«15 лет назад такое было невозможно»: иностранные критики о российском театре

На «Золотой маске» прошла программа для иностранных критиков — «Russian Case».

За пять дней гости фестиваля посмотрели больше двадцати избранных российских спектаклей и поделились впечатлениями на круглом столе в фойе «Электротеатра Станиславский». 

«Афиша Daily» побывала на обсуждении и публикует самые интересные выдержки из стенограммы.


Алексей Киселев (театральный критик, автор «Афиши Daily», куратор фестиваля «Форма» и программы «Russian Case» фестиваля «Золотая маска»): Уважаемые гости «Russian Case»! Спасибо, что вы приехали. Сегодня завершается основная часть программы, и все вы посмотрели какой-то комплект спектаклей — все разные. Глобальная задача нашей с вами встречи — осмыслить то, что произошло. Нам ужасно интересно узнать, как российский театр выглядит снаружи. Сперва хотелось бы узнать, что вам меньше всего понравилось, в чем вы разочарованы от этой программы, а потом поговорим о том, что, наоборот, произвело наиболее сильное впечатление и что запомнится лучше всего.

Роман Должанский (заместитель худрука Театра наций, арт-директор фестивалей «Территория» и «NET — Новый европейский театр», куратор программы «Russian Case» фестиваля «Золотая маска»): Это как обсуждать слона, когда нам предложили только хобот. А можно было, конечно, приехать в другое время и посмотреть, например, хвост слона, как в известной притче, и тогда все было бы по-другому. Давайте обсудим хобот.

Филипп Лось (режиссер, художественный руководитель Русского театра Эстонии, Таллин): Если мы начинаем разговор с того, что было для меня полной катастрофой, то катастрофа номер один — это «Река Потудань» (Псковский театр им. Пушкина, режиссер — Сергей Чехов. — Прим ред.). С моей точки зрения, просто чудовищный спектакль. Чудовищный по отношению к тексту платоновскому, к тем смыслам и той нежности, которую автор в него закладывал. То, что было в результате показано, я не понимаю, по каким критериям это отобрано, и мне хотелось бы это понять с вашей помощью. <…> Одна довольно тощая режиссерская идейка, которая растянута на полтора часа мучений — мучений актерских, мучений зрительских, мучений каких угодно. Вот, собственно говоря, все.

Марис Йоханнес (журналист и театральный критик, Эстония): Раз уж начали говорить про «Реку Потудань», я хочу продолжить. Смотреть это было трудно — это как работа. Но на следующий день такая форма начинает на тебя воздействовать. И может быть, это не Платонов, может быть, это что-то другое…

Должанский: Конечно, не Платонов! Платонов стоит в книжном магазине на полке или дома.

Людмила Громыко (куратор программы «Belarus Open» Международного форума театрального искусства «Теарт»): <…> В этом спектакле режиссер как бы испытывает театр, испытывает себя в профессии. Это полная деструкция, которая, в общем-то, потом собирается все-таки в смысл, и зритель входит в эту «Реку Потудань». Уже не нужно ставить такие вопросы — Платонов или не Платонов. Важно, на самом деле, как мы вошли в этот спектакль, что в нем, наверное, почувствовали. А когда почувствовали, что долго и скучно, — на самом деле это тоже какой-то результат.

Хелена Аутио-Мелони (эксперт по русскому театру, председатель агентства культурного сотрудничества России и Финляндии Adelfa Oy, Финляндия): Я тоже голосую за Платонова. Очень мне тоже понравился спектакль, я мучилась. Я вчера Сергею сказала, что это было сплошное мучение, я очень страдала, это было скучно. Но это был в какой-то все-таки мере подарок мне, потому что я кое-что поняла. Спектакль, который долго живет в памяти, который мучает и следующий день, он что-то дает нам.

Яак Аллик (театральный критик и режиссер, Эстония): Я более десяти раз был на «Russian Case», но, к сожалению, первый раз я уеду из Москвы огорченным. Мы же все едем сюда, чтобы как-то держать руку на пульсе современного российского театра, увидеть лучшие спектакли. Низшая планка действительно для меня пустая трата времени, огорчение тоже для меня — это «Река Потудань».

