Россия в условиях глобализации

Мы можем не только выжить, но и извлечь из процесса стратегическую выгоду. Однако значение проблемы таково, что она требует предельной концентрации интеллектуальных усилий, объединения усилий экспертного и политического сообщества, такой концентрации, которая может принести реальные, то есть применимые в практической политике результаты и, возможно, способствовать изменению политического вектора. А это требует неординарных подходов, актов и решений на всех уровнях, в том числе неординарных решений со стороны СМИ.

Вызовы глобализации - жесткие вызовы для любого участника мирового порядка. Тем более они жесткие для России, которая вступает в XXI век далеко не фаворитом.

Действительно, глобализация - проблема далеко не только теоретическая, хотя и теоретическая, конечно, тоже. В связи с этим встает множество вопросов.

Глобализация представляет собой процесс стремительного формирования единого общемирового финансово-информационного пространства на базе новых, преимущественно компьютерных, технологий. В этом ее отличие от интеграции, высшей стадией которой она является: интеграция была и в ледниковый период, глобализация же началась в 90-х гг. ХХ века, 10 лет назад. Поэтому доктора наук, пишущие о глобализации в эпоху Великих географических открытий, не совсем точны. Это была интеграция.

Сразу же хочу предупредить: глобализация еще только разворачивается, она еще не принесла нам своих последствий в полном объеме и пока содержит их только "в зародыше". Поэтому многое из того, о чем я буду говорить, существует пока не как доминанта, но лишь как тенденция.

ОПЕРАЦИЯ НА СОБСТВЕННОМ МОЗГЕ

Наибольшее впечатление производят глобальное телевидение, "финансовое цунами" спекулятивных капиталов, сметающее и воздвигающее национальные экономики, первый кризис глобальной экономики в 1997 - 1999 гг. и, наконец, вершина всего - Интернет, виртуальная реальность, интерактивность. Однако внешние атрибуты и инструменты глобализации не должны заслонять главного - влияния новых, информационных технологий на общество и, шире, на человечество в целом.

Единый мир возник на базе качественно новых компьютерных технологий, которые породили новые информационные технологии, а те, в свою очередь, качественно изменили природу бизнеса.

Главное в глобализации - изменение предмета труда. Человек всегда зарабатывал себе на хлеб, изменяя природу. Благодаря информационным технологиям наиболее прибыльным, наиболее коммерчески эффективным бизнесом стало не преобразование мертвых вещей, которым занималось человечество с момента своего появления, но преобразование живого человеческого сознания - как индивидуального, так и коллективного.

Строго говоря, нового тут нет. На некоммерческой основе это делает большинство государств мира, и не только тоталитарных, со времен Первой мировой войны. Однако информационные технологии впервые удешевили и упростили технологии формирования сознания до такой степени, что они стали практически общедоступны. В результате изменением нашего сознания занимается не национальное и даже не зловещее "мировое" правительство, а практически каждый фабрикант собачьих консервов. Тот, кто не делает это, давно вытеснен из бизнеса, в котором теперь нечего делать без РR-технологий: в отличие от традиционного маркетинга, они приспосабливают не товар к предпочтениям людей, а, напротив, людей - к уже имеющемуся товару.

В результате человечество все больше напоминает хирурга, делающего самому себе операцию на открытом мозге.

И самый первый - что такое глобализация? Всегда ли люди, употребляющие сам термин, четко представляют, о чем следует говорить, и даже то, о чем они сами говорят? Как глобализация соотносится с фундаментальными процессами, происходившими в мире в последние столетия (по крайней мере начиная с открытия Америки Христофором Колумбом), и со становлением/разрушением одно-, двух- или многополюсного мира?

Где заканчивается реальное содержание процесса - и где начинаются идеологический флер, инструментальные идеи, спекуляции, становящиеся политическим орудием?

Является ли глобализация объективным и, следовательно, неизбежным процессом? Охватывает ли она весь мир - или это процесс, затрагивающий страны и народы, принадлежащие к мировой "элите", "золотому миллиарду" и, следовательно, оставляющий за своими рамками, выталкивающий, отсекающий от "нового сверкающего мира" большинство человечества?

Должна ли Россия ставить своей целью адаптироваться к процессу глобализации, вписаться в него, приспособиться к новой глобализирующейся реальности?

Где граница между следствиями объективного процесса - и политикой, которая проводится государством как субъектом? И насколько широк или узок коридор возможностей, который предоставляется акторам мировой политической сцены реалиями глобальных процессов?

