Ощущение съезда
4 февраля 2019 ● "Огонёк"
О безумии как норме жизни.
О начале строительства коммунизма объявили в 1959-м, а директивно велено было до него дойти пару лет спустя — в 1961-м, на ХХII съезде КПСС.
О начале строительства коммунизма объявили в 1959-м, а директивно велено было до него дойти пару лет спустя — в 1961-м, на ХХII съезде КПСС.
Фото: РИА Новости
Сомнения в светлом будущем партией не предусматривались.
Странное ощущение — помнить то, чего большинство (уже, черт возьми, большинство!) не видело. В советское время таких называли старожилами, и их функциональной обязанностью было как раз ничего не помнить: «старожилы не припомнят такой снежной зимы… такого грибного лета… такой ранней весны… такой дождливой осени». Почему-то они специализировались исключительно на природных явлениях. Ни разу не бывало (по крайней мере, на моей советской памяти), чтобы старожилы не помнили столь высоких цен, такого всеобъемлющего товарного дефицита или таких длинных очередей. Старожилов ни в коем случае не следует путать с ветеранами — те как раз помнили все досконально и про Ильича, и про Буденного. И охотно делились с нами, малышней, воспоминаниями в актовом зале. Думаю, именно благодаря повышенной социальной ответственности людей старшего поколения мы так успешно шли от победы к победе в 60-е и 70-е годы.
Короче, послушайте ребята, что вам расскажет дед: земля у нас богата, порядка только нет… Например, знаете ли вы, что такое МТБК? Вот то-то же. Тогда слушайте.
О времени (и о себе)
ХХI внеочередной (январь-февраль 1959) и XXII съезд КПСС (октябрь 1961 года) я помню неточно: значит, память моя однобока. Зато хорошо помню Москву в апреле 1961 года, когда объявили о полете Гагарина. Козицкий переулок между улицей Горького и Пушкинской (для нас он считался границей между Бахрушенкой и соседним вражеским двором Горчаковкой — где тянулась длинная анфилада подворотен до самого Страстного бульвара или площади Пушкина; там как раз завершалось строительство кинотеатра «Россия») был полностью заполнен народом. Буквально битком, как метро в час пик. Нас, первоклашек 170-й школы, отпустили с занятий; это было настоящее, беспримесное всенародное счастье. Люди почему-то двигались не к улице Горького, а наоборот, к Пушкинской. У всех были маленькие красные флажки на белых деревянных палочках; какая-то женщина отдала мне свой. На одной стороне был золотом напечатан Кремль со звездой, серпом-молотом и расходящимися во все стороны лучами, а на другой изнанка с пропитавшейся сквозь ткань и слегка расплывшейся краской. Толпа в переулке была пугающе одинаковой — все в какой-то темно-серой производственной униформе — то ли халаты, то ли рабочие куртки с накладными карманами. Как сейчас понимаю, их тоже отпустили с работы и перебросили в центр. Никогда прежде (хотя тогда еще не был старожилом) не видал такого огромного скопления людей… И почти физическое чувство восторга.
А съезд был осенью, когда я уже был во 2-м классе. Нас учили писать перьевыми ручками, в партах были специальные дырочки для чернильниц. И розовые промокашки! Шариковыми ручками (они только-только появились у везунчиков, чьи родители имели контакт с заграницей) пользоваться запрещалось. Считалось, что портят почерк. А может, из соображений социальной справедливости. Мы с мамой, папой, сестрой и бабушкой жили впятером в 20-метровой комнате в коммуналке и были счастливы — потому что это было нормально. Как у всех. Правда, в параллельном классе учился Никита Аджубей, Андрей Стерлин (внук Луначарского) и младший сын тогдашнего министра образования Елютина — в школе его звали Елой. У них были отдельные квартиры в домах вокруг Советской площади, где Юрий Долгорукий. Но это был отдельный слой и другой мир, отделенный от нас, бахрушенских, невидимой перегородкой. Она, впрочем, ничуть не тяготила и тоже воспринималась как норма жизни …
Прививка лояльности
Так вот о XXII съезде. Он принял очередную программу КПСС. Самое в ней главное: «В ближайшее десятилетие (1961–1970 годы) Советский Союз… превзойдет по производству продукции на душу населения наиболее мощную и богатую страну капитализма — США… всем будет обеспечен материальный достаток; все колхозы и совхозы превратятся в высокопроизводительные и высокодоходные хозяйства; в основном будут удовлетворены потребности советских людей в благоустроенных жилищах; исчезнет тяжелый физический труд; СССР станет страной самого короткого рабочего дня. В итоге второго десятилетия (1971–1980 годы) будет создана материально-техническая база коммунизма, обеспечивающая изобилие материальных и культурных благ… советское общество вплотную подойдет к осуществлению принципа распределения по потребностям, произойдет постепенный переход к единой общенародной собственности. Таким образом, в СССР будет в основном построено коммунистическое общество…»
Легче всего сегодня над этим смеяться. Трудней понять степень реального безумия, которая тогда была нормой жизни.
XXII съезд, а точнее, всю хрущевскую эпоху можно назвать временем гибридного перехода от мифологизированного сталинского величия к несколько более вменяемому взгляду на жизнь.