Потом очень огорчил меня (и я не понимаю, как этот спектакль вообще попал в номинацию) «День рождения Смирновой» (в МТЮЗе. — Прим. ред.). Я эту пьесу хорошо знаю. Тут же молодой режиссер (Александра Толстошева. — Прим. ред.) — женщина. Она этого времени [семидесятых] не знает, этих людей не знает, поэтому она мутит воду, какие-то трюки придумывает, которые вообще, по-моему, никакого отношения к этой пьесе не имеют.

Поэтому лучший спектакль из этой выборки для меня были «Пианисты» (Новосибирского театра «Глобус». — Прим. ред.) и «Утопия» (Театра наций. — Прим. ред.), но они на уровне средних спектаклей, которые мы видели в прошлые годы.

Лось: Про спектакль Саши Толстошевой я не согласен. С моей точки зрения — это очень тонкая работа, очень женская и очень театральная, абсолютно соотносимая с текстом Петрушевской.


«Река Потудань» Театра драмы им. Пушкина
© Андрей Кокшаров


«Три сестры» в МХТ им. Чехова
© Екатерина Цветкова


«Фразы простых людей» Театра «Тру»
© «Золотая маска»


«Шекспир» в «Гоголь-центре»
© Ира Полярная



«Давайте поговорим об оттенках мучения»

Констант Майерс (театральный критик, главный редактор и создатель сайта о театре Theaterkrant.nl, Нидерланды): Здравствуйте, меня зовут Констант Майерс, я из Амстердама. Раз уж мы вышли на ринг как на бой, я хочу высказать по поводу «Человека из Подольска» (речь о спектакле «Человек из Подольска Сережа очень тупой» театра «Практика». — Прим. ред.) — он мне очень понравился. Главного героя там спрашивают: «Если тебе не нравится Подольск, где бы ты хотел жить?» И он отвечает, что в Амстердаме. И я мог понять его! Мне кажется, было бы интересно показать это в Амстердаме (все смеются).

Я тоже в пятнадцатый раз участвую в «Russian Case» и сожалею, что не могу увидеть все. А во-вторых, всегда стараюсь понять, насколько театр в этой стране отражает развитие этого общества. Есть спектакли, которые мне понравились; были спектакли, которые мне не очень понравились. А были, которые я совсем не понял. И вот один из спектаклей, которые я вообще не понял, — это «Диджей Павел». Я сидел, смотрел, ждал, что что?то начнет происходить. Но ничего не происходило. Может быть, в этом и был замысел авторов. Я снимал документальный фильм для голландского телевидения про историю советской музыки с 1982 по 1986 год, поэтому я хорошо знаю эти песни. Была Алла Пугачева, была еще пара популярных групп этого времени, когда люди могли подпевать радио. Может быть, это часть вашей коллективной памяти? Тогда это интересно. А через три дня я подумал, может быть, этот спектакль — полотно, к которому подходишь, а оно пустое. И ты должен сам при помощи воображения нарисовать что?то на этом полотне. Как будто тебя вводят в состояние дзен.

Если бы мне пришлось писать отчет о своей поездке, одним из главных моих слов было бы «ностальгия». Ностальгия звучит во многих спектаклях, люди пытаются выяснить отношения с прошлым. В целом я получил очень много информации, надеюсь приехать в следующем году. И позже, надеюсь, вы расскажете нам о ситуации с Кириллом (Серебренниковым. — Прим. ред.).

Юрий Урунов (режиссер, худрук Центра современного искусства в Северной Осетии, член русского совета Центра международного театрального развития, США): Я бы сравнил два спектакля по новой пьесе. У меня были сложности внутренние с «Человеком из Подольска», и мне было очень интересно вчера смотреть «Утопию». Мне показалось, что тексты оба важные и оба достаточно сильные. Но вот то, что в «Утопии» происходит наконец встреча серьезной режиссуры, сценографии и современного текста (режиссер спектакля — Марат Гацалов, сценограф — Ксения Перетрухина, драматург — Михаил Дурненков. — Прим. ред.).

Мне одновременно показалось, что это не вполне произошло с текстом [Дмитрия Данилова] «Человек из Подольска». Мне показалось, что там была режиссерская ошибка — делать театр абсурда методом абсурда, будто умножение происходит. У меня было ощущение, что текст исчезает, а не проявляется. В «Утопии» мне показалось, что текст, наоборот, за счет правильного угла зрения был проявлен. Вот, наверно, два основных впечатления.

