В последние же годы Республика Дагестан постоянно фигурирует в средствах массовой информации как один из наиболее проблемных субъектов Российской Федерации. Политические конфликты и противостояния, теракты и т.п. стали здесь событиями едва ли не заурядными.
В настоящей книге представлены характеристики социокультурного аспекта "традиционной" жизни горной части населения Дагестана, а также обозначены некоторые значимые штрихи современного политического его состояния.
Образы общественного порядка
Совершивший во второй половине 1860-х гг. кратковременную поездку по горному краю публицист и общественный деятель Николай Воронов остроумно и прозорливо подметил: "Судя о Дагестане ... нельзя не прийти к выводу, что основа дагестанской самобытности, или же своего рода цивилизации, лежит в своеобразном искусстве горного домостроительства, понимая последнее в самом обширном значении, т.е. как в отношении устройства частного жилья, так и в отношении частного и общественного распорядка, обуславливаемого требованиями горной архитектуры. С этой точки зрения легко понимаются и дурные и хорошие черты дагестанской своеобычности". Позднее архитекторы со своей точки зрения конкретизировали данный тезис. Один из них сравнивал расположенные на скатах горных складок селения с друзами кристаллов, называл их образованиями чрезвычайно цельными, в которых членение на отчетливо выраженные кварталы или даже отдельные здания не нарушает единства, но "уничтожает индивидуальность здания, лишает его собственного лица". "Благодаря приблизительно равной величине домов, постоянному чередованию одинаковых форм, глаз как будто улавливает какой-то ритм, очень простой и спокойный, опять-таки - как и в друзе кристаллов".
Характерный ритм застройки горных селений отражал не только архитектурную традицию, сложившуюся в конкретных природно-географических условиях. Он выражал социальный опыт здешних горцев по нахождению своего места в мире природы, обеспечивавшему жизнеспособность общества, как средствами культуры сформированной целостности.
Дагестанские селения отличались от населенных пунктов других горных областей Кавказа своими размерами, в них проживали представители нескольких семейно-родственных групп, называемых тухумами. Иногда это были настоящие микрогорода, чаще - многоквартальные селения, где родственники стремились селиться рядом друг с другом, но даже когда такой принцип расселения им удавалось соблюсти, то порядок жизни определялся вовсе не родственными связями. Там, где жилые дома располагаются ярусами друг над другом, где плоские земляные крыши нижестоящих построек служат жизненно важным пространством обитателей домов вышестоящих, а количество ярусов в селениях может достигать нескольких десятков, трудно придерживаться только родственных отношений. Там преобладали соседские, общинные связи и взаимные обязательства.
Процесс формирования крупных населенных пунктов в горных районах Дагестана пришелся на средневековый период и растянулся на столетия. Народная память связывает его с потребностью обеспечения безопасности: объединенными силами легче и надежнее было противостоять врагам - ближним соседям, посягавшим на земельные угодья, иноземцам, желавшим подчинить себе горцев и заставить их платить дань. Образование сельских общин, являвших собой самодостаточные общественные структуры, имело продолжение. Подобно тому, как тухумы и отдельные лица вступали между собой в договоры, так и общины заключали между собой договорные отношения, предполагавшие совместное пользование пастбищными горами и обеспечение коллективной безопасности. Такие союзы общин, получившие в русской науке и публицистике XIX в. название "вольные" общества, на местных языках имели характерные обозначения. Аварское бо, андийское игъа, даргинское хIуреба и т.д. буквально означают "войско". Однако слово "войско" употреблялось в расширенном значении, оно подразумевало функции своеобразного микрогосударства и гражданского общества, так что словесная формула, буквально звучащая как "поднять войско", на деле подразумевала "поднять народ на пожар, на общественные работы", "поднять ополчение" для отпора врагу или отправиться в поход на неприятеля. Все это было возможно только при личной свободе членов общин и их союзов. Свободные общинники и составляли абсолютное большинство населения горных районов и называли себя узденями.