У Сталина все просто. Катастрофа коллективизации и сопутствующий голодомор объявлены полной победой социализма в деревне. Страна села на карточки и потеряла несколько миллионов сограждан; зато выжившие долго аплодируют стоя; звучат здравицы. В 1934 году на XVII съезде ВКП(б) («Съезд победителей») Сталин, экстраполируя темпы прироста населения, зафиксированные в счастливую эпоху нэпа (более 3 млн в год), гордо заявляет, что численность населения СССР уже достигла 168 млн человек. Мы прирастаем неплохо, каждый год примерно на Финляндию, с улыбкой объясняет вождь… Исходя из этих же победных расчетов, Госплан к концу второй пятилетки (на 1937 год) планирует численность населения в 180,7 млн. Опять гром аплодисментов. Но перепись, проведенная в 1937 году, показывает сначала 162 млн — на 6 млн меньше, чем Сталин уже провозгласил в 1934 году. Позже перепуганные статистики натягивают результат до неполных 164 млн. Но все равно катастрофически мало; перепись объявляют вредительской, статистики идут в расход.
Из пяти руководителей ЦУНХУ (Центральное управление народно-хозяйственного учета при Госплане), занимавших пост во время первых сталинских пятилеток (1928–1938) сколько расстреляны — как вы думаете? Ответ: все пятеро. Владимир Милютин (руководил системой учета с 1928 по 1930 год); Сергей Минаев-Каневский (с 1931 по 1932 год); Валериан Осинский (Оболенский) (1932–1935 годы); Иван Краваль (1935–1937 годы), Иван Верменичев (1937–1938 годы). Они слишком много знали.
В 1939 году очередной начальник ЦУНХУ Иван Саутин проводит повторную перепись. Первичный результат — 167 млн. Опять меньше, чем Сталин сказал в 1934 году! После разноса в ЦК статистики сразу обнаруживают еще 3,6 млн неучтенных «дополнительных контрольных бланков» и приносят «в зубах» цифру в 170,6 млн человек. Она, наконец, признается удовлетворительной (хотя на 10 млн меньше объявленного плана, но все-таки на 2,6 млн больше сталинской цифры 1934 года). Что равносильно среднегодовому приросту за 5 лет примерно в 0,5 млн человек — в 6–7 раз хуже, чем перед началом сталинских пятилеток. Иван Саутин остается жив и даже награжден. Вспоминать про обещанные к 1937 году 180,7 млн дураков нет — все бурно и продолжительной аплодируют. Хотя исходя из официальных же советских цифр — даже после многократных фальсификаций — провал демографической политики бьет в глаза. Но все молчат — и в этом главный секрет великих достижений великого Сталина.
В 1932 году директивы XVII партконференции на вторую пятилетку по транспорту (пункт «г») ставят задачу: «Провести коренную реконструкцию железнодорожного транспорта с развертыванием строительства новых железных дорог не менее 25–30 тысяч километров, с постройкой нескольких десятков новых мостов через главные водные пути…» От газетного грома сотрясаются небеса. Правда, имея в виду проваленную первую пятилетку, позже план был тихонько снижен более чем вдвое — до 11 тысяч километров. Реальные же итоги второй (победоносной) пятилетки в официальной трехтомной монографии по истории железнодорожного транспорта подведены следующей скромной фразой: «Вместо намеченных 11 тысяч километров ввели в эксплуатацию только 3380 км железных дорог, что было связано с недостатком средств и материальных ресурсов». Итого партийные директивы 1932 года через 5 лет выполнены в лучшем случае на 14 процентов. В.М. Молотов на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 года весомо докладывает делегатам: «Задания второй пятилетки в области промышленности и транспорта выполнены досрочно». Все бурно и продолжительно аплодируют. Большой террор дышит в затылок, дурацких вопросов никто не задает; в стране полный порядок. Идем от победы к победе.
На том же XVIII съезде товарищ Сталин сообщает, что в сравнении с 1913 годом советская промышленность выросла на 908,8 процента, в то время как промышленность Германии достигла лишь 131,6 процента. «Наша промышленность выросла в сравнении с довоенным уровнем более чем в девять раз, тогда как промышленность главных капиталистических стран продолжает топтаться вокруг довоенного уровня, превышая его всего лишь на 20–30 процентов». Честная дореволюционная статистика говорит, что перед Первой мировой войной доля России в мировом промышленном производстве составляла 5,3 процента, в то время как доля Германии — 15,7 процента. Отстаем примерно втрое, но притом что относительные темпы роста России были уже втрое выше германских. Сильно засидевшись на старте (поэтому база отсчета до обидного невелика), наша страна после реформ царя-освободителя разогналась в промышленном росте быстрее всех в мире, опережая даже США.
Если бы слова Сталина про 9-кратный рост были правдой, это значило бы, что к 1939 году СССР по промпроизводству обогнал Германию если не втрое (следует иметь в виду сокращение площади в сравнении с царской империей), то вдвое уж точно. Проходит два с половиной года, и 6 ноября 1941 года (уже сдан Киев, а Ленинград в блокаде) тот же товарищ Сталин объясняет, что у Гитлера много больше нашего танков и самолетов — чем и объясняются временные неудачи… Вот те раз! А где же 908,8 процента промышленного роста, который откровенно сфокусировался на подготовке к победоносной войне? Где, где… В пропаганде! Забудьте.
В 1949 году выходит книга «И. Сталин о Великой Отечественной войне Советского Союза». При живом авторе там собраны все официальные выступления вождя по теме. Если аккуратно суммировать его сообщения о фашистских потерях, то за все годы войны цифра составит чуть менее 16 млн. И опять никто не задает вопросов, хотя очевидно завышение в несколько раз, если не на порядок. Зато после войны он сообщает сумму потерь советского народа — включая потери мирного населения и на фронте: всего 7 млн человек. В 3–4 раза меньшее, чем на самом деле. Ну и что? Все знают, но молчат, испытывая чувство законной гордости и глубокого удовлетворения.