Аутио-Мелони: А мне совсем не понравилась типичная архаическая картина о женщине, которую мы видели в «Шекспире». Это очень пустой, какой-то громкий, ужасный спектакль, который совсем ничего общего с Шекспиром не имеет. Или хотя бы какого-то нового истолкования того, что Шекспир для нас сегодня означает, в этом спектакле тоже не было.

Лось: Придется биться. Ничего страшного, что мы существуем в абсолютно разном эстетическом поле. С моей точки зрения, «Шекспир» — это абсолютно живое, человечное, очень классно ритмизированное, придуманное, продуманное действо, очень красивое и очень эстетичное. Возможно, когда-то я и найду себе мотивы приходить в театр для того, чтобы помучиться, но пока есть для этого, к сожалению, в жизни и много других мотивов.

Голос из зала: Мучения бывают разными!

Должанский: Да, давайте теперь поговорим об оттенках мучения.

Аллик: В этом году мы не видели ни Вахтангова, ни Маяковки (Театра им. Маяковского. — Прим. ред.), ни Фоменко, ни Женовача. И такое чувство, что это уже какой?то фестиваль авангарда, эксперимента. На этот раз это вылилось вообще в фестиваль Богомолова. На этот раз были его «Три сестры». Об этом спектакле можно рассуждать, но, конечно, я видел более интересных «Трех сестер» — начиная от Эфроса и кончая Кулябиным. А еще, например, «Волшебная гора» (спектакль Богомолова в «Электротеатре Станиславский». — Прим. ред.), — по-моему, там режиссер заболел просто. Люди оттуда ушли очень злыми.

Должанский: Спасибо большое, дорогой Аллик. Я не комментирую никогда мнения, мне кажется, это бессмысленно. Но форму стейтмента я могу прокомментировать. Вы в начале одной фразой сказали, что всем известно: лучшие спектакли — это спектакли Театра Вахтангова, Театра Маяковского и Студии Женовача. А вот я считаю, что они очень плохие. Понимаете? Все. На этом диалог же в принципе заканчивается.


«Человек из Подольска Сережа очень тупой» в театре «Практика»
© «Золотая маска»


«Утопия» в Театре наций
© Мария Зайвый


«Диджей Павел» Театра post (Петербург)
© Анастасия Блюр


«День рождения Смирновой» в МТЮЗе
© «Золотая маска»



«Я узнала, что есть такой город Лесосибирск»

Надежда Линдовская (театральный критик, профессор Академии исполнительских искусств, Словакия): Первое, что мы видели, по крайней мере, я, — это «Фразы простых людей», очень симпатичный спектакль. Для меня было открытием и удивлением, узнать, что девушки живут в Праге и играют, кроме всего прочего, и по-чешски этот спектакль. И таким образом у нас сразу родилась идея пригласить их в Словакию. 15 лет назад такого себе представить невозможно было, именно то, что они создали, такой женский голос интересный, какой-то манифест: и сексуально, и с юмором, и очень лирично — все одновременно. <…>

«Три сестры» были интересны тем, что все-таки на сцене МХТ, который столько лет диктовал всему миру, как правильно играть Чехова. Все вступали в какой-то диалог с мхатовской традицией. Сейчас эта традиция полностью перечеркнута. Это было интересно.

Анжелика Крашевская (директор Центра визуальных и исполнительских искусств «Арт Корпорейшн», Белоруссия): Я узнала, что есть такой город Лесосибирск и смогла посмотреть [спектакль «Мертвые души» лесосибирского театра «Поиск» и понять], что происходит в таком маленьком городке, где население — 60 тысяч человек. Мне бы очень хотелось, чтобы у нас тоже с населением 60 тысяч человек были возможны такие интересные постановки. <…>

Я бы хотела обсудить спектакль «Диджей Павел». Я не скажу, что я фанат Волкострелова (Дмитрий Волкострелов — режиссер спектакля. — Прим. ред.), но он мне симпатичен, и мне интересно наблюдать за ним. Этот спектакль, с одной стороны, радикален, потому что там не звучит текст, там ничего не происходит. Но в то же время, есть некая радость, которая из подсознания выходит, ты слушает текст песен и смотришь на эту молодежь, которая танцует так, как раньше танцевали, и это тебя заставляет переосмысливать какой-то промежуток времени твоей жизни.