В условиях же, когда большинство населения составляют лица, владеющие земельными наделами и готовые с оружием в руках защищать свои права от чьих-либо притязаний, классовые отношения и государственные системы, как правило, формируются с большим трудом. Общины управлялись народными сходами (то же именовавшимися джамаат), на которых были обязаны присутствовать все зрелого возраста узденьского сословия мужчины. Они избирали из своей среды главу общины (в русской историографии старшину), и он вместе с помощниками отправлял функции исполнительной власти, но был подотчетен народному собранию, и если по каким-либо причинам не устраивал общинников, то смещался с этой должности. Выборный глава был и в союзе общин.
Идеализировать местную "демократию", конечно, не следует. Тем не менее, социальная история и культура горного Дагестана по-своему уникальна. Она являла собой образец той формы социально-политического развития, при которой общинные отношения, достигнув расцвета, доминировали, не позволяя складываться отношениям феодальным. В итоге в позднее средневековье и в новое время там существовали десятки независимых или полунезависимых от соседних ханств союзов общин или "вольных" обществ, и они в значительной степени формировали политический облик Страны гор.
Кавказская война
Тема Кавказской войны чрезвычайно обширна, многопланова и требует специального рассмотрения. В настоящем случае затронуты аспекты, связанные с социокультурной ее составляющей и только со стороны горцев Дагестана. Эта составляющая важна для понимания причин и логики развития событий, тем более что социокультурные параметры горско-дагестанского общества могут сознательно искажаться историками, дающими этой войне тенденциозную интерпретацию. Так поступает автор солидных по объему работ М.М.Блиев, выстраивая собственную концепцию Кавказской войны. По его мнению, местные горцы являлись истыми скотоводами, жили по хуторам, и потому уровень их социально-политического развития был откровенно низким. Основным звеном их общественной системы якобы являлся род-тухум, а едва ли не главным видом деятельности - грабеж соседей. Значение набегов, по Блиеву, существенно возросло с переходом общества от эгалитарных к иерархическим отношениям, став "агрессивным способом собирания дани", а когда на Кавказе появилась Россия, принесшая торговые отношения, вовлекаемые в них горцы почувствовали такой вкус к частной собственности что "возвели военное дело в самостоятельную отрасль экономики, приступили к беспрецедентным набегам". М.М.Блиев призывает к "пониманию внутреннего стадиального единства и преемственности набеговой системы и Кавказской войны". Вне рассуждений и выводов историка остается немалое число вопросов. Например, почему осетины, переживавшие аналогичные социальные процессы, оказались вне основного русла войны, почему то же произошло с действительно занимавшимися преимущественно скотоводством карачаевцами и балкарцами? Очевидно, потому что так автору проще выстраивать свою концепцию, руководствуясь клише общего курса исторического материализма.
Если же отойти от штампов, то можно увидеть другое, в большой мере поясняющее ход событий истории горного края. И это другое имеет социокультурные истоки. Необходимо принять во внимание факты, указывающие на кризисное и переходное состояние дагестанского общества и его культуры в конце XVIII и в начале XIX вв. Данный этап истории начался несколько раньше и был ознаменован созданием наддиалектного языка и письменности на основе арабской графики, что свидетельствовало о качественных изменениях в функционирования общественной системы. Примечательно, что указанное имело место в аварской среде, а ведь основной силой будущей Кавказской войны на ее восточном фронте наряду с чеченцами являлись именно аварцы и близкие им андо-дидойские народы.
Переходное состояние культуры в указанное время отличала характерная телесность, отразившаяся в ритуальной и профанной сферах жизни населения, однако она совершенно не вязались с идеологией и практиками официально исповедуемого населением ислама. Кто-то принимал ее за норму, иные - за дикое безбожие. Последние были активны. На вторую половину XVIII в. пришлась деятельность известных исламских правоведов, тогда же в ряде сельских обществ были приняты решения об установлении "законов" жизни по шариату (мусульманскому праву в широком контексте). Стихийное исламское движение, наблюдавшееся в указанное время в Нагорном Дагестане, иногда сравнивают с Реформацией в Западной Европе.