Элементарный вопрос. В Первую мировую общие потери России, включая убитых на фронте, смерти в госпиталях от ран и инфекционных заболеваний и не вернувшихся из плена, составили 1,7–1,8 млн человек. При этом царская Россия, несмотря на ряд неудач, более 2 лет держала неприятеля примерно на линии западной границы СССР, какой она стала позднее (условно говоря, у «линии Керзона»). Вообразить Петроград в кольце блокады или немецкие передовые части в Химках царская Россия не могла даже в кошмарном сне.
Как же так случилось, что после невероятных успехов в коллективизации/индустриализации советская армия и народ, сплоченные и вдохновленные коммунистической партией, ведомые величайшим вождем всех времен и народов, руководствуясь непобедимым марксистко-ленинским учением, опираясь на исторические преимущества социалистического строя, за полгода допустили врага на тысячу верст глубже, вплотную к обеим нашим столицам и потом закончили войну хоть и с Победой, но имея в 15 раз большие, чем у царя, потери? То ли реальные достижения коллективизации/индустриализации были не такими уж сокрушительными, то ли великий вождь воспользовался ими не лучшим образом. Какие еще объяснения? Либо дефицит ресурсов (за исключением живой силы), либо стратегическая некомпетентность в их использовании.
Но самый главный вопрос не в этом. Почему никто, имея перед глазами вполне очевидные эмпирические результаты, не посмел спросить об этом даже себя самого, не говоря уж о публичных высказываниях. Возможно, потому что подобное любопытство стоило дороговато — примерно 10 лет без права переписки по тогдашнему курсу… Не зря же товарищ Сталин вскоре после «Съезда победителей» репрессировал 97 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК (70 процентов). Плюс еще пятеро покончили с собой и один (Киров) убит при сомнительных обстоятельствах. А всего из 1966 делегатов съезда под репрессии попали 1108 человек (57 процентов). То были как раз немногие всерьез информированные люди, которым трудно было не задать себе вопрос о реальных успехах коллективизации и индустриализации. Вождь на всякий случай решил нанести упреждающий удар, чтобы помочь им избавиться от груза вредоносных сомнений. Заодно преподав наглядный урок всем прочим слишком умным. Урок был понят правильно: как сформулировал госплановский гуру академик С. Струмилин, «лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие».
Оттепель как ресурс
Хрущев наряду с Маленковым, Берией и многими прочими маргинальными хунвейбинами, которых Сталин привлек на освободившиеся места, первые годы пребывал в эйфории от карьерного взлета. И палачествовал не хуже прочих. Но позже, 2–3 раза за свою партийную жизнь на сантиметр разминувшись с карающей волей эффективного менеджера, все же пришел к необходимости отказа от надежного сталинского способа достижения исторических побед. Хотя остался неучем, вруном и твердокаменным вертикалистом-коммунистом. Собственно, других сталинская кадровая политика к власти и не подпускала.
«Существуют два мнения: одно мое, другое глупое»
Отец оттепели, участник репрессий и разоблачитель культа личности Никита Хрущев
Вначале (вторая половина 50-х) его оттепель принесла вполне осязаемые хозяйственные результаты. Во-первых, он ослабил сталинскую удавку на горле регионов — и они отреагировали восстановительным ростом просто потому, что местные начальники осмелились снять самые одиозные препоны, на уровне здравого смысла тормозящие производство. Чуть-чуть больше инициативы на местах — и даже в рамках советской модели территории откликнулись заметной прибавкой. Во-вторых, сократил армию. В сумме с обширной амнистией это означало немалую прибавку рабочих рук в хозяйстве (не менее 2 млн человек), плюс сокращение казенных расходов. В-третьих (опять же на уровне здравого смысла), перенес центр тяжести с демонстративно-витринных проектов типа подземных дворцов метрополитена, Дворца советов, московских высоток или заведомо невыполнимых на тогдашнем технологическом уровне сооружений вроде «дороги смерти» Салехард — Норильск и значительно менее известного Главного Туркменского канала Тахиаташ — Красноводск (напомню: по плану Главный Туркменский канал должен был забирать из Амударьи до 600 кубометров воды в секунду, что составляло треть годового стока и в условиях экстенсивного развития орошаемого хлопководства стало бы невозможным через 15–20 лет). В-четвертых, он вполне в традициях советского экстенсивного хозяйства распахал целину. Довольно варварский в экологическом отношении шаг, который, однако, на первых порах дал заметную прибавку к реальному урожаю зерновых и позволил немного смягчить продовольственную проблему, которая возникла вместе с колхозами.
Очищенные (насколько это возможно) от фальсификата госплановские цифры говорят, что как раз в 1955–1960 годах советская экономика росла самыми высокими темпами.
Быстрее, чем в первую и вторую пятилетки. Внешне это проявилось в скромном, но заметном подъеме рождаемости и в масштабном строительстве жилья — тех самых «хрущоб», первоначально рассчитанных на 20–25 лет (до построения коммунизма), в которых по сей день проживают десятки миллионов людей. Хрущевский рывок вывел СССР из международной изоляции и послал Гагарина в космос. Кстати, перенос ядерной стратегии на ракеты тоже во многом заслуга Хрущева. Сталин требовал копировать американский подход с опорой на бомбардировщики дальней авиации. Однако общественное мнение об этом как-то не в курсе и загадочным образом привязывает Гагарина прямиком к Сталину. Речь, заметьте, не об «исторической справедливости», а о гораздо более важном (и менее известном) феномене управления коммуникативной памятью.
О пользе промывки мозгов
Мы думаем, что сами так думаем. Сталин у нас гигант, а Хрущев губошлеп в соломенной шляпе с кукурузным початком… А на самом деле все чуть-чуть сложнее. И, прямо скажем, обиднее. В действительности за нас все давно продумали специально обученные товарищи. И с помощью специально разработанных еще в советское время сверлышек, пинцетиков, лопаточек и шприцов аккуратно вживляют свою продукцию под кору головного мозга. Так что и не сразу заметишь. Между тем помнить о промывке мозгов противно, но полезно. Иначе так и скоротаем век в подтанцовке с продолжительными аплодисментами.