Или Россия должна противостоять процессу, стремясь создать новую систему ценностей, новую цивилизационную реальность, сохранив свою особость? И, возможно, возглавить полюс, противостоящий Западу, начавшему процесс глобализации, ориентироваться не на Запад, а на Восток, не на Европейское сообщество или США, а на Китай, Индию, даже Иран? Противопоставить, таким образом, объективной реальности, течению истории концентрированную политическую волю? Возможно ли это?

И если Россия признает объективность процесса глобализации, то явится ли она, нынешняя, серьезно ослабленная катаклизмами последних полутора десятилетий (и накопившимся грузом предшествующих, тоталитарных и авторитарных, но всегда жестких эпох), неизбежным аутсайдером, окажется ли неизбежно проигравшей? Как об этом писал в "НГ" влиятельный американский эксперт по России Томас Грэхэм, видящий Россию только второсортной, малозначимой державой (см.: "Вопросы из Вашингтона: есть ли у России достаточно уверенности в своих силах, чтобы вести конструктивный разговор с США", "НГ", 21.03.01). Или у нас есть шансы и возможности, причем шансы и возможности, не связанные с исключительно проявлениями политической воли и парадигмами нового мессианизма, а вытекающие из строго научного анализа ситуации? Возможности, не основанные на факторе русской духовности, а имеющие определенные основания в сфере экономики?

И какова разумная грань между гибкостью, адаптацией к стремительно формирующимся новым мировым реальностям - и сохранением своего лица, цивилизационного капитала, накопленного Россией за многие века?

И если статус России объективно, по сравнению с СССР, снизился, то как сохранить национальное достоинство, уверенно и спокойно занять место в мире, адекватное новым возможностям и новой, иной, чем во времена холодной войны или разрядки, ответственности России перед миром?

Большинство сформулированных выше вопросов ставилось на недавней ежегодной ассамблее Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), посвященной проблеме глобализации, - и участники ассамблеи давали на них свои, порой весьма различные, порой противоположные ответы (подробнее об этом см. "НГ", 06.03.01).

Именно материалы, представленные на последнюю сессию СВОП, и составят ядро двух специальных номеров "НГС" (в апрельском номере публикуются тексты Михаила Делягина и Алексея Салмина). Хотя мы, естественно, не отказываемся от публикации и иных, более традиционных для "НГС" материалов (особый интерес, на наш взгляд, представляет стенограмма, правда, существенно сокращенная, "круглого стола", проведенного совместно газетой "Россiя" и "Независимой газетой").

Тексты членов СВОП публикуются практически в том виде, в каком они были представлены на ассамблею этой организации. Редакция, разумеется, получив у авторов согласие на публикацию, лишь произвела в необходимых случаях незначительные сокращения, а также взяла на себя смелость придать материалам более газетный, статейный характер, дав там, где это напрашивается, свои подзаголовки и сняв присущую тезисам как определенному, причем весьма специфическому жанру нумерацию пунктов и подпунктов. Все-таки газета должна думать не только о потребителе текстов, принадлежащем к российскому "политическому классу", но и о самом широком читателе...

Превращение формирования сознания в наиболее выгодный бизнес - не частный вопрос коммерции. Оно изменяет сам характер человеческого развития: если раньше человечество изменяло окружающий мир, то теперь - вероятно, из-за того, что антропогенная нагрузка на биосферу приблизилась к некоему критическому уровню - оно перешло к изменению самого себя.

Технологии этого изменения, по аналогии с традиционными высокими технологиями, направленными на изменение окружающей среды - high-tech, получили название high-hume. Первоначально они использовались только для обозначения технологий формирования сознания, однако перспективы генной инженерии позволяют включать в эту категорию все технологии непосредственного изменения человека.

Превращение формирования сознания в лучший бизнес - это революция. Она кардинально повышает эффективность производства, качественно меняет международные взаимоотношения и мировую конкуренцию.

Однако целиком ее последствия еще не осознаны, и нет уверенности, что они могут быть осознаны вообще, так как формирование сознания всегда носит двусторонний характер: воздействуя на чужое сознание, вы неминуемо меняете и свое. Убеждая кого-то в чем-то (а управление при помощи формирования сознания - это во многом управление при помощи убеждения), вы неминуемо убеждаете в том же и себя, - и теряете объективность. Вопреки узбекской пословице, если вы сто раз искренне произнесете слово "халва", во рту у вас станет сладко. Этот эффект - самопрограммирование - является первой опасностью, связанной с превращением формирования сознания в наиболее эффективный бизнес: управляющие системы могут просто потерять адекватность в масштабах всего развитого мира, что приведет к непредсказуемым, но печальным последствиям для всего человечества.

