Как брали Крым
16 ноября 2020 ● Журнал "Огонёк" №45 от 16.11.2020, стр. 40
Леонид Млечин — о завершающем этапе Гражданской войны на юге России.
Фото: РИА Новости
При советской власти Гражданская война рисовалась чередой триумфов и побед, но это была победа над собственным народом.
«Чонгар» — так назывались опубликованные в «Огоньке» полвека назад воспоминания Владимира Михайловича Млечина о том, как в ноябре 1920 года брали Крым. Он в 17 лет, в 1918 году, пошел добровольцем в Красную армию. А тогда служил в 4-й армии, подчинявшейся Михаилу Васильевичу Фрунзе. Когда в сентябре 1920 года Фрунзе принял Южный фронт, под властью белых оставался лишь полуостров Крым.
Совсем недавно я стоял на Чонгаре, где сто лет назад воевал мой дедушка, и было время подумать, как эти события видятся сегодня и почему большевики взяли верх в Гражданской войне.
Призраки прошлого и будущего
Большевики контролировали центр России, Москву и Питер, это было огромное преимущество в войне. Их противники находились на периферии и практически не представляли себе, что делают союзники на другом конце огромной страны.
«Противобольшевистская Россия,— вспоминал лидер эсеров Виктор Чернов,— была разбита на ряд обособленных, оторванных друг от друга областей, с разными, дичившимися друг друга правительствами; и в каждой области кипела междоусобная борьба партий».
Ленин и Троцкий предстали в роли сторонников твердой власти, взявшихся восстановить государство, разрушенное в феврале 17-го, и наказать тех, кто разрушил великую империю. Со страниц «Правды» председатель Реввоенсовета Республики Троцкий провозглашал: «Большевизм национальнее монархической и иной эмиграции. Буденный национальнее Врангеля».
Белые не могли завоевать симпатии крестьян, которые после революции захватили землю помещиков и все их имущество. Если бы белые твердо заявили, что земля у них и останется, крестьяне бы, возможно, отнеслись к белым иначе. Но белые вожди объявили, что судьбу земли решит Учредительное собрание после войны.
Красная армия на три четверти состояла из крестьян, рабочих и казаков. И в белой армии крестьяне составляли те же три четверти. Иногда крестьяне по нескольку раз перебегали из одного войска в другое. Пытались понять, с кем им лучше. Показалось, что возвращение помещиков хуже, чем продотряды.
«Одни бьются за призрак прошлого,— писал Владимир Набоков,— другие — за призрак будущего». Белая армия представляла прошлое страны, и далеко не всем хотелось вернуться в прошлое.
У белых не было ни военных заводов, ни армейских запасов. Все три российских оружейных завода — Ижевский, Сестрорецкий и Тульский — находились на территории, которую контролировали большевики. Без помощи союзников деникинская и колчаковская армии воевать бы не смогли.
Проиграв, генералы называли множество причин своего поражения. Забывали еще одну: Белое движение не выдвинуло фигур уровня Ленина и Троцкого. Один из историков предложил задуматься над тем, каким был бы исход Гражданской войны, если бы Ленин и Троцкий с их железной волей, энергией, целеустремленностью и верой в свою правоту воевали на другой стороне?
Осень 1920 года. Группа червонных казаков перед штурмом Перекопа
Фото: РИА Новости
Бои продолжались сутки
Командовавший белой армией Петр Николаевич Врангель понимал, что его попытка продолжить войну безнадежна: у него в Крыму слишком мало войск. Помощь союзников? Первая мировая завершилась, и Антанта потеряла интерес к антибольшевистским силам как союзникам в войне с Германией. В июне 1920 года в Лондоне решили прекратить содействовать Белому движению.
В истории утвердилось представление о том, что построенные под руководством французских и английских инженеров укрепления превратили Перекоп в неприступную крепость. В реальности работы не были завершены.
Крымская газета «Вечернее слово» самоуверенно писала:
«Красные в ближайшие дни попытаются штурмовать перекопские позиции. Пусть себе лезут и разбивают головы о перекопские твердыни. Перекопа им не видать».