Хрущевский экономический рост имел кратковременный восстановительно-оздоровительный характер и иссяк как раз к началу 60-х, когда выяснилось, что одного здравого смысла недостаточно и для серьезного развития требуются значительно более глубокие реформы, задевающие самые основы социализма Для таких реформ у Хрущева не было ни образования, ни кругозора, ни альтернативного управленческого опыта. Зато он прочно заматерел в кресле, вошел в руководящий раж, под бурные аплодисменты массовки разогнал антипартийную фракционную группу Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова (хотя расстреливать, надо отдать должное, не стал). Короче, ощутил себя мужчиной в расцвете сил, которому самое время наставлять страну и население на путь к новым вершинам. Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!
Как и Сталин, он рубил сплеча и наобум — при том отличии, что уже не обладал сталинской волшебной (или дирижерской?) палочкой, которая хранилась на Лубянке и с помощью хорового блеяния превращала любой начальственный провал в блистательную победу. Увидел в Америке, как фермер Гарт на кукурузных кормах производит небывалые объемы мяса (вечная головная боль любого советского руководителя), и загорелся: вот чего не хватает нашим колхозам! Если американцы могут, почему мы нет?! Однако за кукурузными зарослями не разглядел (и не мог разглядеть из-за особого устройства советских руководящих очей) нечто гораздо более важное: разницу в устройстве экономической среды, окружающей советского колхозника и американского фермера и стимулирующей (дестимулирующей) их к расширению производства. В связи с чем его кукурузная эпопея (равно как и целинная, и любая иная, включая космическую) в долгосрочной перспективе была обречена на провал или как минимум на отставание.
Советская (и постсоветская тоже!) волшебная палочка этим с радостью воспользовалась. И ведь правда: в докладе на XXII съезде он пеняет Украине, что та в 1960 году заготовила лишь 359 млн пудов зерна (в переводе на современную метрику 5,9 млн тонн). Правда, потом добавляет исторического оптимизма — мол, покритиковали украинских товарищей, и в 1961 году республика даст около 850 млн пудов (почти 14 млн тонн). Это много или мало? Смотря откуда смотреть. Если из первой сталинской пятилетки или из 1946–1947 годов, то просто замечательно: ни одного случая голодных отеков, дистрофии или трупоедства. А если из простившейся с советским социализмом современности, то голимый позор: нынешняя Украина, утратившая Крым, часть Донбасса, только на экспорт ежегодно отправляет около 40 млн тонн зерна за средний коммерческий год. Если здраво рассудить, то без колхозов, выходит, построить ту самую МТБК (материально-техническую базу коммунизма) и достичь изобилия оказалось проще, чем с колхозами. По крайней мере, если исходить из анализа действительности. Но если исходить из кипящей жидкости для промывки мозгов, то, конечно, все наоборот.
Универсальное средство
Именно в этом функция волшебной палочки: если ее правильно подключить к сети, она легко превращается в кипятильник для возмущенного разума. Выбор прост: или корень проблемы в том, что в 1928 году папа с усами через кровь, пот и слезы взялся загонять население одной шестой части Земли в колхозы, чтобы с них было удобнее собирать свою вертикальную дань; или в том, что через 30 лет простоватый Никита из Юзовки попытался заставить это загнанное население (у которого давно уже не осталось ни сил, ни желания) сеять кукурузу. Палочка с фальсифицированными цифрами и фактами в руках объясняет кипящему разуму: кукуруза не в пример важней. И, главное, смешнее!
Дурацкое обещание за 20 лет построить коммунизм было таким же невыполнимым, что и сталинское обещание догнать и перегнать Америку.
Но какая огромная разница в социальном восприятии! В 1929 году Сталин обещает за 3 года превратить СССР в «одну из самых хлебных, если не самую хлебную страну в мире». В действительности через 3 года разворачивается голодомор на юге России, на Украине, на Северном Кавказе, в Поволжье и Казахстане. И ничего! 10 лет перед войной партия большевиков целеустремленно готовит население к войне малой кровью, могучим ударом, на чужой территории. В действительности все получается ровно наоборот. И опять ничего! Волшебная палочка творит свои предсказуемые чудеса, но все же и этой сказке, пусть и спустя несколько трагических десятилетий, приходит конец.
После ХXII съезда звезда Хрущева необратимо движется к закату. Хлебный кризис 63-го года, суховеи на целине, расстрел в Новочеркасске, кукурузный провал, рост цен, вынужденное строительство Берлинской стены (восточные немцы десятками тысяч бегут на Запад), очередной цикл снижения рождаемости (к оптимуму фертильности приближаются скудные когорты военных годов рождения) и темпов экономического роста. Он мечется, орет, угрожает, призывает — все впустую. Сталин на месте Хрущева хладнокровно пустил бы в расход партийную верхушку, свалил на нее вину, а сам выдал бы трудящимся новую гору победной информации — с цифрами и фактами в руках. Хрущев, может, и рад бы, да на пустом месте не может — просто личность не та. При нем так и не было вскрыто ни одного масштабного заговора, ни одной разветвленной диверсионно-контрреволюционной группы, не обнаружено вредителей, отравителей, глубоко законспирированных шпионских сетей и прочих признаков обострения классовой борьбы на внутреннем фронте.
Беда. Значит, вредителем и разрушителем не миновать оказаться ему самому: волшебная палочка интересы своих вертикально-силовых владельцев знает туго и в обиду не даст. А народ опять накормят бесплатными сказками про подъем с колен, прелести ручного управления, сплоченность и готовность дать суровый отпор. Дело привычное, однако без массовых репрессий недостаточно функциональное. Что вселяет ощущение неясной тревоги…
Сомнения в светлом будущем партией не предусматривались.
Странное ощущение — помнить то, чего большинство (уже, черт возьми, большинство!) не видело. В советское время таких называли старожилами, и их функциональной обязанностью было как раз ничего не помнить: «старожилы не припомнят такой снежной зимы… такого грибного лета… такой ранней весны… такой дождливой осени». Почему-то они специализировались исключительно на природных явлениях. Ни разу не бывало (по крайней мере, на моей советской памяти), чтобы старожилы не помнили столь высоких цен, такого всеобъемлющего товарного дефицита или таких длинных очередей. Старожилов ни в коем случае не следует путать с ветеранами — те как раз помнили все досконально и про Ильича, и про Буденного. И охотно делились с нами, малышней, воспоминаниями в актовом зале. Думаю, именно благодаря повышенной социальной ответственности людей старшего поколения мы так успешно шли от победы к победе в 60-е и 70-е годы.
Короче, послушайте ребята, что вам расскажет дед: земля у нас богата, порядка только нет… Например, знаете ли вы, что такое МТБК? Вот то-то же. Тогда слушайте.
О времени (и о себе)
ХХI внеочередной (январь-февраль 1959) и XXII съезд КПСС (октябрь 1961 года) я помню неточно: значит, память моя однобока. Зато хорошо помню Москву в апреле 1961 года, когда объявили о полете Гагарина. Козицкий переулок между улицей Горького и Пушкинской (для нас он считался границей между Бахрушенкой и соседним вражеским двором Горчаковкой — где тянулась длинная анфилада подворотен до самого Страстного бульвара или площади Пушкина; там как раз завершалось строительство кинотеатра «Россия») был полностью заполнен народом. Буквально битком, как метро в час пик. Нас, первоклашек 170-й школы, отпустили с занятий; это было настоящее, беспримесное всенародное счастье. Люди почему-то двигались не к улице Горького, а наоборот, к Пушкинской. У всех были маленькие красные флажки на белых деревянных палочках; какая-то женщина отдала мне свой. На одной стороне был золотом напечатан Кремль со звездой, серпом-молотом и расходящимися во все стороны лучами, а на другой изнанка с пропитавшейся сквозь ткань и слегка расплывшейся краской. Толпа в переулке была пугающе одинаковой — все в какой-то темно-серой производственной униформе — то ли халаты, то ли рабочие куртки с накладными карманами. Как сейчас понимаю, их тоже отпустили с работы и перебросили в центр. Никогда прежде (хотя тогда еще не был старожилом) не видал такого огромного скопления людей… И почти физическое чувство восторга.
А съезд был осенью, когда я уже был во 2-м классе. Нас учили писать перьевыми ручками, в партах были специальные дырочки для чернильниц. И розовые промокашки! Шариковыми ручками (они только-только появились у везунчиков, чьи родители имели контакт с заграницей) пользоваться запрещалось. Считалось, что портят почерк. А может, из соображений социальной справедливости. Мы с мамой, папой, сестрой и бабушкой жили впятером в 20-метровой комнате в коммуналке и были счастливы — потому что это было нормально. Как у всех. Правда, в параллельном классе учился Никита Аджубей, Андрей Стерлин (внук Луначарского) и младший сын тогдашнего министра образования Елютина — в школе его звали Елой. У них были отдельные квартиры в домах вокруг Советской площади, где Юрий Долгорукий. Но это был отдельный слой и другой мир, отделенный от нас, бахрушенских, невидимой перегородкой. Она, впрочем, ничуть не тяготила и тоже воспринималась как норма жизни …
Прививка лояльности
Так вот о XXII съезде. Он принял очередную программу КПСС. Самое в ней главное: «В ближайшее десятилетие (1961–1970 годы) Советский Союз… превзойдет по производству продукции на душу населения наиболее мощную и богатую страну капитализма — США… всем будет обеспечен материальный достаток; все колхозы и совхозы превратятся в высокопроизводительные и высокодоходные хозяйства; в основном будут удовлетворены потребности советских людей в благоустроенных жилищах; исчезнет тяжелый физический труд; СССР станет страной самого короткого рабочего дня. В итоге второго десятилетия (1971–1980 годы) будет создана материально-техническая база коммунизма, обеспечивающая изобилие материальных и культурных благ… советское общество вплотную подойдет к осуществлению принципа распределения по потребностям, произойдет постепенный переход к единой общенародной собственности. Таким образом, в СССР будет в основном построено коммунистическое общество…»
Легче всего сегодня над этим смеяться. Трудней понять степень реального безумия, которая тогда была нормой жизни.
XXII съезд, а точнее, всю хрущевскую эпоху можно назвать временем гибридного перехода от мифологизированного сталинского величия к несколько более вменяемому взгляду на жизнь.
У Сталина все просто. Катастрофа коллективизации и сопутствующий голодомор объявлены полной победой социализма в деревне. Страна села на карточки и потеряла несколько миллионов сограждан; зато выжившие долго аплодируют стоя; звучат здравицы. В 1934 году на XVII съезде ВКП(б) («Съезд победителей») Сталин, экстраполируя темпы прироста населения, зафиксированные в счастливую эпоху нэпа (более 3 млн в год), гордо заявляет, что численность населения СССР уже достигла 168 млн человек. Мы прирастаем неплохо, каждый год примерно на Финляндию, с улыбкой объясняет вождь… Исходя из этих же победных расчетов, Госплан к концу второй пятилетки (на 1937 год) планирует численность населения в 180,7 млн. Опять гром аплодисментов. Но перепись, проведенная в 1937 году, показывает сначала 162 млн — на 6 млн меньше, чем Сталин уже провозгласил в 1934 году. Позже перепуганные статистики натягивают результат до неполных 164 млн. Но все равно катастрофически мало; перепись объявляют вредительской, статистики идут в расход.