С ней связана вторая опасность - профессиональная болезнь пиарщиков: стремление решать проблемы реального мира "промыванием мозгов". В ограниченных масштабах такой подход эффективен, но если он начинает доминировать, то также ведет к неадекватности управляющих систем. Классический пример - администрация президента России с 1995 г. и по наше время.

Третья опасность широкого распространения информационных технологий связана со снижением ответственности управляющих систем. Работая с "картинкой" и представлениями, человек неминуемо теряет понимание того, что его работа влияет на реальную жизнь реальных людей. Он просто забывает о них - и в сочетании с высокой эффективностью это превращает его в прямую угрозу для общества.

"Спортсмены - как дети,
Убьют - не заметят".

Максимальная эффективность технологий формирования сознания качественно повышает влиятельность тех, кто владеет ими, и тех, кто их применяет; такие люди становятся могущественными.

При этом никакой "платы за могущество" нет; человек, создавая и внедряя новые представления, формируя сознание других людей, чувствует себя творцом, близким к богу. Эйфория творчества вкупе с безответственностью обеспечивает ему невиданное удовлетворение от повседневной жизни. "Человек, формирующий чужое сознание, испытывает значительно больше положительных эмоций в единицу времени, чем любые другие люди (за исключением влюбленных)".

А теперь представьте себе "в одном флаконе" абсолютную безответственность, колоссальное могущество и фантастическую радость от каждой минуты работы...

Этому можно только позавидовать, правда? И завидуют.

И безответственный стиль деятельности становится образцом для подражания, в том числе и за пределами "информационной элиты", что подрывает дееспособность общества.

Снижение ответственности при эрозии адекватности - поистине гремучая смесь!

Но это еще не все. Четвертой опасностью информационного сознания является извращение - или по крайней мере сужение - демократии. И дело здесь не только в ослаблении государства, являющегося несущей конструкцией, опорой современных демократий, но и в том, что для формирования сознания общества достаточно воздействовать на его элиту - относительно небольшую его часть, участвующую в принятии важных решений или являющуюся примером для подражания.

Длительные усилия по формированию сознания изменяют сознание элиты, и оно становится другим, чем сознание общества. В ситуации, когда способ мышления и мировоззрение элиты отличаются от наиболее распространенного в обществе, элита отрывается от него и теряет эффективность. При этом исчезает смысл демократии, так как идеи и представления, рожденные в низах общества, уже не диффундируют наверх по капиллярным системам общества, а просто не воспринимаются элитой.

В результате потенциал демократии съеживается до совершенно незначительных размеров самой элиты.

Как быстро происходит этот процесс, можно видеть на примере России, где демократы уже в 1998 г., то есть за 7 лет своего господства, оторвались от народа значительно сильнее, чем коммунисты - за 70 лет своего.

Ситуацию усугубляет то, что в информатизированном обществе, иначе говоря, в таком обществе, в котором в широких масштабах применяются технологии формирования сознания, элита значительно уже, чем в обычном. Это вызвано технологическими причинами: одновременной небывалой мобильностью и концентрацией ресурсов. Классический пример - современный фондовый рынок. Изменение сознания буквально сотни его ключевых игроков способно переменить всю финансовую ситуацию в мире.

В силу эффективности, влиятельности и привлекательности своей деятельности элитой информатизированного общества очень быстро становятся люди, участвующие в формировании сознания. Это "информационное сообщество", обладающее специфическими мировоззрением, системой ценностей и стилем поведения, неминуемо обособляется в рамках каждого отдельно взятого общества.

В результате возникает глубокое противоречие между "информационной элитой", формирующей общественное и индивидуальное сознание, творящей "дивный новый мир", и основной массой населения (в том числе высокообеспеченного и образованного), в силу специфики своей деятельности не имеющей доступа к информационным технологиям и являющейся поэтому исключительно объектом их применения.

От всех преимуществ информационной революции им достаются только голливудские блокбастеры, вложения в инвестиционные фонды и растущая неуверенность в окружающем мире, сконструированном для них "информационной элитой".

Мировоззрение и психология этих двух групп все более различаются, и вторые, испытывая вполне понятные обиду и зависть, становятся движущей силой "новой левой инициативы", самой серьезной левой инициативы со времен Вьетнама.

