Первыми иноземцами в древней Москве были ученые греки из Византии - священники, переводчики, иконописцы. Основой дружеских отношений москвичей и греков было общее вероисповедание. После падения Константинополя и женитьбы Ивана III на Софье Палеолог в Москву хлынула огромная волна греческих эмигрантов, спасавшихся от власти Османской империи и монахов, собиравших милостыню на свои обители.
Сведения о первых греческих поселениях очень скупы. Известно, что греки жили на Яузе, близ Спасо-Андроникова монастыря. Главная же их колония с конца XIV века обосновалась в Китай-городе, у Никольского монастыря, который со времени Ивана Грозного был Афонским подворьем, а в 1653 году получил официальный статус Греческого - после того, как с Афона был привезен в Москву список чудотворной Иверской иконы. За этот бесценный дар Алексей Михайлович позволил грекам совершать богослужения в Никольском монастыре на родном языке, но «под страхом опалы и гнева» им запрещалось привозить с собой заграничные товары, дабы не смущать москвичей и не превращать монастырь в торговый центр.
И все же «московские» греки отметились по торговой части. Установление богослужения на греческом языке естественно привлекло к Никольскому монастырю всех элладских купцов. Для них на Никольской был устроен Греческий гостиный двор, где появилась первая московская кофейня: по праздникам «сыны эллинов» собирались в своем кругу, пили гретое вино и кофе. По-гречески такое собрание называлось «естиаторией» («место пирования»), что на русском искаженно звучало как «аустерия». Иностранный путешественник Рейтенсфельс, видевший эту московскую греческую колонию в XVII веке, заметил, что она «малым чем» уступала греческому кварталу в Риме. Москвичи довольно миролюбиво относились к единоверцам, однако подмечали в них хитрость и ругали плутами. В XIX веке Москву облетела анекдотичная история, как греческий поручик Сивинис умудрился баснословно обокрасть соотечественника-миллионера Зосиму, зарекомендовав себя борцом за освобождение Греции от турецкого ига, да только его собственный слуга стащил у него все украденное и сбежал в Турцию.
Следующими в Москве появились татарские поселения. Их центром было Замоскворечье с его Ордынками и Татарскими улицами, где стоял ханский двор, на котором, по преданию, Иван III растоптал ханскую басму. Тут подле главной дороги в Орду жили и послы, и переводчики-толмачи, и просто мирные татары. Отношение москвичей к ним было вполне определенно: слова «басурманин» и «нехристь» остались с тех пор. Власти же жаловали земли крестившимся татарам, перешедшим на службу к московскому князю, (например, царевичу Серкизу было пожалованы земли Черкизова), и не обрушили репрессии на мирное татарское население после падения ига. Московские татары особенно прославились как торговцы лошадьми, а потом - как дворники. Зато в XIX веке на Татарской улице выстроили мечеть в благодарность за помощь татарского полка в Отечественной войне.
В конце XV века на передовую выступили итальянцы, приехавшие строить московский Кремль. Трудно переоценить их роль в истории Москвы, от строительства главных соборов и городских крепостей до устройства заводов, пушечных и пороховых дворов. Государи жаловали их деньгами, подарками, поместьями, что остались в именах подмосковных Фрязино и Фрязево, однако не отпускали на родину, ибо мастера знали оборонные секреты. А москвичи относились к ним с подозрением по поводу католического вероисповедания архитекторов своих святынь. Именно этим ученые иногда объясняют факт, что псковские мастера Кривцов и Мышкин, потерпевшие оглушительную неудачу в строительстве Успенского собора, были затем допущены к возведению Благовещенского собора и Ризположенской церкви в Кремле - чтобы успокоить ревнителей старины. Ведь Успенский и Архангельский соборы построили итальянцы-католики, и в противовес домовые храмы для государя и митрополита построили русские мастера.
При первых Романовых начинается образование в Москве этнических колоний из поселенцев с тех территорий, которые позднее войдут в состав России, как Украина, Грузия, Армения, притесняемых иноверцами. Для них создавались хорошие условия, и москвичи относились к ним вполне дружелюбно, чему способствовало общее христианское вероисповедание и сочувствие к их национальной беде.