Но о том, что ров можно обойти через Сиваш (Гнилое море) — систему мелких заливов, отделяющих Крым от Большой земли,— белые генералы почему-то не подумали, хотя именно так поступали русские войска, когда в ХVIII веке воевали с Турцией.
В ночь на 8 ноября 1920 года части 15-й стрелковой дивизии 6-й армии обошли перекопский вал. Кто участвовал в атаке, не забыл ее до конца жизни.
Мой дедушка восхищался тогда Михаилом Васильевичем Фрунзе:
«Десятки и десятки тысяч людей были готовы по его приказу кинуться в огонь и воду! Не в переносном смысле — они действительно бросались в стылую и вязкую грязь Гнилого моря и шли под шквальным огнем.
Что должен был пережить этот человек, когда ему доложили, что ветер переменился, вода в Сиваше прибывает, вот-вот под воду уйдут броды и дивизии наши, с таким трудом захватившие плацдарм на Литовском полуострове, окажутся отрезанными и будут обречены на уничтожение?
В прорыв, пока не поздно, надо бросить свежие силы. В два часа утра в Строгановку пришла 7-я кавалерийская дивизия. Фрунзе немедленно направил ее в Сиваш. Такой же приказ был отдан махновскому командарму Каретникову.
Какие нервы, какое сердце нужны были, чтобы выслушать донесение о том, что атаки на Турецкий вал отбиты, что наступающие понесли тяжелые потери и залегли, прижатые к земле смертоносным огнем? И он точно выбрал день и час, когда нужно было ввести в бой дивизии 4-й армии, чтобы добиться уже не перелома, а разгрома врага!»
Белые и предположить не могли, что войска Фрунзе преодолеют это ледяное болото. К концу дня красные заняли Литовский полуостров и оказались в тылу белых. Армия Врангеля была обречена. В ночь на 9 ноября, боясь окружения, белые стали отходить. Иначе говоря, интенсивные бои продолжались сутки.
Прощание с Россией
Генерал Врангель принял решение эвакуировать армию, хотя судьба покидающих родину не внушала оптимизма.
11 ноября появилось сообщение:
«Правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России.
Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем.
Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага, остаться в Крыму».
Врангель приказал войскам оторваться от противника и двигаться к портам — погрузка на корабли шла в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи. Командование белой армии мобилизовало весь флот для вывоза не только военнослужащих, но и пожелавшего уехать гражданского населения.
Французский адмирал Шарль Дюмениль, обеспечивавший эвакуацию, направил советским властям радиограмму:
«По приказу главнокомандующего все войска русской армии на Юге России и гражданское население, желающие уехать вместе с ним из Крыма, могут уезжать... Я дал указание всем кораблям, находящимся под моей властью, оказать помощь в эвакуации и предлагаю вам дать немедленный приказ вашим войскам, чтобы они не мешали вооруженной силой проведению погрузки на суда.
Если хотя бы один из моих кораблей подвергнется нападению, я оставлю за собой право использовать репрессивные меры и подвергнуть бомбардировке либо Севастополь, либо другой населенный пункт на Черном море».
Союзники предложили принять всех, кто бежит от большевиков, на территории разгромленной в Первую мировую Османской империи. Последний дружеский жест Антанты в отношении русских солдат и офицеров, с которыми вместе сражались в великой войне.
«Холодно! — вспоминал один из тех, кто прощался тогда с Россией.— Дико завывает ветер, он то утихает, то с новой страшной силой бьет в лицо, проникая в самую душу, от его диких завываний и на душе становится пусто, тоскливо. Вокруг поля, поля, они набухли от нескончаемого осеннего дождя и стали какими-то черными и грустными. Почему все так тоскливо, почему? Потому что мы — сыны могучей России — покидаем свою дорогую Родину. Под копытами конницы хлюпает грязь, моросит дождь, впереди, во главе штабного конвоя, бьется изорванный флаг. Прощай, дорогая Родина!»