Протест "неолуддитов" исторически обречен, как и всякий бунт против технологического прогресса. Парадоксально, что сейчас - опять-таки впервые в истории человечества - можно остановить прогресс, надолго разрушив Интернет, однако бунтари, способные дернуть стоп-кран в самолете человеческой цивилизации, гарантированно не смогут создать соответствующие технологии.

При этом чем более развитым является общество, тем острее в нем проявляется описанное противоречие, так как тем выше в процентном отношении доля "информационной элиты" и тем заметней ее деятельность.

ЭРА МЕТАТЕХНОЛОГИЙ

Происходящее во всем мире обособление групп людей, работающих с "информационными технологиями", в "информационное сообщество" неизбежно ведет к постепенной концентрации этого сообщества (в силу факторов материальных - в том числе потому, что интеллект, хотя и выживает, но не воспроизводится в условиях бедности и опасности, - и интеллектуальных) в наиболее развитых странах. Тем самым создается объективно обусловленный технологический разрыв в первую очередь между развитыми и развивающимися странами.

Данный разрыв закрепляется и становится практически непреодолимым в силу целого ряда факторов, важнейшими из которых являются так называемые "метатехнологии" - кардинально новый тип технологий, само применение кот орых принципиально исключает возможность конкуренции с разработчиком. Это своего рода плата за допуск к более высокой эффективности.

В качестве примеров можно привести проект сетевого компьютера (рассредоточение его памяти в сети открывает разработчику всю информацию пользователя) и современные технологии связи, позволяющие анализировать в он-лайновом режиме все телефонные сообщения Европы (вялотекущий скандал вокруг системы "Эшелон" вызнан именно коммерческим использованием результатов этого анализа), а также технологии формирования сознания, нуждающиеся в постоянном обновлении (так как сознание быстро привыкает к внешнему воздействию, и прекращение обновления механизмов этого воздействия может принести к потере управляемости).

Появление и распространение метатехнологий снижает значение финансов с точки зрения конкурентоспособности: если раньше они были главным источником рыночной силы, то теперь становятся лишь ее следствием. Деньги теряют значение, а конкурентоспособность все больше определяется технологиями, которые часто нельзя купить. Последние будут превращаться во "вторую природу", задавая условия развития личности и человечества, постепенно меняя рыночные отношения и права собственности, выполняющие свои функции с момента появления денег. "Вторая природа" - совокупность технологий - станет для информационного общества таким же внешним ограничением и стимулом развития, каким была "первая" природа для общества первобытного.

Пока же передача технологий встречает значительно больше не только субъективных, но и объективных ограничений, чем передача денег. Главный барьер - образование и благосостояние: необразованный не сможет использовать технологии, даже если ему их продадут, а бедное общество не удержит достаточное количество образованных людей. Это создает объективный технологический разрыв между развитыми и развивающимися странами, который нельзя преодолеть в современных условиях.

Данный разрыв закрепляется из-за кардинального изменения ключевых ресурсов развития человеческого общества, происходящего под воздействием информационных технологий: это уже не пространство с жестко закрепленным на нем производством, а в первую очередь мобильные финансы и интеллект. Соответственно, эффективное освоение территории - уже не оздоровление находящегося на ней общества, но, напротив, обособление (которое обычно является результатом кризиса) и изъятие его финансов и интеллекта. При этом прогресс более развитого общества идет за счет деградации "осваиваемого", причем масштабы деградации, как всегда при "развитии за счет разрушения", превосходят выигрыш более развитого общества.

Таким образом, распространение информационных технологий и глобализация качественно изменили характер сотрудничества между развитыми и развивающимися странами: созидательное освоение вторых первыми при помощи прямых инвестиций (бывшее содержанием как основанной на прямом политическом господстве "английской" модели колониализма, так и основанной на косвенном экономическом контроле "американской" модели неоколониализма) уступает место разрушительному освоению при помощи изъятия финансовых и интеллектуальных ресурсов. Именно осмысление реалий и последствий этого перехода породило понятие "конченых стран", безвозвратно утративших не только важнейшие - интеллектуальные - ресурсы развития, но и способность их производить.

Концентрация в развитых и особенно в наиболее развитых странах "информационного сообщества", появление метатехнологий и изменение ресурсов развития делают технологический разрыв исключительно значимым.