Настоящий аспект переходного и потому отчасти кризисного состояния культуры горского общества дополняет тема "потерянного поколения", обозначившаяся ввиду российского присутствия в регионе. Если горцы, жившие в середине и второй половине XVIII столетия, прославились победой над Надир-шахом и походами в соседние страны, то судьба их детей оказалась (по местным меркам) незавидной. Присутствие российской власти и армии в Грузии и по границе с горным Дагестаном изменило привычный ход жизни его обитателей. Испокон веков, проводя недели и месяцы в мужских домах, горцы зрелого возраста и юноши тренировали силу, физическую выносливость и военно-спортивное мастерство, чередуя или совмещая подобные занятия с коллективными пирушками, а по завершении сборов отправлялись в поход. В изменившихся условиях походы ставились под запрет внешней силой, а при нарушении такового весьма жестоко каралось все население. Для "джигитов" оставались пирушки, перерождавшиеся в бытовое пьянство. В горском обществе ощущался психологический надлом.
Отмеченное являлось свидетельством сложности и внутренней противоречивости общественных процессов, происходивших в тот период в горской среде, их переходного, в известном отношении кризисного характера. Религиозное благочиние народной массы в значительной степени было формальным; в его среде господствовало двуеверие, сочетавшее элементы ислама и язычества или своеобразный, дагестанский вариант народного ислама. Существует общая закономерность: чем ниже падает нравственность, тем очевидней становится жажда религиозной экзальтации, жажда сакрального. Сменявшая в первой четверти XIX в. "потерянное поколение" отцов молодежь должна была обратиться к кардинально иным принципам и нормам жизни, в общественной среде неизбежно должен был наблюдаться кризис коллективной идентичности, сопровождавшийся кризисами индивидуальных идентичностей, в первую очередь среди пассионариев из числа лиц, стремившихся получить и получивших духовное образование. Гази-Магомед и Шамиль иллюстрируют этот тезис в полной мере. Придя к власти, они запретили пляски и песни, любые сборища, а женщин отдаленных горных районов заставили ввести в свой костюм штаны, которых те до этого не носили. Фактически они ввели запрет на смех и проявления телесной культуры, установили жесткую религиозную аскезу, и, в общем и целом, такой новый порядок был воспринят большинством народа, именно как порядок (хотя через два - два с половиной десятка лет, по завершении военных действий от него легко откажутся, в чем тоже видна ясная закономерность). Первые отряды мюридов ("учеников", "последователей") напоминали собой секты пассионариев, а в эпоху переходного, кризисного состояния культуры и общества, в период кризиса коллективной идентичности их деятельность почти обречена на успех.
Переходные тенденции в культуре по-новому оттеняли "национальный вопрос" уже через создание собственной письменности и т.п. и обусловливали посылку идеи национального строительства, равно как освобождения от давления внешних сил. Поэтому национально-освободительная составляющая, безусловно, наличествовала в этой войне. Однако содержание Кавказской войны (в настоящем случае применительно к Дагестану) не исчерпывается данной составляющей. В ней присутствовала и антифеодальная оставляющая, как любили подчеркивать советские историки, но только в той мере, в какой она могла быть присуща социальным движениям, происходившим в обществе, где национальная, освободительная, классовая и другие компоненты были в целом недифференцированными, и потому эти компоненты обретали своеобразную форму и выступали в таком же сочетании.
Отмеченное из социокультурных предпосылок Кавказской войны позволяет лучше понять истоки причин данной войны.
Последнее двадцатилетие
В первой половине 1990-х гг. дагестанская государственность переживала острый кризис. Он не был уникальным явлением в жизни бывшего СССР, но имел характерные особенности по причине крайне пестрой структуры республики, состоявшей из "этносов-наций". Дележ "пространства" опустился до низовых звеньев социальной и хозяйственной жизни - до разделения совхозов предгорных и равнинных районов (где оказалось большое количество переселенцев с гор) на хозяйства по национальному принципу. Федерализация Дагестана по национальным территориям стала злободневным вопросом. В качестве альтернативного ей компромисса предлагалось четкое соблюдение "принципа "попеременного" назначения на те или иные должности республиканского масштаба людей различных национальностей, в том числе и малых, в количественном отношении". То есть "всем сестрам по серьгам" - дань эпохе перемен в пространстве бывшей "империи", но равно выражение общинного сознания, актуализированного в переходном состоянии общества.
