Николай Иванович Костомаров был видным русским историком и публицистом.
Особое место в своей работе он уделял идее народной истории. Он говорил о необходимости изучения особенностей каждой части народа.
Отдельный интерес для него представляли жизнь и уклад простых людей, их традиции и обычаи – от торговли и забав до семейного уклада и пищи. Все это нашло отражение во многих трудах историка.
«Русские купцы постоянно были во мраке относительно большей части того, чем торговали, страшились обмана, не доверяли, были обманываемы и, в свою очередь, обманывали».
«Чем более русский купец божится, тем скорее обманывает»
«Издавна в характере русского народа образовалось такое качество, что если русский человек был недоволен средою, в которой жил, то не собирал своих сил для противодействия, а бежал, искал себе нового отечества».
«Духовное и материальное самоподчинение иноземному влиянию не может содействовать ни развитию народного образования, ни увеличению народного благосостояния».
«Наплывут немцы, действительно явится по наружности много лучшего, чего в этой стране прежде не было; но это лучшее будет служить к пользе тех же немцев, а славяне станут у них рабочею силою. Крижанич не видел и видеть не мог нигде примера, чтобы немцы заботились о просвещении и благосостоянии славян; напротив, где только они соприкасались со славянами, там всегда старались сделать так или иначе своими работниками и покорить их себе духовно и материально».
«Обычай запрашивать и торговаться был искони характеристикой русского торговца. Если вещь стоила рубль, купец непременно запрашивал за нее десять рублей, смотря по лицу, которое у него покупает. Божиться в торговле было нипочем, хотя божкам русских купцов никто не верил».
«Богдан Хмельницкий стоял выше своего века»
«Связь Украины с Москвою была не внешняя, не государственная, а внутренняя, народная»
«Привыкшие к рабству, которое им было суждено влачить от пеленок до могилы, женщины не имели понятий о возможности иметь другие права и верили, что они в самом деле рождены для того, чтобы мужья их били, и даже сами считали побои признаком любви».
«Язык может развиваться с развитием самого того общества, которое на нём говорит; но развивающегося общества, говорящего малороссийским языком, не существовало; те немногие, в сравнении со всею массою образованного класса, которые, ставши на степень, высшую по развитию от простого народа, любили малорусский язык и употребляли его из любви, те уже усвоили себе общий русский язык: он для них был родной; они привыкли к нему более, чем к малорусскому, и как по причине большего своего знакомства с ним, так и по причине большей развитости русского языка перед малорусским, удобнее общались с первым, чем с последним».
«Отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик-земледелец-труженик как будто не существует для истории; отчего история не говорит нам ничего о его быте, о его духовной жизни, о его чувствованиях, способе его радостей и печалей?»
«В обычном царском быту кушанье прежде всего отведывал повар в присутствии дворецкого, который являлся за каждой переменой с толпой жильцов; сдав кушанье жильцам, дворецкий шел впереди их в столовую и передавал кравчему, который также отведывал и ставил перед царем. Обыкновенно кушанье подавали разрезанное на тонкие куски, так что можно было взять их в руки и понести в рот; от этого тарелки, поставленные в начале обеда перед обедавшими, не переменялись, потому что каждый брал руками со стоявшего перед гостями блюда куски и клал в рот, касавшись своей тарелки только тогда, когда случалось бросать на нее обгрызанную кость».
«Русская кухня вполне была национальная, то есть основывалась на обычае, а не на искусстве. Лучшая повариха была та, которая присмотрелась, как готовится у людей».
«Все иностранцы поражались избытком домашнего деспотизма мужа над женой. В отношениях между двумя полами русские видели одно животное влечение. В Москве, замечает один путешественник, никто не унизится, чтобы преклонить колено перед женщиной и воскурить перед нею фимиам. По законам приличия, порожденным византийским аскетизмом и грубой татарской ревностью, считалось предосудительным даже вести с женщиной разговор. Вообще женщина считалась существом ниже мужчины и в некоторых отношениях нечистым».
«Знатные бояре не считали предосудительным напиваться до потери сознания и с опасностью потерять жизнь. Царские послы, ездившие за границу, изумляли иностранцев своей неумеренностью».