При этом единство рынка обеспечивает всеобщность и небывалую остроту конкуренции, от которой больше некуда спрятаться: если 10 лет назад, ковыряясь на приусадебных участках, мы боролись исключительно со своей ленью, то в условиях глобализации мы конкурируем с сотнями миллионов крестьян всего мира. И если мы делаем свое дело хуже них или находимся в худших исходных условиях, то мы зря тратим время и обрекаем себя на банкротство. В результате конкуренция из механизма воспитания и развития слабых превратилась в механизм их уничтожения.

Именно это вызвало широкий протест против глобализации со стороны развивающихся стран, проявляющийся (в отличие от протеста представителей развитых стран) не столько в беспорядках, сколько в документах ООН.

Протест был усилен американской пропагандой, рисовавшей глобализацию как путь ко всеобщему процветанию. Когда выяснилось, что та, как и любое усиление конкуренции, означает укрепление сильных (в первую очередь США) и ослабление слабых, "третий мир" почувствовал себя жестоко обманутым - и антиамериканизм приобрел форму антиглобализма.

Разрыв между развитыми и развивающимися странами приобретает окончательный, а при сохранении сложившихся тенденций - и непреодолимый характер.

ПЯТЬ УРОВНЕЙ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ ПИРАМИДЫ

Интенсивность конкуренции различна на различных уровнях сформировавшейся технологической пирамиды. На ее вершине находятся создатели новых технологических принципов, полностью контролирующие и самостоятельно формирующие рынки и направления реализации своего продукта. Его эффективность настолько высока, что он, как правило, практически не выпускается на открытые рынки, продаваясь и покупаясь преимущественно внутри соответствующих транснациональных корпораций, в той или иной форме контролирующих проведение исследований. Таким образом, рынки новых технологических принципов как постоянное и регулярное явление практически не существуют, а оборот этих принципов носит внутренний для крупных субъектов мировой экономики характер. Он контролируется ими не столько коммерчески, сколько наиболее жестко - организационно.

Так же, как наиболее эффективные современные технологии относятся не столько к производству, сколько к управлению (и особенно к формированию сознания), описываемые новые технологические принципы относятся далеко не только к традиционно производственным сферам.

Эффективность создания этих принципов связана не только с наибольшей долей добавленной стоимости (которая неуклонно уменьшается от верхних "этажей" технологической пирамиды к нижним, снижая соответственно эффективность бизнеса) и наибольшей степенью контроля за рынком сбыта (которая прямо зависит от степени уникальности товара - реальной или внедряемой в сознание потребителей при помощи системы торговых марок и также снижается от верхних "этажей" к нижним), но и с тем, что на основе этих принципов затем формируются технические и поведенческие стандарты, дающие совершенно фантастическое конкурентное преимущество тому, кто эти стандарты первоначально формирует. Это преимущество так велико и обеспечивает такие прибыли, что позволяет говорить о получении своего рода ренты, аналогичной горной, сельскохозяйственной, интеллектуальной и т.д.

Наиболее эффективной, как показывает практика, оказывается разработка стандартов мышления (стереотипов) и поведения, а уже только потом - технологической деятельности. Соответственно, главными технологическими принципами, наиболее важными с точки зрения обеспечения национальной и корпоративной конкурентоспособности, являются именно те, что связаны с формированием сознания и организацией управления. Технологии стратегического планирования и кризисного управления дают пример наиболее успешного практического воплощения этих принципов.

Однако само по себе их практическое воплощение в непосредственно реализуемые технологии переводит нас на второй "этаж" технологической пирамиды.

Производители продуктов этой группы также непосредственно контролируют процесс их реализации, хотя и в значительно меньшей степени, чем представители первого "этажа". Ведь в отличие от новых технологических принципов технологии сами по себе в достаточно больших объемах регулярно поступают на открытые рынки, хотя продается обычно не сама собственность на них, но лишь право их использования и иногда ограниченного тиражирования.

Третий, четвертый и последний, пятый уровни технологической пирамиды образуют производители товаров, в той или иной форме использующие разработанн ые на втором уровне "ноу-хау". Эти уровни плавно перетекают друг в друга по мере упрощения и снижения степени уникальности производимых товаров: от уникальных потребительских товаров, сложного технологического оборудования и высококвалифицированных услуг, поступающих на открытый рынок, но позволяющих производителю полностью контролировать его, к просто сложным и на последнем, пятом уровне, образующем фундамент пирамиды, - к однородным "биржевым", обычно сырьевым товарам или продукции первого передела, рынки которых в наибольшей степени контролируются потребителями и являются поэтому наименее стабильными. Ориентация на них производителя или страны традиционно и вполне заслуженно рассматривается как серьезный фактор стратегического риска.