Всем, кто уже погрузился на борт, предложили еще раз хорошенько взвесить, действительно ли они хотят покинуть Россию. Самоходная баржа обошла все суда и решивших остаться собрала и доставила на пристань. Последние суда покинули Крым на рассвете 15 ноября 1920 года.
Из Крыма и Новороссийска на 126 судах эвакуировали около 200 тысяч человек. В мае 1920 года в Константинополе образовали справочное бюро, дабы помочь родным найти друг друга. Зарегистрировали 190 тысяч имен. Из них примерно 40 тысяч были солдатами и офицерами белой армии.
Командующий Первой конной армией Семен Будённый, командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе и член РВС Первой конной армии Климент Ворошилов над картой (слева направо). 1920 год
Фото: Петр Оцуп / Фотоархив журнала "Огонёк"
Осень в Галлиполи
Началась новая жизнь. Позади революция и война. Впереди бедность, бесприютность и неизвестность. Гражданские беженцы разместились в окрестностях Константинополя и в самом городе — в армейских казармах и общежитиях.
«Странную картину представлял Константинополь в эти дни,— вспоминал бывший начальник Петроградского охранного отделения жандармский генерал Константин Глобачев,— он точно был завоеван русскими, наводнившими улицы города. Большинство беженцев было бездомно, ходили в поисках заработка, продавали на рынках и на улицах те немногие крохи своего имущества, которые им удалось вывезти с родины, валялись по ночам на папертях мечетей, ночевали в банях».
Казачьи части отправили на остров Лемнос и на французский берег Мраморного моря — в Чаталджу. 1-й армейский корпус генерала Кутепова, кавалерийский корпус генерала Барбовича и артиллеристы высадились на залитое дождем пустынное поле на полуострове Галлиполи. Это название, прежде мало кому из русских людей известное, войдет в историю.
«В Галлиполи была осень,— вспоминал один из солдат,— шли дожди, и приходилось спать на земле, так как палаток еще не было. Голод, холод, слякоть и многое другое. Наш лагерь расположили в семи верстах от города, в долине "Роз и смерти", так называли ее англичане, они жаловались на лихорадку, змей и скорпионов, которых здесь было множество».
Французский комендант распорядился выдавать военный паек. Кормили мясными консервами и фасолью. Приказом Врангеля каждому военнослужащему выдавали одну турецкую лиру в месяц, что позволяло купить хлеба или халвы. Потом еды стало меньше.
«Утром выдавали хлеб на пятерых человек, а иногда и на шестерых,— вспоминал один из галлиполийцев,— затем чай с ничтожным количеством сахара, хлеба обыкновенно хватало только лишь к чаю, а обед (который только назывался обедом) приходилось есть без хлеба, и, конечно, весь день до следующего утра приходилось голодать. Второй чай, который был, не мог утолить потребность в хлебе».
В Галлиполи боевые офицеры плакали. Что теперь делать? Жизнь кончена?
Нансеновские паспорта
В 1921 году обсуждалась идея перевозки армии Врангеля на Дальний Восток. Во Владивостоке еще существовало антибольшевистское правительство братьев Спиридона и Николая Меркуловых, нуждавшееся в военной поддержке. Но Красная армия быстро подавила последние очаги сопротивления и на Дальнем Востоке.
В 1921 году Франция сняла с себя обязанность помогать русской армии. Беженцам предложили три варианта: вернуться в Советскую Россию, отплыть в далекую Бразилию или найти себе заработок самостоятельно в любой европейской стране.
Рассчитывали на братьев-славян — на Королевство сербов, хорватов и словенцев (так после Первой мировой называлась Югославия) и на Болгарию.
В Югославии русским беженцам давали пособие — 400 динар в месяц, неплохое подспорье для тех, кто лишился всего имущества. Король Александр I Карагеоргиевич воспитывался в России, говорил по-русски и обещал русским помогать. Болгары согласились принять несколько тысяч человек. Другие поехали во Францию, там была нужда в рабочих руках, особенно в угольной промышленности. Париж оказался центром эмиграции в силу давних исторических связей двух стран. Во Франции обосновались 400 тысяч русских.