Из пяти руководителей ЦУНХУ (Центральное управление народно-хозяйственного учета при Госплане), занимавших пост во время первых сталинских пятилеток (1928–1938) сколько расстреляны — как вы думаете? Ответ: все пятеро. Владимир Милютин (руководил системой учета с 1928 по 1930 год); Сергей Минаев-Каневский (с 1931 по 1932 год); Валериан Осинский (Оболенский) (1932–1935 годы); Иван Краваль (1935–1937 годы), Иван Верменичев (1937–1938 годы). Они слишком много знали.
В 1939 году очередной начальник ЦУНХУ Иван Саутин проводит повторную перепись. Первичный результат — 167 млн. Опять меньше, чем Сталин сказал в 1934 году! После разноса в ЦК статистики сразу обнаруживают еще 3,6 млн неучтенных «дополнительных контрольных бланков» и приносят «в зубах» цифру в 170,6 млн человек. Она, наконец, признается удовлетворительной (хотя на 10 млн меньше объявленного плана, но все-таки на 2,6 млн больше сталинской цифры 1934 года). Что равносильно среднегодовому приросту за 5 лет примерно в 0,5 млн человек — в 6–7 раз хуже, чем перед началом сталинских пятилеток. Иван Саутин остается жив и даже награжден. Вспоминать про обещанные к 1937 году 180,7 млн дураков нет — все бурно и продолжительной аплодируют. Хотя исходя из официальных же советских цифр — даже после многократных фальсификаций — провал демографической политики бьет в глаза. Но все молчат — и в этом главный секрет великих достижений великого Сталина.
В 1932 году директивы XVII партконференции на вторую пятилетку по транспорту (пункт «г») ставят задачу: «Провести коренную реконструкцию железнодорожного транспорта с развертыванием строительства новых железных дорог не менее 25–30 тысяч километров, с постройкой нескольких десятков новых мостов через главные водные пути…» От газетного грома сотрясаются небеса. Правда, имея в виду проваленную первую пятилетку, позже план был тихонько снижен более чем вдвое — до 11 тысяч километров. Реальные же итоги второй (победоносной) пятилетки в официальной трехтомной монографии по истории железнодорожного транспорта подведены следующей скромной фразой: «Вместо намеченных 11 тысяч километров ввели в эксплуатацию только 3380 км железных дорог, что было связано с недостатком средств и материальных ресурсов». Итого партийные директивы 1932 года через 5 лет выполнены в лучшем случае на 14 процентов. В.М. Молотов на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 года весомо докладывает делегатам: «Задания второй пятилетки в области промышленности и транспорта выполнены досрочно». Все бурно и продолжительно аплодируют. Большой террор дышит в затылок, дурацких вопросов никто не задает; в стране полный порядок. Идем от победы к победе.
На том же XVIII съезде товарищ Сталин сообщает, что в сравнении с 1913 годом советская промышленность выросла на 908,8 процента, в то время как промышленность Германии достигла лишь 131,6 процента. «Наша промышленность выросла в сравнении с довоенным уровнем более чем в девять раз, тогда как промышленность главных капиталистических стран продолжает топтаться вокруг довоенного уровня, превышая его всего лишь на 20–30 процентов». Честная дореволюционная статистика говорит, что перед Первой мировой войной доля России в мировом промышленном производстве составляла 5,3 процента, в то время как доля Германии — 15,7 процента. Отстаем примерно втрое, но притом что относительные темпы роста России были уже втрое выше германских. Сильно засидевшись на старте (поэтому база отсчета до обидного невелика), наша страна после реформ царя-освободителя разогналась в промышленном росте быстрее всех в мире, опережая даже США.
Если бы слова Сталина про 9-кратный рост были правдой, это значило бы, что к 1939 году СССР по промпроизводству обогнал Германию если не втрое (следует иметь в виду сокращение площади в сравнении с царской империей), то вдвое уж точно. Проходит два с половиной года, и 6 ноября 1941 года (уже сдан Киев, а Ленинград в блокаде) тот же товарищ Сталин объясняет, что у Гитлера много больше нашего танков и самолетов — чем и объясняются временные неудачи… Вот те раз! А где же 908,8 процента промышленного роста, который откровенно сфокусировался на подготовке к победоносной войне? Где, где… В пропаганде! Забудьте.
В 1949 году выходит книга «И. Сталин о Великой Отечественной войне Советского Союза». При живом авторе там собраны все официальные выступления вождя по теме. Если аккуратно суммировать его сообщения о фашистских потерях, то за все годы войны цифра составит чуть менее 16 млн. И опять никто не задает вопросов, хотя очевидно завышение в несколько раз, если не на порядок. Зато после войны он сообщает сумму потерь советского народа — включая потери мирного населения и на фронте: всего 7 млн человек. В 3–4 раза меньшее, чем на самом деле. Ну и что? Все знают, но молчат, испытывая чувство законной гордости и глубокого удовлетворения.
Элементарный вопрос. В Первую мировую общие потери России, включая убитых на фронте, смерти в госпиталях от ран и инфекционных заболеваний и не вернувшихся из плена, составили 1,7–1,8 млн человек. При этом царская Россия, несмотря на ряд неудач, более 2 лет держала неприятеля примерно на линии западной границы СССР, какой она стала позднее (условно говоря, у «линии Керзона»). Вообразить Петроград в кольце блокады или немецкие передовые части в Химках царская Россия не могла даже в кошмарном сне.