Аллик: Да-да, я спектакль не видел, но слышал. Может, кто-то мне объяснит — это откуда-то с Кремля или сверху приказ, что каждый год должен номинироваться Волкострелов? Я видел где-то, по-моему, шесть его спектаклей и дал себе клятву, что никогда в жизни больше на его спектакли не пойду. Ну и я не пошел. Те, которые пошли, с такими же впечатлениями вернулись, что у меня были до этого.

Киселев: Этот спектакль интересен тем, что у него нет режиссера. Мы так легко говорим, что это очередная постановка Волкострелова, которого нас попросил Кремль выдвинуть в качестве номинанта…

Должанский: Вы же понимаете, что вся программа в администрации президента была сверстана и нам спущена.

Киселев: Да, попросили убрать Женовача и поставить Волкострелова опять (все смеются). Авторы этого спектакля — вся команда постановщиков, это такой нетипичный случай постановки группы. Как если бы рок-группа выпустила новый альбом, группа Театр post выпустила новый спектакль, в котором нет хореографа, режиссера и актеров, а просто все они выходят, включая менеджеров этого театра и директора этого театра, и пиар-менеджера, и просто танцуют.

И это тоже знак времени, то есть таких театральных групп стало появляться больше, и это тоже так или иначе, мне хочется в это верить, что это тоже должно как-то отражать процессы, происходящие в России. Есть некое намерение на замену вертикальным связям предложить горизонтальные.

Анастасия Паукер (театральный критик, автор «Афиши Daily», куратор программы «Russian Case» фестиваля «Золотая маска»): Мы на свой страх и риск брали этот спектакль и, конечно, сомневались, насколько он будет понятен иностранной аудитории. У нас сейчас на сцене (даже по нашей выборке это видно) даже молодые режиссеры пытаются выстроить отношения с советской действительностью. Этот спектакль — он особый по интонации. Важно, что Волкострелов делает обычно, надо рассматривать этот спектакль в контексте всех остальных его работ. Это настолько нетипично для него, это настолько легко. По сути, они общаются с эпохой молодости своих родителей, они даже танцуют в одежде своих родителей. И в этом нет приторной ностальгии, а есть какой?то очень честный диалог со своим прошлым.



«Жаль, что не показали спектакль с кошками»

Киселев: В программе «Russian Case» этого года были спектакли, которые мы не переводили по разным причинам. Где-то это невозможно технически, где-то сами режиссеры настаивали на отсутствии перевода. На некоторые такие спектакли записались и вы, не зная русского языка. Если кто-то сейчас есть в зале, кто смотрел спектакли без перевода, было бы интересно узнать, получилось ли у вас что-то понять и почувствовать.

Говард Шалвитц (художественный директор театра Woolly Mammoth, США): Я посмотрел несколько таких спектаклей и понимаю, почему они не были переведены, понимаю, что это невозможно. Но тем не менее они на меня сработали. Проблема была со спектаклями, в которых перевод был, — я предлагаю театрам перейти на субтитры. Они активизируют зрителя, так получаешь более полное впечатление от спектакля, нежели чем синхронный перевод.

Лена Крейндлина (генеральный директор театра «Гешер», Израиль): Потрясающая идея — вот этот питчинг с режиссерами (отдельное мероприятие «Russian Case» — «Открытый микрофон», на котором молодые режиссеры рассказывали о себе. — Прим. ред.), всячески поддерживаю. Я это сказала отдельно всем организаторам и людям, которые к этому были причастны.

Майерс: Жаль, что не показали спектакль с кошками («=ё32ешг2шь» Васи Березина. — Прим. ред.), про который на питчинге говорили.

Крейндлина: Все мероприятия, которые вокруг, очень помогают, в том числе и это обсуждение. Поэтому я хочу воспользоваться случаем и сказать в очередной раз: нет больше таких фестивалей в Европе, на мой взгляд, которые вот так организованы и так сделаны, такая богатая программа, и так любят нас, непрошеных гостей на больших фестивалях.

Должанский: Это прекрасное завершение! Все в сад!

Автор
Текст: Кадрия Мелади Редактор: Алексей Киселев
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе