Александр Павлов. Фото из личного архива
На этой неделе мир отмечает большую дату. Примерно 20 лет прошло с тех пор, как один беспардонный молодой режиссер воскресил карьеру одного бывшего танцора, получил ценный приз и еще несколько людей получили много почестей.
«Криминальное чтиво» стартовало в широком прокате 14 октября 1994 года и той же вроде осенью 1994 года появилось на «Горбушке». Впрочем, имеются свидетельства, что на пиратской кассете фильм можно было посмотреть уже весною 1994 года, причем в переводе «Макулатура». Не исключено, правда, что очевидцев может подводить память, склонная часто ошибаться на год-два в ту или иную сторону.
Официальная кинопремьера картины в России состоялась только осенью 1995 года. Таким образом, хотя некоторые знатоки кино, конечно, уже любили режиссера и до появления легендарного фильма за «Бешеных псов», повсеместно знаменитым сам Тарантино всё же стал только с появлением «Криминального чтива».
Некоторые ныне полагают, что фильм был всего лишь модным веянием и сегодня сохранил о себе память как один из самых ярких образчиков культуры, по которым узнают 1990-е. В том числе в России. Фильм, который теперь можно не пересматривать, потому что все и так его помнят.
Однако влияние «Криминального чтива» вышло далеко за пределы бесконечного цитирования фраз типа Zed is dead, baby, Zed is dead или I love you, Pumpkin — I love you, Honey-Bunny, какой бы смысл в них ни вкладывали, и, разумеется, подражательства. В конце концов, стрижка под миссис Миа Уоллес и белая приталенная рубашка не так долго держались в моде. Куда дольше продержался «кокаиновый твист». И, возможно, саундтрек. Но всё это поверхностное влияние. В конце концов, уже в 1996 году модные молодые люди, жадные до новых веяний, так же носились с картиной «На игле», как совсем недавно — с «Криминальным чтивом».
Но почитайте, что один отечественный журналист написал 7 лет назад в личном блоге: «Сегодня моя дочь Анна, 11 лет, впервые увидела, как нюхают кокаин. Как вводят героин внутривенно, она тоже увидела впервые. Она также впервые увидела анальный секс между двумя мужчинами — но, скорее всего, не обратила на это внимания». Воспоминания автора хорошо дают понять, насколько мощно вплелись в мировоззрение некоторых зрителей дарованные Тарантино «яркие моменты жизни».
В 2007 году тот же журналист с матерью Анны говорили друг другу: «I love you, Pumpkin. — I love you, Honney-Bunny». Не исключено, что говорят и теперь.
Дело не в том, что девочке в 11 лет показали кино с сомнительными сценами. Дело в том, что в 2007 году люди всё так же бережно относились к культурному феномену середины 1990-х, как в момент его появления. Главное же — они попытались передать любовь к этому фильму своему ребенку, не дожидаясь, когда тому будет 16 или 18 лет.
Даже не думаю, а знаю, что это далеко не единичный пример. Те активные молодые люди с «утонченным вкусом», достаточно тонким для того, чтобы полюбить хорошее кино (Тарантино), но недостаточно тонким — чтобы полюбить отличное (какую-нибудь европейскую классику), впоследствии воспитывали на тех же самых «хороших фильмах» своих детей.
Сегодня, когда девочке Анне уже не 11, а 18 лет, вкус этих юных зрителей фактически сформирован. И он неплохой. По крайней мере, они бережно хранят память о «Криминальном чтиве». Но вернемся в 1990-е.
Что дал нашему зрителю Тарантино такого, что тот спустя 10 и 15 лет показывал фильмы режиссера своим маленьким детям?
Дело в том, что Тарантино освободил вкус. Если не разрушил, то по крайней мере сместил иерархии. «Криминальное чтиво вроде бы не такое постыдное и «простонародное» кино, как «Полицейская академия», но и не такое, как заунывный, хотя и для рафинированных интеллигентов, Феллини. Главное, что доказал Тарантино, так это то, что популярную культуру — от Бадди Холли и до милкшейка с бургерами — любить не просто не стыдно, но и вполне себе почетно.
Как, конечно, не стыдно любить и хороший кофе. Не тот, что покупает Бонни, когда ходит в магазин, а тот, что берет Джимми в исполнении Квентина Тарантино, когда сам ходит за продуктами. За не таким уж и оригинальным сюжетом и, казалось бы, пустыми диалогами у Тарантино скрывалось нечто большее — интеллектуализация популярной культуры и эстетизация повседневности.
В конце концов, даже европейцы не посчитали воспевание массовой культуры чем-то предосудительным и наградили режиссера Золотой пальмовой ветвью в Канне.
За год-полтора до Тарантино такой всеобщей народной любовью пользовался Дэвид Линч, покоривший сердца, хотя и не вполне умы россиян своим сериалом «Твин Пикс». Не умы — потому что мало кто понимал, что же в этом шоу происходило на самом деле. Именно Дэвид Линч подготовил вкус российского зрителя к бешеной популярности Тарантино. Тому лишь оставалось пройти уже проторенной дорогой. Между прочим, те же европейцы за несколько лет до Тарантино наградили Линча той же Золотой пальмовой ветвью в Канне.
Так что у отечественного массового зрителя формировался действительно хороший вкус.
Тарантино сделал то же самое, что Линч, только более удачно (не обязательно лучше). Линч был слишком мрачным. И юмор его был примерно таким же. Не каждый мог смеяться там, где было смешно Линчу.
У Тарантино все было в общем-то смешным и не столь мрачным: «один труп с отстрелянной головой», изнасилование гангстера, спор о том, значит ли что-то массаж ступни или «не значит ни хрена», поросячьи восторги еще молодой и тогда зажигательной Розанны Аркетт, не вполне уместное цитирование Библии, даже Гимп, которого пришлось разбудить. Одним словом, смешным было всё. Несмешным оставался разве что анекдот, который миссис Миа Уоллес, жена Марселаса Уоллеса, который, как мы знаем, «не похож на суку», рассказывала уставшему Винсенту Веге.
И главное. Дэвид Линч во многом обаятелен тем, что признается в любви к американским домашним кафе. Агент Дейл Купер восторгался вишневым пирогом с кофе едва ли не сильнее, чем Джулс — бургером из Big Kahuna, смывая его вкус спрайтом. Однако если Линч превозносил провинциальные кафе (эка невидаль: пирог, пончики, кофе), то Тарантино делал ставку на фастфуд и на типовые американские рестораны.
Более того, Тарантино сделал возможным осмысленный диалог о еде — новом бургере, неоправданно дорогом милкшейке, хотя и «чертовски вкусном», о хорошем кофе… Если большинство россиян смотрело это кино без малейшего понятия, к чему там режиссер делал отсылки и что именно обыгрывал, то понять, в чем прелесть еды и напитков, мог каждый. И зрители просто любили что-то крутое.
Так Дэвид Линч и Квентин Тарантино очень быстро растоптали культ Питера Гринуэя, в то время главного любимца московских интеллектуалов, и стали прекрасной альтернативой интеллигентскому снобизму.
Александр Павлов
Известия