За границей еще сохранялись общественные и государственные учреждения, оставшиеся от царского и Временного правительств. Располагали деньгами Российское общество Красного Креста и Совещание русских послов, которое образовалось 2 февраля 1921 года. Некоторое время существовали посольства — в тех странах, которые еще не признали советскую власть. Посольства выдавали паспорта. Но одна страна за другой признавали Советскую Россию, и эмигранты оставались без документов.
После Первой мировой страны-победительницы создали Лигу Наций, предшественницу ООН, но с меньшими полномочиями. Лига Наций назначила Фритьофа Нансена, норвежского исследователя Арктики, верховным комиссаром по делам военнопленных. В 1921-м Нансена попросили принять на себя обязанности комиссара по делам русских беженцев.
Фритьоф Нансен запросил правительства 48 государств, сколько на их территориях беженцев из России. В сентябре 1928 года на 9-й сессии Лиги Наций он назвал цифру: в Европе и Азии живет 1 млн 130 тысяч русских беженцев. Нансеновское бюро при Лиге Наций выделяло большие суммы в швейцарских франках на медицинскую помощь особо нуждающимся беженцам и отдельно молодежи на учебу.
Нансен предложил выдавать людям, оставшимся без родины и документов, временные удостоверения личности. Они вошли в историю как нансеновские паспорта. Три десятка государств признали эти документы.
Командование белой армии мобилизовало весь флот для вывоза не только военнослужащих, но и пожелавшего уехать гражданского населения
Фото: ТАСС
Кто победил?
Советская Россия эмигрантов назад фактически не приглашала. Только значимые фигуры — тех, кто публично признавал свою вину, горько каялся в своих ошибках и заблуждениях и безоговорочно принимал советскую власть.
Костяк русской эмиграции составили сравнительно молодые и одинокие мужчины — бывшие военнослужащие белой армии, большею частью офицеры. Они пытались завести семью, интегрироваться в окружающее их общество. Не у всех получалось.
Гражданская война фактически закончилась с эвакуацией белой армии из Крыма в ноябре 1920 года. Кто победил? Очевидный ответ — красные. Но это лишь часть ответа. Победу одержали всеобщая ненависть, тотальная аморальность, готовность творить расправу без суда и следствия. А проиграли все — и те, кто вынужден был покинуть страну, и те, кто остался.
Вот что я нашел в более поздних записках моего дедушки, бравшего Крым:
«Война не игра в бирюльки. Но не вспомню случаев, когда при грозной опасности склонен был к "паникмахерству", хотя у собственного носа видел мушку махновского нагана, видел направленный на меня ствол бандитской винтовки.
Жил бесстрашно, верил в грядущий день. Что значили невзгоды перед лицом мировой революции, в атмосфере энтузиазма и непреклонной силы веры? Вот-вот начнется царство социализма на земле.
У Маркса, если не ошибаюсь, есть понятие "смелость невежества". Я бы еще сказал: "смелость невинности". Ребенок без дрожи зайдет в клетку к лютому тигру, протянет ручку погладить злую собаку — он не ведает опасности. Так взрослыми детьми жили и мы, пока не разразилась катастрофа — раскулачивание, потом Большой террор.
Когда-то Достоевский потряс меня изображением детских страданий. Может быть, потому что рос я в условиях не легких. Помню мать в слезах, когда не было хлеба для ребят. Помню ее маленькую, слабую с мешком муки — пудик-полтора — за спиной, кошелкой картофеля в одной руке, а в другой ручка маленькой, едва ли двухлетней сестры, шлепающей по грязи Суражского тракта, помню окружающую нищету, неизмеримо более горькую, чем у нас. Словом, страдания детей — мой пунктик.
Сколько прошло с 1929 года, когда шло раскулачивание? И по сию пору не могу забыть крестьянских ребятишек, которых вместе с жалким скарбом грузили в подводы и вывозили из насиженных мест, порой в дождь, в слякоть, в холод. Я этого видеть не мог... И я стал постигать, что идеей великой революционной целесообразности прикрываются дела невыносимые и преступные».