На фоне прочих республик Российской Федерации, установивших главами своих политических образований избираемых президентов, Дагестан до недавнего времени принципиально обходил этот вопрос. Конституция 1994 г. узаконила систему государственной власти, которая ориентировалась на паритет основных субъектов дагестанского политического пространства. Выражением последнего стал Государственный Совет, который формировался по особому регламенту. Он являлся коллективным президентом Республики и состоял из 14 человек - представителей конституированных народов и в него не могло входить более одного представителя от одной национальности. Госсовет возглавлял председатель, которым, во избежание нарушения указанного паритета не мог быть избран дважды представитель одной и той же национальности. Однако практика оказалась сложнее.
Национальные сюжеты в новейшей истории Дагестана тесно связаны с вопросами религии. Восстановление здесь с началом перестройки позиций ислама было закономерным по многим причинам. В настоящее время Дагестан является самым религиозным административно-территориальным образованием Российской Федерации. C 1986 количество мечетей в республике возросло с менее чем трех десятков до почти 1600, количество выезжающих в хадж (паломничество в Мекку) ежегодно превышает 10 тыс. чел. Такие показатели существенно различаются по разным районам республики, а "лидерами" здесь бесспорно являются аварцы и близкие им по культуре и языку андо-дидойские народы.
Переживание местной средой религиозного аспекта бытия связано с этнополитическими и культурно-историческими особенностями жизни дагестанского общества. В целом можно считать закономерным то, что в XIX в. аварцы и андо-дидойцы были основной силой Кавказской войны в Дагестане и оплотом имамата, что в середине ХХ в. аварцы, оказавшись самым многочисленным народом, стали главным субъектом региональной политики, а ныне именно в их среде своеобразные и довольно противоречивые процессы "исламского возрождения" протекают наиболее активно.
Соотнося роль религиозного и этнического факторов в жизни современного Дагестана, можно отметить их почти равновеликое значение. Однако то, что возрождение ислама здесь носило и носит политический характер и связано с вопросом о власти, отводит религиозную идентичность на второй план, а единство мусульман республики оказывается практически невозможным. Наднациональный характер ваххабизма, не сочетавшийся с активизацией национального фактора, а также отрицание ваххабитами местной специфики ислама и неприятие ими бытовых традиций населения, заложили основу их поражения в Дагестане.
Трансформации идентичностей отражают кризисное состояние общества, которое отчасти сродни явлениям, которые переживало население горного Дагестана в начале XIX в. И сейчас умы людей отягощены ощущением безвременья, в котором векторы могут легко изменяться.
<...>
Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор: Мировоззренческие аспекты культуры и социальный опыт горцев Дагестана. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2007. - 656 с. (Ethnographica Petropolitana). Тираж 1000 экз. ISBN 978-5-85803-331-8.
В книге рассматриваются вопросы формирования мировоззренческих слагаемых культуры и их влияния на социально-политические практики населения горных районов Дагестана. Дан анализ системных начал восприятия представителями горско-дагестанского общества природной и социальной среды, которое во многом определяло ценностные ориентации местной культуры и взаимодействие микрокосма данного общества с внешним миром.
В историческое время горный Дагестан являл собой по-своему уникальный вариант социальной эволюции, где главным фигурантом была община, на базе которой функционировали так называемые вольные общества, во многом определявшие политический облик Страны гор до второй половины XIX в. В работе широко освещены принципы и механизмы жизнедеятельности данных социальных моделей, вопросы сложения базовой личности и ее отношений с "обществом", а также закономерности формирования комплекса власти и института политического лидера в местной среде.
Особое внимание уделено проблеме Кавказской войны, так как Дагестан оказался родиной мюридистского движения и главным театром военных действий в войне России с горцами Кавказа. Использование исследовательских методов этнологии (социальной/культурной антропологии) позволило предложить новую интерпретацию причинам и ходу развития указанных явлений и событий. Завершающий раздел монографии посвящен трансформациям, которые в XX в. претерпело дагестанское общество в целом и горская община в частности, а также социокультурным и этнополитическим процессам и явлениям, наблюдаемым в последнее время.
Книга предназначена для этнологов, историков, культурологов и широкого круга читателей, интересующихся вопросами истории и культуры народов Дагестана и Кавказа в целом.
RussianJournal