Первой в этом ряду была Украина. Еще до Переяславской рады 1654 года малороссийским послам, купцам и беженцам выделили территорию на Покровке, где они могли строить себе дома с огородами. Оттого ее участок стал называться Маросейкой (в просторечии от Малороссии), а в местных переулках образовалось урочище Хохловка с приходской церковью Троицы в Хохлах. Позднее гетман Мазепа имел палаты в Колпачном переулке, но теперь это ставится под сомнение. После присоединения Украины в том же 1654 году России пришлось вступить в войну с Польшей, окончившуюся благополучно для русской короны. Помимо перехода Киева и Левобережной Украины, в состав России вошли западнорусские земли и такие города как Смоленск, Ростиславль, Дорогобуж, Полоцк, Мстислав, Орша, Гомель, Витебск, Минск, Гродно, Ковно. Переселенцы из этих городов образовали в Москве знаменитую Мещанскую слободу (от польского miasto, означавшего «город» и mieszczanin - «горожанин»). Земли им выделили довольно почетные - часть Троицкого тракта за Сретенскими воротами и безвозмездно часть земель дворцовой Напрудной слободы. Жителями ее стали мирные горожане, ремесленники и торговцы, и с ними военнопленные, не пожелавшие вернуться на родину. Так слобода оказалась многонациональной: здесь жили и поляки, и белорусы, и литовцы, и украинцы - вероятно, власти намеревались создать Мещанскую слободу сугубо по этнографическому принципу, где жили бы только переселенцы из вновь присоединенных городов. На первых порах «мещане» явно выделялись среди других московских слобод: они находились в ведении Посольского приказа, имели собственную школу, выборное самоуправление, которое возглавлял царский наместник.
Отнюдь не бедные жители Мещанской слободы выстроили себе приходской храм во имя святых Адриана и Натальи, по именинам царицы Натальи Кирилловны, а надпись гласила, что церковь сооружалась повелением государей Иоанна, Петра и царевны Софьи, - все это подчеркивало особый статус Мещанской слободы. Ее жители состояли на государевой службе, занимали должности в Посольском приказе, выполняли патриаршии заказы на изготовление богатых окладов для икон. Среди них были и лекари, и живописцы, и меховщики, которые заведовали соболиной казной - старинной «валютой» России. Однако к концу XVII века там жили множество русских, и создать обособленную слободу не удалось.
Со времени правления Федора Алексеевича начинается создание в Москве грузинской колонии, расположившейся в двух центрах - в селе Всехсвятском, что ныне на Соколе, и в районе Тишинки, где остались Большая и Малая Грузинские улицы. Грузия тоже терпела бедствия от своих воинственных иноверных соседей, прежде всего Османской империи и просила у России защиты и помощи. В 1683 году в Москву приехали сыновья царя Арчила II, и один из них, царевич Александр стал другом царя Петра, а потом и оказался у него в большой милости. Приняв русское подданство, он сопровождал государя в Амстердам, строил на Урале артиллерийские заводы и стал одним из первых русских генералов. Парадоксально, но Петр женил любимца на единственной дочери своего злейшего, уже покойного врага - Ивана Милославского, который был главным зачинщиком стрелецкого бунта 1682 года и владельцем села Всехсвятского. Это село перешло к грузинскому царевичу как приданое жены, а после ее смерти Петр пожаловал владение в полную собственность вдовца. Так Всехсвятское стало ядром московской грузинской колонии, где позднее была создана первая грузинская типография. А в 1699 году в Москву прибыл сам Арчил II со свитой и поселился во Всехсвятском.
При Петре же последовала новая волна грузинских эмигрантов. В 1724 году в Москву приехал царь Вахтанг IV с семьей, духовенством и многочисленной свитой, в которой был и дворянин Зандукели - предок Силы Сандунова, актера и создателя славных московских бань. Этот грузинский правитель тоже отправился во Всехсвятское. Однако численность грузинской колонии в Москве достигла уже нескольких тысяч человек, и тогда им отвели прекрасные земли на Тишинке, где образовалась Грузинская слобода с Успенской церковью. А под Грузинское подворье Петр отдал Донской монастырь: в 1712 году там освятили Сретенский храм, устроенный как усыпальница грузинских царей и князей. Храм Всех Святых на Соколе тоже стал усыпальницей московских грузин. На его погосте похоронен Иван Багратион, отец генерала Петра Багратиона - сам полководец и поставил памятник на отцовской могиле. Московская грузинская знать вошла в высшее общество Москвы, многие стали членами Английского клуба, в их числе и Петр Багратион. Именно потому его и чествовали после Шенграбенского сражения в Английском клубе на Страстном бульваре.