Столетие спустя понимаешь, что потери невосстановимы. При советской власти Гражданская война рисовалась бесконечной чередой триумфов и побед, и мало кто задумывался над тем, что это победа над собственным народом.
При советской власти Гражданская война рисовалась чередой триумфов и побед, но это была победа над собственным народом.
«Чонгар» — так назывались опубликованные в «Огоньке» полвека назад воспоминания Владимира Михайловича Млечина о том, как в ноябре 1920 года брали Крым. Он в 17 лет, в 1918 году, пошел добровольцем в Красную армию. А тогда служил в 4-й армии, подчинявшейся Михаилу Васильевичу Фрунзе. Когда в сентябре 1920 года Фрунзе принял Южный фронт, под властью белых оставался лишь полуостров Крым.
Совсем недавно я стоял на Чонгаре, где сто лет назад воевал мой дедушка, и было время подумать, как эти события видятся сегодня и почему большевики взяли верх в Гражданской войне.
Призраки прошлого и будущего
Большевики контролировали центр России, Москву и Питер, это было огромное преимущество в войне. Их противники находились на периферии и практически не представляли себе, что делают союзники на другом конце огромной страны.
«Противобольшевистская Россия,— вспоминал лидер эсеров Виктор Чернов,— была разбита на ряд обособленных, оторванных друг от друга областей, с разными, дичившимися друг друга правительствами; и в каждой области кипела междоусобная борьба партий».
Ленин и Троцкий предстали в роли сторонников твердой власти, взявшихся восстановить государство, разрушенное в феврале 17-го, и наказать тех, кто разрушил великую империю. Со страниц «Правды» председатель Реввоенсовета Республики Троцкий провозглашал: «Большевизм национальнее монархической и иной эмиграции. Буденный национальнее Врангеля».
Белые не могли завоевать симпатии крестьян, которые после революции захватили землю помещиков и все их имущество. Если бы белые твердо заявили, что земля у них и останется, крестьяне бы, возможно, отнеслись к белым иначе. Но белые вожди объявили, что судьбу земли решит Учредительное собрание после войны.
Красная армия на три четверти состояла из крестьян, рабочих и казаков. И в белой армии крестьяне составляли те же три четверти. Иногда крестьяне по нескольку раз перебегали из одного войска в другое. Пытались понять, с кем им лучше. Показалось, что возвращение помещиков хуже, чем продотряды.
«Одни бьются за призрак прошлого,— писал Владимир Набоков,— другие — за призрак будущего». Белая армия представляла прошлое страны, и далеко не всем хотелось вернуться в прошлое.
У белых не было ни военных заводов, ни армейских запасов. Все три российских оружейных завода — Ижевский, Сестрорецкий и Тульский — находились на территории, которую контролировали большевики. Без помощи союзников деникинская и колчаковская армии воевать бы не смогли.
Проиграв, генералы называли множество причин своего поражения. Забывали еще одну: Белое движение не выдвинуло фигур уровня Ленина и Троцкого. Один из историков предложил задуматься над тем, каким был бы исход Гражданской войны, если бы Ленин и Троцкий с их железной волей, энергией, целеустремленностью и верой в свою правоту воевали на другой стороне?
Осень 1920 года. Группа червонных казаков перед штурмом Перекопа
Фото: РИА Новости
Бои продолжались сутки
Командовавший белой армией Петр Николаевич Врангель понимал, что его попытка продолжить войну безнадежна: у него в Крыму слишком мало войск. Помощь союзников? Первая мировая завершилась, и Антанта потеряла интерес к антибольшевистским силам как союзникам в войне с Германией. В июне 1920 года в Лондоне решили прекратить содействовать Белому движению.
В истории утвердилось представление о том, что построенные под руководством французских и английских инженеров укрепления превратили Перекоп в неприступную крепость. В реальности работы не были завершены.
Крымская газета «Вечернее слово» самоуверенно писала:
«Красные в ближайшие дни попытаются штурмовать перекопские позиции. Пусть себе лезут и разбивают головы о перекопские твердыни. Перекопа им не видать».