Как же так случилось, что после невероятных успехов в коллективизации/индустриализации советская армия и народ, сплоченные и вдохновленные коммунистической партией, ведомые величайшим вождем всех времен и народов, руководствуясь непобедимым марксистко-ленинским учением, опираясь на исторические преимущества социалистического строя, за полгода допустили врага на тысячу верст глубже, вплотную к обеим нашим столицам и потом закончили войну хоть и с Победой, но имея в 15 раз большие, чем у царя, потери? То ли реальные достижения коллективизации/индустриализации были не такими уж сокрушительными, то ли великий вождь воспользовался ими не лучшим образом. Какие еще объяснения? Либо дефицит ресурсов (за исключением живой силы), либо стратегическая некомпетентность в их использовании.
Но самый главный вопрос не в этом. Почему никто, имея перед глазами вполне очевидные эмпирические результаты, не посмел спросить об этом даже себя самого, не говоря уж о публичных высказываниях. Возможно, потому что подобное любопытство стоило дороговато — примерно 10 лет без права переписки по тогдашнему курсу… Не зря же товарищ Сталин вскоре после «Съезда победителей» репрессировал 97 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК (70 процентов). Плюс еще пятеро покончили с собой и один (Киров) убит при сомнительных обстоятельствах. А всего из 1966 делегатов съезда под репрессии попали 1108 человек (57 процентов). То были как раз немногие всерьез информированные люди, которым трудно было не задать себе вопрос о реальных успехах коллективизации и индустриализации. Вождь на всякий случай решил нанести упреждающий удар, чтобы помочь им избавиться от груза вредоносных сомнений. Заодно преподав наглядный урок всем прочим слишком умным. Урок был понят правильно: как сформулировал госплановский гуру академик С. Струмилин, «лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие».
Оттепель как ресурс
Хрущев наряду с Маленковым, Берией и многими прочими маргинальными хунвейбинами, которых Сталин привлек на освободившиеся места, первые годы пребывал в эйфории от карьерного взлета. И палачествовал не хуже прочих. Но позже, 2–3 раза за свою партийную жизнь на сантиметр разминувшись с карающей волей эффективного менеджера, все же пришел к необходимости отказа от надежного сталинского способа достижения исторических побед. Хотя остался неучем, вруном и твердокаменным вертикалистом-коммунистом. Собственно, других сталинская кадровая политика к власти и не подпускала.
«Существуют два мнения: одно мое, другое глупое»
Отец оттепели, участник репрессий и разоблачитель культа личности Никита Хрущев
Вначале (вторая половина 50-х) его оттепель принесла вполне осязаемые хозяйственные результаты. Во-первых, он ослабил сталинскую удавку на горле регионов — и они отреагировали восстановительным ростом просто потому, что местные начальники осмелились снять самые одиозные препоны, на уровне здравого смысла тормозящие производство. Чуть-чуть больше инициативы на местах — и даже в рамках советской модели территории откликнулись заметной прибавкой. Во-вторых, сократил армию. В сумме с обширной амнистией это означало немалую прибавку рабочих рук в хозяйстве (не менее 2 млн человек), плюс сокращение казенных расходов. В-третьих (опять же на уровне здравого смысла), перенес центр тяжести с демонстративно-витринных проектов типа подземных дворцов метрополитена, Дворца советов, московских высоток или заведомо невыполнимых на тогдашнем технологическом уровне сооружений вроде «дороги смерти» Салехард — Норильск и значительно менее известного Главного Туркменского канала Тахиаташ — Красноводск (напомню: по плану Главный Туркменский канал должен был забирать из Амударьи до 600 кубометров воды в секунду, что составляло треть годового стока и в условиях экстенсивного развития орошаемого хлопководства стало бы невозможным через 15–20 лет). В-четвертых, он вполне в традициях советского экстенсивного хозяйства распахал целину. Довольно варварский в экологическом отношении шаг, который, однако, на первых порах дал заметную прибавку к реальному урожаю зерновых и позволил немного смягчить продовольственную проблему, которая возникла вместе с колхозами.
Очищенные (насколько это возможно) от фальсификата госплановские цифры говорят, что как раз в 1955–1960 годах советская экономика росла самыми высокими темпами.
Быстрее, чем в первую и вторую пятилетки. Внешне это проявилось в скромном, но заметном подъеме рождаемости и в масштабном строительстве жилья — тех самых «хрущоб», первоначально рассчитанных на 20–25 лет (до построения коммунизма), в которых по сей день проживают десятки миллионов людей. Хрущевский рывок вывел СССР из международной изоляции и послал Гагарина в космос. Кстати, перенос ядерной стратегии на ракеты тоже во многом заслуга Хрущева. Сталин требовал копировать американский подход с опорой на бомбардировщики дальней авиации. Однако общественное мнение об этом как-то не в курсе и загадочным образом привязывает Гагарина прямиком к Сталину. Речь, заметьте, не об «исторической справедливости», а о гораздо более важном (и менее известном) феномене управления коммуникативной памятью.
О пользе промывки мозгов
Мы думаем, что сами так думаем. Сталин у нас гигант, а Хрущев губошлеп в соломенной шляпе с кукурузным початком… А на самом деле все чуть-чуть сложнее. И, прямо скажем, обиднее. В действительности за нас все давно продумали специально обученные товарищи. И с помощью специально разработанных еще в советское время сверлышек, пинцетиков, лопаточек и шприцов аккуратно вживляют свою продукцию под кору головного мозга. Так что и не сразу заметишь. Между тем помнить о промывке мозгов противно, но полезно. Иначе так и скоротаем век в подтанцовке с продолжительными аплодисментами.