А царевич Александр Арчилович попал в Северной войне в плен и умер в Стокгольме в 1711 году, не оставив потомства. Всехсвятское перешло к его сестре Дарье Арчиловне. Она и построила здесь в 1733- 1736 годах новую, дожившую до наших дней церковь Всех Святых с приделом во имя праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы - в честь тезоименитства императрицы Анны Иоанновны, которая благоволила Дарье Арчиловне. В то время богослужения в ней велись на грузинском языке.
Мирно отнеслись москвичи и к армянской колонии. Первое упоминание об армянском дворе в Москве относится к 1390 году, но основной поток армянских переселенцев начался при царе Алексее Михайловиче, когда они покидали родину, завоеванную Персией и Турцией, и предпочитали селиться в христианских странах. Россия тоже хотела иметь у себя армянских мастеров. В их числе был живописец Богдан Салтанов, писавший иконы в европейской технике, что было новшеством для Москвы, и у него учился русский мастер Карп Золотарев, участвовавший в строительстве церкви Покрова в Филях.
Армяне селились во многих местах Москвы, и в Китай-городе и на Пресне, но главная их колония образовалась в районе Покровки, оставив имя Армянскому переулку. Прежде он назывался Столповским, от чудотворной иконы Симеона Столпника в местном Никольском храме, и тут уже в XVII веке были дворы армянских купцов. В 1758 году из Персии приехал богатый армянин Лазарь Лазарев, который стал фактическим основателем местной колонии: он скупил дворы между Маросейкой и Мясницкой улицей и расселил соплеменников. В 1779 году с разрешения императрицы здесь появилась армянская Крестовоздвиженская церковь по проекту архитектора Ю. Фельтена, автора решетки Летнего сада.
Московские армяне отметились благим делом. Сын Лазарева Иоаким в мае 1815 года открыл армянское учебное заведение, предполагавшееся как училище для бедных детей, но превратившееся в Лазаревский институт восточных языков, с армянской типографией при нем. Здесь учились и русские, в их числе и К.С.Станиславский, а армяне в свою очередь, учились в Московском университете и особенно в Петровской сельскохозяйственной академии.
Совсем иным было отношение Москвы к переселенцам из Западной Европы. Их гнали сюда политические события на родине, Реформация и революции, многие военнопленные не пожелали возвращаться домой, многие были купцами или приглашенными в Россию специалистами. Отношение к ним во многом определялись их католическим и лютеранским вероисповеданием, почти нетерпимыми москвичами, но большое значение имели и вольности, дозволенные иностранцам русским правительством, и конкуренция. В Москве считали их чужими, и когда начинались войны с их державами, первый удар обрушивался на их московские поселения, как это было в 1812 и в 1914 годах.
Первая Иноземная слобода, состоявшая из литовцев, поляков и немцев, появилась в Замоскворечье, где поселились телохранители Василия III (по другим данным - Ивана Грозного). Им было даровано право вольного винопития, вызвавшее острое чувство ненависти у москвичей. Слобода в просторечии называлась Налейка или Наливка, от часто произносимого там слова «Налей», и от города ее отделяла Москва-река - место было выбрано благоразумно.
Другим центром стала Таганка, отделенная Яузой, где в XVI веке на Болвановке появилась немецкая слобода - поселение иноземцев, которых, как известно, на Москве называли «немыми», не способными ответить, то есть не понимающих по-русски. Возможно, что слобода была переведена сюда из Замоскворечья в правление Ивана Грозного, когда в Ливонскую войну было взято множество пленных, и Замоскворечье оказалось для них тесным. А по другим данным, замосквореченскую слободу сжег в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей. А в Заяузье на Болвановке была основана самостоятельная, новая иноземная слобода, где просто расселили пленных после того, как советники объяснили государю Иоанну Васильевичу разницу между его пленниками и его врагами. Из этих помилованных пленных, а в их числе были французы, голландцы, шотландцы и англичане, царь создал боевой отряд, успешно сражавшийся против крымских татар, после чего ливонские пленники «жили в милости» у русского государя. Однако в 1578 году царь разгромил слободу, по легенде, когда русские потерпели крупное поражение в Ливонской войне, и местных обитателей сочли шпионами, но есть версия, что поводом стала активная торговля водкой, вызвавшая царский гнев.
По поводу дальнейшей судьбы московской Немецкой слободы среди ученых существуют разногласия: одни считают, что знаменитая слобода на Кукуе возникла самостоятельно, одновременно с Болвановской, а другие - что Иноземная слобода с Болвановки была перенесена Борисом Годуновым на новое место - на Кукуй, где царь позволил ее населению построить кирху, завести мельничное дело, открыть школы, даровал льготы, ссуды и проч. Все это крайне раздражало москвичей, которые имели в лице иностранных ремесленников сильных конкурентов. С этой первой слободой на Кукуе покончило Смутное время.