Но о том, что ров можно обойти через Сиваш (Гнилое море) — систему мелких заливов, отделяющих Крым от Большой земли,— белые генералы почему-то не подумали, хотя именно так поступали русские войска, когда в ХVIII веке воевали с Турцией.
В ночь на 8 ноября 1920 года части 15-й стрелковой дивизии 6-й армии обошли перекопский вал. Кто участвовал в атаке, не забыл ее до конца жизни.
Мой дедушка восхищался тогда Михаилом Васильевичем Фрунзе:
«Десятки и десятки тысяч людей были готовы по его приказу кинуться в огонь и воду! Не в переносном смысле — они действительно бросались в стылую и вязкую грязь Гнилого моря и шли под шквальным огнем.
Что должен был пережить этот человек, когда ему доложили, что ветер переменился, вода в Сиваше прибывает, вот-вот под воду уйдут броды и дивизии наши, с таким трудом захватившие плацдарм на Литовском полуострове, окажутся отрезанными и будут обречены на уничтожение?
В прорыв, пока не поздно, надо бросить свежие силы. В два часа утра в Строгановку пришла 7-я кавалерийская дивизия. Фрунзе немедленно направил ее в Сиваш. Такой же приказ был отдан махновскому командарму Каретникову.
Какие нервы, какое сердце нужны были, чтобы выслушать донесение о том, что атаки на Турецкий вал отбиты, что наступающие понесли тяжелые потери и залегли, прижатые к земле смертоносным огнем? И он точно выбрал день и час, когда нужно было ввести в бой дивизии 4-й армии, чтобы добиться уже не перелома, а разгрома врага!»
Белые и предположить не могли, что войска Фрунзе преодолеют это ледяное болото. К концу дня красные заняли Литовский полуостров и оказались в тылу белых. Армия Врангеля была обречена. В ночь на 9 ноября, боясь окружения, белые стали отходить. Иначе говоря, интенсивные бои продолжались сутки.
Прощание с Россией
Генерал Врангель принял решение эвакуировать армию, хотя судьба покидающих родину не внушала оптимизма.
11 ноября появилось сообщение:
«Правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России.
Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем.
Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага, остаться в Крыму».
Врангель приказал войскам оторваться от противника и двигаться к портам — погрузка на корабли шла в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи. Командование белой армии мобилизовало весь флот для вывоза не только военнослужащих, но и пожелавшего уехать гражданского населения.
Французский адмирал Шарль Дюмениль, обеспечивавший эвакуацию, направил советским властям радиограмму:
«По приказу главнокомандующего все войска русской армии на Юге России и гражданское население, желающие уехать вместе с ним из Крыма, могут уезжать... Я дал указание всем кораблям, находящимся под моей властью, оказать помощь в эвакуации и предлагаю вам дать немедленный приказ вашим войскам, чтобы они не мешали вооруженной силой проведению погрузки на суда.
Если хотя бы один из моих кораблей подвергнется нападению, я оставлю за собой право использовать репрессивные меры и подвергнуть бомбардировке либо Севастополь, либо другой населенный пункт на Черном море».
Союзники предложили принять всех, кто бежит от большевиков, на территории разгромленной в Первую мировую Османской империи. Последний дружеский жест Антанты в отношении русских солдат и офицеров, с которыми вместе сражались в великой войне.
«Холодно! — вспоминал один из тех, кто прощался тогда с Россией.— Дико завывает ветер, он то утихает, то с новой страшной силой бьет в лицо, проникая в самую душу, от его диких завываний и на душе становится пусто, тоскливо. Вокруг поля, поля, они набухли от нескончаемого осеннего дождя и стали какими-то черными и грустными. Почему все так тоскливо, почему? Потому что мы — сыны могучей России — покидаем свою дорогую Родину. Под копытами конницы хлюпает грязь, моросит дождь, впереди, во главе штабного конвоя, бьется изорванный флаг. Прощай, дорогая Родина!»
Всем, кто уже погрузился на борт, предложили еще раз хорошенько взвесить, действительно ли они хотят покинуть Россию. Самоходная баржа обошла все суда и решивших остаться собрала и доставила на пристань. Последние суда покинули Крым на рассвете 15 ноября 1920 года.
Из Крыма и Новороссийска на 126 судах эвакуировали около 200 тысяч человек. В мае 1920 года в Константинополе образовали справочное бюро, дабы помочь родным найти друг друга. Зарегистрировали 190 тысяч имен. Из них примерно 40 тысяч были солдатами и офицерами белой армии.
Командующий Первой конной армией Семен Будённый, командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе и член РВС Первой конной армии Климент Ворошилов над картой (слева направо). 1920 год
Фото: Петр Оцуп / Фотоархив журнала "Огонёк"
Осень в Галлиполи
Началась новая жизнь. Позади революция и война. Впереди бедность, бесприютность и неизвестность. Гражданские беженцы разместились в окрестностях Константинополя и в самом городе — в армейских казармах и общежитиях.
«Странную картину представлял Константинополь в эти дни,— вспоминал бывший начальник Петроградского охранного отделения жандармский генерал Константин Глобачев,— он точно был завоеван русскими, наводнившими улицы города. Большинство беженцев было бездомно, ходили в поисках заработка, продавали на рынках и на улицах те немногие крохи своего имущества, которые им удалось вывезти с родины, валялись по ночам на папертях мечетей, ночевали в банях».
Казачьи части отправили на остров Лемнос и на французский берег Мраморного моря — в Чаталджу. 1-й армейский корпус генерала Кутепова, кавалерийский корпус генерала Барбовича и артиллеристы высадились на залитое дождем пустынное поле на полуострове Галлиполи. Это название, прежде мало кому из русских людей известное, войдет в историю.
«В Галлиполи была осень,— вспоминал один из солдат,— шли дожди, и приходилось спать на земле, так как палаток еще не было. Голод, холод, слякоть и многое другое. Наш лагерь расположили в семи верстах от города, в долине "Роз и смерти", так называли ее англичане, они жаловались на лихорадку, змей и скорпионов, которых здесь было множество».
Французский комендант распорядился выдавать военный паек. Кормили мясными консервами и фасолью. Приказом Врангеля каждому военнослужащему выдавали одну турецкую лиру в месяц, что позволяло купить хлеба или халвы. Потом еды стало меньше.
«Утром выдавали хлеб на пятерых человек, а иногда и на шестерых,— вспоминал один из галлиполийцев,— затем чай с ничтожным количеством сахара, хлеба обыкновенно хватало только лишь к чаю, а обед (который только назывался обедом) приходилось есть без хлеба, и, конечно, весь день до следующего утра приходилось голодать. Второй чай, который был, не мог утолить потребность в хлебе».
В Галлиполи боевые офицеры плакали. Что теперь делать? Жизнь кончена?
Нансеновские паспорта
В 1921 году обсуждалась идея перевозки армии Врангеля на Дальний Восток. Во Владивостоке еще существовало антибольшевистское правительство братьев Спиридона и Николая Меркуловых, нуждавшееся в военной поддержке. Но Красная армия быстро подавила последние очаги сопротивления и на Дальнем Востоке.
В 1921 году Франция сняла с себя обязанность помогать русской армии. Беженцам предложили три варианта: вернуться в Советскую Россию, отплыть в далекую Бразилию или найти себе заработок самостоятельно в любой европейской стране.
Рассчитывали на братьев-славян — на Королевство сербов, хорватов и словенцев (так после Первой мировой называлась Югославия) и на Болгарию.
В Югославии русским беженцам давали пособие — 400 динар в месяц, неплохое подспорье для тех, кто лишился всего имущества. Король Александр I Карагеоргиевич воспитывался в России, говорил по-русски и обещал русским помогать. Болгары согласились принять несколько тысяч человек. Другие поехали во Францию, там была нужда в рабочих руках, особенно в угольной промышленности. Париж оказался центром эмиграции в силу давних исторических связей двух стран. Во Франции обосновались 400 тысяч русских.
За границей еще сохранялись общественные и государственные учреждения, оставшиеся от царского и Временного правительств. Располагали деньгами Российское общество Красного Креста и Совещание русских послов, которое образовалось 2 февраля 1921 года. Некоторое время существовали посольства — в тех странах, которые еще не признали советскую власть. Посольства выдавали паспорта. Но одна страна за другой признавали Советскую Россию, и эмигранты оставались без документов.
После Первой мировой страны-победительницы создали Лигу Наций, предшественницу ООН, но с меньшими полномочиями. Лига Наций назначила Фритьофа Нансена, норвежского исследователя Арктики, верховным комиссаром по делам военнопленных. В 1921-м Нансена попросили принять на себя обязанности комиссара по делам русских беженцев.
Фритьоф Нансен запросил правительства 48 государств, сколько на их территориях беженцев из России. В сентябре 1928 года на 9-й сессии Лиги Наций он назвал цифру: в Европе и Азии живет 1 млн 130 тысяч русских беженцев. Нансеновское бюро при Лиге Наций выделяло большие суммы в швейцарских франках на медицинскую помощь особо нуждающимся беженцам и отдельно молодежи на учебу.
Нансен предложил выдавать людям, оставшимся без родины и документов, временные удостоверения личности. Они вошли в историю как нансеновские паспорта. Три десятка государств признали эти документы.
Командование белой армии мобилизовало весь флот для вывоза не только военнослужащих, но и пожелавшего уехать гражданского населения
Фото: ТАСС
Кто победил?
Советская Россия эмигрантов назад фактически не приглашала. Только значимые фигуры — тех, кто публично признавал свою вину, горько каялся в своих ошибках и заблуждениях и безоговорочно принимал советскую власть.
Костяк русской эмиграции составили сравнительно молодые и одинокие мужчины — бывшие военнослужащие белой армии, большею частью офицеры. Они пытались завести семью, интегрироваться в окружающее их общество. Не у всех получалось.
Гражданская война фактически закончилась с эвакуацией белой армии из Крыма в ноябре 1920 года. Кто победил? Очевидный ответ — красные. Но это лишь часть ответа. Победу одержали всеобщая ненависть, тотальная аморальность, готовность творить расправу без суда и следствия. А проиграли все — и те, кто вынужден был покинуть страну, и те, кто остался.
Вот что я нашел в более поздних записках моего дедушки, бравшего Крым:
«Война не игра в бирюльки. Но не вспомню случаев, когда при грозной опасности склонен был к "паникмахерству", хотя у собственного носа видел мушку махновского нагана, видел направленный на меня ствол бандитской винтовки.
Жил бесстрашно, верил в грядущий день. Что значили невзгоды перед лицом мировой революции, в атмосфере энтузиазма и непреклонной силы веры? Вот-вот начнется царство социализма на земле.
У Маркса, если не ошибаюсь, есть понятие "смелость невежества". Я бы еще сказал: "смелость невинности". Ребенок без дрожи зайдет в клетку к лютому тигру, протянет ручку погладить злую собаку — он не ведает опасности. Так взрослыми детьми жили и мы, пока не разразилась катастрофа — раскулачивание, потом Большой террор.
Когда-то Достоевский потряс меня изображением детских страданий. Может быть, потому что рос я в условиях не легких. Помню мать в слезах, когда не было хлеба для ребят. Помню ее маленькую, слабую с мешком муки — пудик-полтора — за спиной, кошелкой картофеля в одной руке, а в другой ручка маленькой, едва ли двухлетней сестры, шлепающей по грязи Суражского тракта, помню окружающую нищету, неизмеримо более горькую, чем у нас. Словом, страдания детей — мой пунктик.
Сколько прошло с 1929 года, когда шло раскулачивание? И по сию пору не могу забыть крестьянских ребятишек, которых вместе с жалким скарбом грузили в подводы и вывозили из насиженных мест, порой в дождь, в слякоть, в холод. Я этого видеть не мог... И я стал постигать, что идеей великой революционной целесообразности прикрываются дела невыносимые и преступные».
Столетие спустя понимаешь, что потери невосстановимы. При советской власти Гражданская война рисовалась бесконечной чередой триумфов и побед, и мало кто задумывался над тем, что это победа над собственным народом.