Хрущевский экономический рост имел кратковременный восстановительно-оздоровительный характер и иссяк как раз к началу 60-х, когда выяснилось, что одного здравого смысла недостаточно и для серьезного развития требуются значительно более глубокие реформы, задевающие самые основы социализма Для таких реформ у Хрущева не было ни образования, ни кругозора, ни альтернативного управленческого опыта. Зато он прочно заматерел в кресле, вошел в руководящий раж, под бурные аплодисменты массовки разогнал антипартийную фракционную группу Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова (хотя расстреливать, надо отдать должное, не стал). Короче, ощутил себя мужчиной в расцвете сил, которому самое время наставлять страну и население на путь к новым вершинам. Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!
Как и Сталин, он рубил сплеча и наобум — при том отличии, что уже не обладал сталинской волшебной (или дирижерской?) палочкой, которая хранилась на Лубянке и с помощью хорового блеяния превращала любой начальственный провал в блистательную победу. Увидел в Америке, как фермер Гарт на кукурузных кормах производит небывалые объемы мяса (вечная головная боль любого советского руководителя), и загорелся: вот чего не хватает нашим колхозам! Если американцы могут, почему мы нет?! Однако за кукурузными зарослями не разглядел (и не мог разглядеть из-за особого устройства советских руководящих очей) нечто гораздо более важное: разницу в устройстве экономической среды, окружающей советского колхозника и американского фермера и стимулирующей (дестимулирующей) их к расширению производства. В связи с чем его кукурузная эпопея (равно как и целинная, и любая иная, включая космическую) в долгосрочной перспективе была обречена на провал или как минимум на отставание.
Советская (и постсоветская тоже!) волшебная палочка этим с радостью воспользовалась. И ведь правда: в докладе на XXII съезде он пеняет Украине, что та в 1960 году заготовила лишь 359 млн пудов зерна (в переводе на современную метрику 5,9 млн тонн). Правда, потом добавляет исторического оптимизма — мол, покритиковали украинских товарищей, и в 1961 году республика даст около 850 млн пудов (почти 14 млн тонн). Это много или мало? Смотря откуда смотреть. Если из первой сталинской пятилетки или из 1946–1947 годов, то просто замечательно: ни одного случая голодных отеков, дистрофии или трупоедства. А если из простившейся с советским социализмом современности, то голимый позор: нынешняя Украина, утратившая Крым, часть Донбасса, только на экспорт ежегодно отправляет около 40 млн тонн зерна за средний коммерческий год. Если здраво рассудить, то без колхозов, выходит, построить ту самую МТБК (материально-техническую базу коммунизма) и достичь изобилия оказалось проще, чем с колхозами. По крайней мере, если исходить из анализа действительности. Но если исходить из кипящей жидкости для промывки мозгов, то, конечно, все наоборот.
Универсальное средство
Именно в этом функция волшебной палочки: если ее правильно подключить к сети, она легко превращается в кипятильник для возмущенного разума. Выбор прост: или корень проблемы в том, что в 1928 году папа с усами через кровь, пот и слезы взялся загонять население одной шестой части Земли в колхозы, чтобы с них было удобнее собирать свою вертикальную дань; или в том, что через 30 лет простоватый Никита из Юзовки попытался заставить это загнанное население (у которого давно уже не осталось ни сил, ни желания) сеять кукурузу. Палочка с фальсифицированными цифрами и фактами в руках объясняет кипящему разуму: кукуруза не в пример важней. И, главное, смешнее!
Дурацкое обещание за 20 лет построить коммунизм было таким же невыполнимым, что и сталинское обещание догнать и перегнать Америку.
Но какая огромная разница в социальном восприятии! В 1929 году Сталин обещает за 3 года превратить СССР в «одну из самых хлебных, если не самую хлебную страну в мире». В действительности через 3 года разворачивается голодомор на юге России, на Украине, на Северном Кавказе, в Поволжье и Казахстане. И ничего! 10 лет перед войной партия большевиков целеустремленно готовит население к войне малой кровью, могучим ударом, на чужой территории. В действительности все получается ровно наоборот. И опять ничего! Волшебная палочка творит свои предсказуемые чудеса, но все же и этой сказке, пусть и спустя несколько трагических десятилетий, приходит конец.
После ХXII съезда звезда Хрущева необратимо движется к закату. Хлебный кризис 63-го года, суховеи на целине, расстрел в Новочеркасске, кукурузный провал, рост цен, вынужденное строительство Берлинской стены (восточные немцы десятками тысяч бегут на Запад), очередной цикл снижения рождаемости (к оптимуму фертильности приближаются скудные когорты военных годов рождения) и темпов экономического роста. Он мечется, орет, угрожает, призывает — все впустую. Сталин на месте Хрущева хладнокровно пустил бы в расход партийную верхушку, свалил на нее вину, а сам выдал бы трудящимся новую гору победной информации — с цифрами и фактами в руках. Хрущев, может, и рад бы, да на пустом месте не может — просто личность не та. При нем так и не было вскрыто ни одного масштабного заговора, ни одной разветвленной диверсионно-контрреволюционной группы, не обнаружено вредителей, отравителей, глубоко законспирированных шпионских сетей и прочих признаков обострения классовой борьбы на внутреннем фронте.
Беда. Значит, вредителем и разрушителем не миновать оказаться ему самому: волшебная палочка интересы своих вертикально-силовых владельцев знает туго и в обиду не даст. А народ опять накормят бесплатными сказками про подъем с колен, прелести ручного управления, сплоченность и готовность дать суровый отпор. Дело привычное, однако без массовых репрессий недостаточно функциональное. Что вселяет ощущение неясной тревоги…