Было немецкое поселение и на Покровке, где в 1626 году обитатели возвели себе ропату - кирху. Против них ополчились и москвичи, и священники, терпевшие убытки - разбогатевшие иностранцы скупали хорошие земли в приходах православных церквей, но сами их прихожанами не являлись. Власти пошли навстречу подданным: иностранцам запретили скупать у русских дворы, селиться в пределах Земляного города, иметь русскую прислугу, носить русскую одежду и иметь свои «ропаты» около православных храмов, а в 1652 году всем иностранцам, не пожелавшим принять православие, было велено переселиться в Новоиноземную слободу на тот же Кукуй. Так была окончательно создана московская Немецкая слобода. О ее значении во времена Петра I говорить не приходится, даже орден Андрея Первозванного делали местные ювелиры. Никого не ненавидели в старой Москве так, как немцев. Даже ходила легенда, будто истинного русского царя коварно подменили в Немецкой слободе на немца Петра, или что он вовсе сын Лефорта.
Немецкая колония осталась очень сплоченной. Многие владели фабриками, банками, строительными конторами, магазинами, были актерами и гувернерами, содержали гимназии (первую в Москве открыл саксонский пастор Глюк, свезенный после пленения в Немецкую слободу), частные пансионы и школы. В начале XX века немецкая колония в Москве насчитывала более семи с половиной тысяч человек. И лишь страшные кровопролитные погромы в мае 1915 года заставили немцев бежать из России. Даже на любимую Москвой монахиню-благотворительницу Елизавету Федоровну, родную сестру императрицы, обрушилось «недоверие». Перепившиеся спиртом из разгромленных аптек и лавок москвичи требовали пострижения царицы в монахини, отречения императора, и не пощадили комнату, в которой родился Лермонтов, громя в том доме контору «Кос и Дюрр». В июне 1915 года вышел указ об увольнении всех немцев с московских предприятий и прекращении деятельности в городе немецких фирм.
Следующую по численности иностранную колонию в Москве основали французы, прочно осевшие на Кузнецком мосту с 1763 года, когда вышел указ о привилегиях иностранцам в московской торговле. После Великой Французской революции тут стали селиться эмигранты (в их числе знаменитая мадам Обер-Шальме, будущая «советница» Наполеона) а потом и дезертиры. Интересно, что еще одним потоком были колонисты, приехавшие в Россию после Манифеста 1762 года о разрешении иностранцам селиться на пустующих землях юга и Поволжья для их освоения с предоставлением льгот. Наряду с немцами на него откликнулись и французы, но по прибытии на место и ознакомления с ним немедленно брали курс на вожделенные русские столицы. Оттого Москву называли «городом-погибелью» для поволжских колоний, ибо каждый пятый француз в ней был из несостоявшихся колонистов Поволжья. Москва казалась колонистам землей обетованной, ибо москвичи имели высокий спрос на все французское, а местное французское землячество было столь многочисленным, что не составляло труда завести семью и остаться в Москве навсегда. Религиозным центром стал костел святого Людовика в Милютинском переулке, основанный в 1789 году и выстроенный самим Жилярди.
Московские французы были галантерейщиками, модными портными, (один из них, Фуркасье оставил имя Фуркасовскому переулку, где стоял его дом), парикмахерами, парфюмерами, кулинарами (Транкль Яр основал свой ресторан тоже на Кузнецком мосту) и гувернерами. Иные умельцы получали дотации, или ссуды, скажем, на обучение русских подмастерьев изготовлять всякие милые французские мелочи - золотые цепочки для часов, «футляры зубочистные», шпажные эфесы. Лишь москвичи фамусовского типа относились к этим милым мелочам без трепета.
В 1812 году московским французам пришлось туго. Градоначальник граф Ростопчин изгнал их с Кузнецкого моста, закрыл магазины и запретил вывески на французском языке. Улица не пострадала от пожара 1812 года, потому что Наполеон взял ее под охрану, и имущество своих соотечественников караулила французская гвардия. После победы все вернулось на свои места. Кузнецкий мост так и остался «приютом» французов, а потому самой модной улицей Москвы. На протяжении XIX века крупнейшие французские фирмы предпочитали открывать здесь свои магазины, а состоятельные москвичи - одеваться.
Русский обозреватель