Распределение стран по "уровням" описанной технологической пирамиды в соответствии с традиционными представлениями носит достаточно устоявшийся характер.

Единственной страной мира, в массовом порядке и в различных сферах продуцирующей новые технологические принципы, являются сегодня США, в меньшей степени - Великобритания. Соответственно, эти "полторы страны" занимают первый "этаж" технологической пирамиды.

Концентрация их ресурсов на наиболее эффективных видах бизнеса, связанных с созданием новых технологических принципов, заставляет рассматривать все остальные потенциально доступные для них виды деятельности как расточительную трату сил и средств. Именно с этой точки зрения следует оценивать постепенный стихийный сброс менее эффективных производств в другие страны.

Следует подчеркнуть многообразие форм, в которых осуществляется такой сброс в условиях глобальной конкуренции, и его неявный характер. Это отнюдь не только прямая передача относительно примитивных технологий и вывод производственных подразделений транснациональных корпораций с территории Соединенных Штатов. Наиболее существенным, хотя и наименее пока заметным рычагом структурной перестройки американской экономики является именно концентрация всех ресурсов (как стихийная, так и сознательно направляемая государством) на развитии наиболее эффективной деятельности - создания новых технологических принципов.

Такая концентрация ведет к относительному оскудению ресурсного потенциала (не только материальному и финансовому, но в первую очередь организационному и интеллектуальному) традиционных, менее эффективных видов бизнеса, что способствует постепенному и обычно трактуемому совершенно неправильно снижению показателей его собственного развития.

Инструментом выдавливания из американской экономики относительно неэффективных видов бизнеса, расточающих всегда ограниченные ресурсы и приносящих упущенную прибыль, является глобальная конкуренция. Осуществляемая в ее процессе структурная перестройка экономики выражается не только в стагнации ряда технологически простых отраслей собственного материального производства, но и в отставании американских представителей второго и третьего "этажей" технологической пирамиды в производстве целого ряда сложно-технических товаров и технологий от своих ближайших конкурентов.

Достаточно сказать, например, что США уступают Европе по качеству систем мобильной связи, Европе и Японии - по качеству автомашин, Японии - по ряду компьютерных технологий (в частности, американские фирмы так и не освоили производство сверхтонких жидкокристаллических экранов, развернутое японскими корпорациями еще три года назад).

Однако принципиально важно, что это отставание вызвано не невозможностью, а в первую очередь ненужностью повторения или превышения уже достигнутого кем-то результата.

Американской экономике не нужно производить лучшие в мире автомобили или компьютеры по той же причине, по которой директору корпорации или нобелевскому лауреату не нужно уметь лучше всех в мире чинить канализацию: это не их профессия, они владеют значительно более эффективными способами зарабатывания денег и при возникновении нужды просто оплатят услуги соответствующих специалистов, зарабатывающих на порядок меньше, чем они.

По социально-политическим причинам, а также вследствие высокой инерционности общественных процессов американская экономика не может быстро избавиться от производящих упущенную прибыль производств низших "этажей" технологической пирамиды (а некоторые из них - например, сферу бытовых услуг - вынуждена будет сохранять всегда). Но постепенность структурной перестройки американской экономики не должна затемнять ее однозначности.

Уже на этом наиболее простом примере (так как он касается только двух стран первого "этажа" технологической пирамиды) наглядно видно несовпадение технологического и традиционно-географического, странового разделения труда. На более низких "этажах" путаница усугубляется: достаточно указать, что нет практически ни одной страны, находящейся исключительно на втором или исключительно на третьем "этаже", так как разработка технологий и производство сложнотехнических товаров теснейшим, практически неразделимым образом связаны между собой.

Точно так же пятый, последний уровень технологической пирамиды - производство сырьевых товаров и продукции первого передела - оказывается "склеен" с четвертым, так как даже экспортноориентированные страны, как правило, перерабатывают часть добываемого ими сырья для собственных нужд, в том числе и в тех случаях, когда это считается невыгодным с чисто экономической точки зрения.

Конкуренция внутри уровней технологической пирамиды ведется за рынки сбыта, и чем выше уровень, тем менее интенсивна эта конкуренция по описанным выше технологическим причинам.

Между уровнями технологической пирамиды идет конкуренция за ресурсы, причем из-за того, что каждый следующий более высокий уровень более эффективен, она становится заведомо безнадежной для менее развитых участников. "На уничтожение" ведется именно эта конкуренция. Именно она наиболее значима с точки зрения международного развития, именно она подразумевается в первую очередь под "глобальной" конкуренцией.

КАК ПРЕОДОЛЕТЬ ГЛОБАЛЬНЫЙ МОНОПОЛИЗМ

Превращение конкуренции в орудие уничтожения ее слабейших участников свидетельствует о вырождении конкуренции.

Другой признак вырождения конкуренции - возникновение на едином мировом рынке глобальных монополий, почти не поддающихся регулированию государствами и международной бюрократией (последние были бессильны даже перед лицом традиционных производственных ТНК; сейчас же им противостоят во многом неформальные - и соответственно в принципе почти не поддающиеся даже обычному наблюдению - финансово-информационные группы).

Признаками загнивания этих монополий являются:

- первый кризис глобальной экономики 1997-1999 гг. (по недоразумению до сих пор называемый "азиатским фондовым"), увенчавшийся агрессией США и их партнеров по НАТО против Югославии;

- накопление богатства, как было отмечено в докладе Кофи Аннана на Саммите тысячелетия, перестало вести к решению основных проблем, стоящих перед человечеством (это свидетельствует об исчерпании традиционного механизма глобального развития и необходимости смены его парадигмы).

Существуют только два способа преодоления загнивания монополий. Первый - расширение масштабов рынков.

В частности, величие Рейгана и Тэтчер состоит прежде всего в том, что они усмирили национальные монополии, открыв национальные экономики для международной конкуренции. Именно этот шаг придал прогрессу США и Великобритании импульс, сделавший их лидерами технологического развития человечества - единственными странами, постоянно генерирующими новые технологические принципы в широком круге отраслей. Но сегодня монополии носят уже мировой характер - и в принципе нет конкуренции, для которой можно было бы "по старым рецептам" открыть мировую экономику.

Второй путь - качественный технологический рывок в отличие от первого носит слабопредсказуемый, нерегулируемый и весьма разрушительный характер. Эта разрушительность вызвана кардинальным повышением производительности труда, в результате которого значительная часть занятых лишается работы и средств к суще ствованию в сроки, не позволяющие самостоятельно адаптироваться к изменению и освоить новую профессию.

Наиболее четко последствия изживания загнивающего монополизма описал Маркс, отметив, что в результате распространения в Англии ткацкого станка холмы Индии были покрыты костями ткачей, умерших от голода.

Такова цена ограничения технологического прогресса ради консервации благоприятных социальных отношений. Подобное ограничение неминуемо ведет к искажениям структуры экономики, к взрывообразному и разрушительному исправлению накопленных диспропорций в результате стремительного распространения ранее сдерживаемых технологий.

Необходимый для слома глобального монополизма технологический рывок может быть осуществлен за счет существующего сегодня целого класса "закрывающих" технологий, названных так потому, что емкость открываемых ими новых рынков в краткосрочной перспективе существенно ниже емкости рынков, которые "закрываются" в результате вызываемого ими повышения производительности труда. Их использование сделает ненужными огромное количество широко распространенных производств и, соответственно, лишит работы людей, занятых на них. Классический пример "закрывающих" технологий - технология упрочнения рельсов, способная привести к трехкратному уменьшению потребности в них и к соответствующему сокращению их выпуска.

Наиболее перспективной группой "закрывающих" технологий являются интегрированные технологии, обеспечивающие сознательную активизацию индивидуумом своего обычно не используемого подсознания и объединенные в рамках так называемого "проекта 96". Данные технологии сделают излишними многие из современных психологических, медицинских, обучающих и иных технологий, кардинально повысив самостоятельность и независимость личности в деле ее саморазвития.

Пока "закрывающие" технологии в основном сконцентрированы в рамках специальных исследований, проводившихся в СССР. В развитых странах аналогичные разработки частью не осуществлялись в принципе (как из-за своей опасности для рыночных механизмов, так и потому, что рыночная экономика экономней социалистической и в отличие от нее не позволяла своим специалистам работать "в стол"), частью надежно блокировались при помощи патентных механизмов. (Собственно, и разрушение СССР можно рассматривать как коллективное захоронение всех этих представляющих смертельную опасность для развитого мира технологий, своего рода "оружия массового уничтожения" прогресса - в одном гигантском могильнике.)

Массовый выброс "закрывающих" технологий на мировые рынки и их почти неизбежное внедрение вызовет резкое сжатие всей индустрии, что приведет к катастрофическим последствиям для большинства стран,

Выиграют лишь страны, находящиеся либо на пост- (как США и, возможно, Великобритания), либо на доиндустриальной ступени развития, - в них не произойдет массовых сокращений производства и они получат дополнительные шансы за счет резкого ослабления индустриального мира.

Как ни странно, в числе выигравших окажется и вполне индустриальная Россия - прежде всего как владелец и основной продавец "закрывающих" технологий. Ясно, что это принесет не только деньги, но и колоссальный политический ресурс, - только представьте: мы будем решать, какую технологию из наших "ящиков Пандоры" и в каких объемах выпускать в мир - и, соответственно, в каких отраслях развитых стран и в каких объемах сворачивать производство. Однако Россия выиграет и как страна, в которой в результате катастрофической реформы объемы производства упали ниже уровня минимального самообеспечения: в этих условиях кардинальный рост производительности во многом приведет не к перепроизводству, а всего лишь к импортозамещению на российском рынке.

Однако этот выигрыш будет, к сожалению, краткосрочным: получив преимущества благодаря разрушению стратегических конкурентов, пост- и доиндустриальные страны почти сразу столкнутся с катастрофическим падением спроса на свои услуги (первые лишатся покупателей информационных технологий, вторые - туристов и потребителей сувенирной продукции).

И только Россия, если она сможет удержать процесс распространения "закрывающих"" технологий под своим контролем, сможет извлечь из него глобальную, стратегическую выгоду.

Следует понимать, что без использования потенциала "закрывающих" технологий Россия практически не имеет приемлемых долгосрочных перспектив. Плохой климат - хозяйственная деятельность ведется в России в самых холодных условиях в мире - обусловливает издержки производства, значительно большие (вследствие намного больших энергоемкости производства и калорийности питания), чем в остальных странах мира. Кроме того, неисправимое в краткосрочной перспективе плохое качество управления (вызванное как психологическими причинами, так и тем, что российское государство исторически сформировалось для передела собственности и было способно стимулировать развитие только по недоразумению) приводит к дополнительному повышению издержек.

В результате концентрация на любом относительно простом производстве является для России исторически безнадежной, способной привести исключительно к банкротству. Россия может концентрироваться только на сложном производстве, чтобы положительная интеллектуальная рента превышала отрицательную климатическую и управленческую.

Развитие научных заделов и длительная созидательная работа в научной сфере, привычная для остатков российской научной бюрократии, недостижимы для нашего общества по следующим основным причинам:

- общий упадок всех факторов формирования человеческого потенциала (образование, здравоохранение, госуправление), который по мере реализации правительственной стратегии будет только нарастать;

- высокая капиталоемкость советских исследований делает их продолжение невозможным не столько из-за отсутствия требуемых значительных сумм денег, сколько из-за органической неспособности систем научного управления использовать подобные суммы (воровство бюджетных денег в российской науке сопоставимо с аналогичным воровством в российской армии);

- утрата государством способности планировать и руководить развитием технологий носит необратимый характер.

Таким образом, Россия в ее сегодняшнем и завтрашнем состоянии гарантированно не способна к развитию технологий; она может лишь использовать технологическое наследство Советского Союза, сконцентрированное и доработанное коммерческими структурами. Роль государства сужается в этих условиях до простой защиты от внеэкономических воздействий, что вполне соответствует даже его сегодняшним возможностям.

* * *

В настоящее время человечество стоит на пороге качественно нового и потому неведомого периода своего развития.

С одной стороны, заканчивается эпоха изменения природы: aнтропогенная нагрузка приблизилась к объективному пределу, и человек начинает решать эту проблему путем приспособления себя к окружающей среде. С другой стороны, технологии вырвутся из-под общественного контроля, как это было при переходе от феодализма к капитализму, неся "на плечах" уже не просто новые общественные отношения, но и новый облик всего человечества.

Принадлежность России "закрывающих" технологий вселяет оптимизм - но вновь навьючивает на нас сброшенную при распаде державы ответственность за судьбу мира.

То, что для слабого и глупого является проблемой, для сильного и умного становится возможностью.

Сегодня в силу объективных причин глобализация является проблемой для России.

Из этого следует только один вывод: нам пора исправляться.

Михаил Делягин

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе