружение делают все, чтобы христианская религия зачахла и исчезла. Но, несмотря на это, ее популярность растет. Значит, в основе ее Истинный Дух!

Такая вот своеобразная логика, вполне соотносимая с логикой русской философии.

Вообще, эффект замены Вертикали Горизонталью (Горизонталь становится Вертикалью) я бы назвал «перевертышем». В случае с Ренессансом это дало позитивный толчок. В поп-арте – негативный (подробнее в статье «Эффект перевертыша»).

Закончу обзор своей мировоззренческой моделью В + Г. Разумеется, сами понятия Вертикали и Горизонтали существовали до меня (Михаил Бахтин, князь Сергей Волконский, некоторые положения даосизма), я только выстроил их в стройную систему, введя такие философские понятия, как Точка Пересечения, фокусировка, глубина отпечатка, эффект перевертыша и т.д.


P.S. Из свежих примеров наших мыслителей, «руководствующихся эмоциями», – философ Виталий Куренной. Он ценит основателя феноменологии Эдмунда Гуссерля (1859–1938), утверждающего, что философия – «строгая наука». Виталий разделяет взгляды австрийца и тщательно разбирает… кинобоевики. Он написал труд под названием «Философия боевика» (положенный в основу недавно опубликованной книги «Философия фильма»). Но можно ли Терминатора или Джеймса Бонда оценивать беспристрастно? Тут я процитирую Виталия: «Радикальное философское размышление является личным делом субъекта».

Это просто лозунг русской философии! Ведь она по-вольтеровски приветствует все жанры, кроме скучного. Читайте ее! Уж не знаю, станете ли вы от этого умнее, как от западной, или просветленнее, как от восточной, но скучно быть не должно.


Константин Рылёв
Автор
Константин Рылёв
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе