Организатор православных выставок Андрей Трушин подарил режиссеру Библию с гравюрами Жана Дюве в надежде, "что именно здесь найдутся новые идеи для ваших новых фильмов".

из первых уст

Павел Лунгин, кинорежиссер

Российская газета: Как и когда вы все-таки нашли ключ к образу митрополита Филиппа?

Павел Лунгин: Это человек, принесший себя в жертву, чтобы остановить жестокость опричнины. Он хорошо знал царя, обличал его в Успенском соборе, и его слова до сих пор звучат современно. Потому что взывают к правде и справедливости. К милости, человечности, доброте. Он поплатился за это своей жизнью. Но мне, вспоминая о нем, хочется обратить внимание на то, каким он был открытым и широким. Это не был такой узконаправленный ум. При нем видоизменился и стал центром духовной жизни России Соловецкий монастырь, он строил храмы, устраивал скиты, осушал болота, придумал полуавтоматические пекарню и прачечную, а также своего рода "автомат" по разливу кваса - у меня это все вызывает чудную улыбку.

Фильм изначально назывался "Иван Грозный и митрополит Филипп". Я старался снять его так, чтобы в будущем мы не могли вспомнить об Иване Грозном, не вспоминая о митрополите Филиппе. Для меня это величайший человек, я влюблен в него. Чем больше читаю о нем, тем удивительнее он мне кажется. Сейчас, кстати, в серии ЖЗЛ вышла книга Володихина, посвященная митрополиту Филиппу.

Выбор Олега Ивановича Янковского на эту роль тоже был ключевым моментом. Я мог себе представить, как должен вести себя царь или опричник, но святой - это всегда какая-то мистическая тайна. Во время работы над ролью мне не хотелось делать его многоговорящим. Молчание, терпение, глаза и речь, слово в слово взятая из житийных текстов.

РГ: Интернет полон споров, связанных с обсуждением исторических деталей: так или не так были одеты опричники и т.п. Как вы проводили грань между историзмом и художественной метафорой?

Лунгин: Несмотря на то что фильм поэтический - это притча, метафора - в нем много историзма. Все костюмы и предметы реквизита - посохи, бармы, панагии, монашеские и царские кресты - были сделаны нашими художниками по историческим материалам. То, что мы копировали, можно увидеть в Оружейной палате.

Было много споров о медведе. Но у Грозного было 15 медведей. А в летописи есть рассказы о 7 монахах, зашитых в медвежьи шкуры и растерзанных собаками.

Но главное, по-моему, все-таки не детали (неточности могут быть, никто ведь не видел, как выглядел Опричный дворец, например), а правильный дух времени. В наших исторических фильмах меня всегда убивало фальшивое представление о России как о лубочном, сказочном, святочном мире. Хотелось уйти от лубка и показать красоту, мощь и трагизм реальной жизни.

РГ: А личность Петра Мамонова как сказалась в актерском ансамбле?

Лунгин: Мамонов не профессиональный актер. Поэтому он перевоплощается целиком. Натягивает на себя роль, вживается в нее. Становится чем-то вроде кентавра - половина от Мамонова, половина от роли. От этого ощущение правды и достоверности. В каких-то местах у меня просто кровь стыла, настолько реально он играл.

Он - человек раздвоенный, был рок-музыкантом, вел жизнь довольно сложную. Потом с той же неистовой силой, с какой разрушал себя, занимаясь роком, обратился к православию. Буквально кинулся туда. В нем есть внутренний экстремизм. Мне кажется, у него в душе - архаичная, вечная матрица русского характера. Мамонов выразил и постоянное метание царя между глубоким и искренним (нелицемерным) покаянием и возвратом к жестокости, подозрительности, параноидальным ощущением, что тебя окружают одни враги. Я думаю, ему было тяжело это играть. Душевно сложно. Я уговаривал его. И он принял на себя этот груз.

Елена Яковлева 

Российская газета