Заигрывая с пошлостью

О постановке Тимофея Кулябина«Иванов».
Фото - С.Петров. Источник: theatreofnations.ru


Ряды телекамер, мелькание узнаваемых лиц, приятное оживление и восторженное ожидание. В гардеробе не хватает вешалок; зрительный зал трещит по швам... «Иванов» в Театре Наций, пожалуй, самая громкая и обсуждаемая премьера сезона. И не только благодаря фантастическим ценам на билеты. В «Иванове» объединены главные компоненты блестящего спектакля. Классика драматургии. Яркие и уважаемые актеры: Евгений Миронов (Иванов), Чулпан Хаматова (Анна Петровна), Елизавета Боярская (Саша), Игорь Гордин (Лебедев), Виктор Вержбицкий (Шабельский). Режиссер, известный театральной публике по постановкам Шекспира и Еврипида, опере Доницетти и экспериментальным «Трем сестрам», а более широкой аудитории – по скандалу вокруг «Тангейзера».

Такое сочетание не могло не дать эффекта – впрочем, довольно неожиданного. В отличие от глухо-немых «Трех сестер», в «Иванове» Тимофей Кулябин отказался от формальных поисков. Вместо тревожной тишины – визгливый смех, пьяные перебранки, песни Баскова и Лепса, новости Первого канала и эфир радио «Дача». Вместо условного, в духе триеровского «Догвилля», сценического пространства – душная теснота комнат, переполненных знакомым хламом. Спектакль поминутно напоминает зрителю: это очень современная история! Такое может случиться – и случается – в соседней квартире, в любом закоулке окружающей пошлости (в скобках отмечу, что чеховская реальность не всегда безболезненно укладывается в прокрустово ложе наших дней: разговоры о богатом приданом, торговых делах с монастырем или перемене веры ради замужества в постановке режут слух).

Доказывать актуальность классических текстов при помощи современного антуража – прием, мягко говоря, не оригинальный. Да и духовную нищету соотечественников российской попсой не иллюстрировал только ленивый (для идеального соответствия «канону» не хватает разве что портретов Путина по стенам). От засилья вещей в приплюснутых к зрительному залу комнатушках развивается клаустрофобия. От удалого веселья в сцене Сашиных именин начинает мутить.

Возможно, все это – части продуманной режиссерской концепции. Чеховские ремарки в «Иванове» изобилуют бытовыми подробностями. Своих персонажей драматург испытывает именно бессмысленной вторичностью, тоскливой материальностью жизни. Как известно, Чехов боролся с пошлостью – а потому знал о ней почти все. К такому же полному знанию – для себя и зрителей – стремится Кулябин. Правда, чеховская пошлость равняется серости, рутине, а пошлость Кулябина ближе к вульгарности в ее кричащей неприглядности. Но ответственность за это различие легко возложить на эпоху, неизбежно меняющую людей и понятия.

Противовесом вездесущей пошлости в чеховских пьесах выступают не герои или обстоятельства, а авторский взгляд. Микроскоп, позволяющий в самом скучном и жалком увидеть если не душевную тонкость, то неоднозначность, искренность и истинность. Локатор, улавливающий недосказанное и невыразимое, превращающий разговор о погоде в психологическое кружево, открывающий бездны в простых до примитивности отношениях.

Человеческая уникальность нередко прячется в мелочах. И рассмотреть ее можно только через увеличительное стекло. Эту особенность чеховской оптики «Иванов», пожалуй, демонстрирует лучше всего. Из провинциального неудачника Николай Алексеевич превращается в загадку, вырастает в целую вселенную. Он и маленький человек, и русский Гамлет, и мудрец, и блаженный. Безвольный обыватель, стыдящийся собственной слабости и преодолевающий ее гибелью, самоотречением. Герой нашего времени, ведущий бесконечный бой с собственной совестью. Роковая личность, заражающая окружающих своим внутренним разладом, не требующая жертв, но охотно принимающая их. Самоуверенный фанфарон, мечтавший об особенной участи, но сломавшийся при первом столкновении с жизнью.

Своему Иванову Чехов дает уникальное право вечного перевоплощения, которым не преминули воспользоваться актеры и режиссеры. Он мог стать всем – и стал; во всяком случае, в истории театра. Иванов - Евгений Леонов был обывателем, вечно угнетенным чужой волей. Иванов - Иннокентий Смоктуновский, напротив, гением, затерявшимся в море человеческой глупости. Иванов - Сергей Шакуров – не герой и не злодей, но умный, интеллигентный человек, не умеющий закрывать глаза на пошлость и зло и не способный с ними смириться...

От Иванова - Евгения Миронова ждешь очень, может, даже слишком много. Чеховской тонкости и мироновской чуткости; широты, которую хочется сузить; закоулков человеческой души, в которых можно затеряться. Но новоявленный Иванов пугающе прост. Как яркая обертка без содержимого. Как герой непритязательного сериала. Он весь вовне. Во вспышках раздражительности, поступках с привкусом подлости, криках, извинениях и приступах жалости к себе. Как ни парадоксально, актер, разглядевший трагедию и человечность в Иудушке Головлеве, сыгравший князя Мышкина так, что голова идет кругом, в «Иванове» ограничился непримечательным фасадом. Для этого блеклого подмалевка непросто подобрать точное определение. Среди самых подходящих: никудышный, никчемный человек; обыватель, мещанин, филистер. Пусть и поневоле, с бессильными припадками самокопания и вечным поиском оправданий.

Евгению Миронову полностью соответствуют его звездные партнерши. Чулпан Хаматова и Елизавета Боярская в «Иванове» привычно убедительны. Их игра – качественная, профессиональная, но не выходящая за рамки: таких Хаматову и Боярскую мы видели не раз. О таких Анне Петровне и Сашеньке почти нечего сказать. Первая – грустная тень, вторая – эмоциональная, добрая, но неумная фантазерка. До щемящего несовпадения с собой в постановке поднимаются только Игорь Гордин и Виктор Вержбицкий. Переставая быть узнаваемыми, они делают своих персонажей неузнанными, не классифицируемыми, несводимыми к чужим описаниям или собственным рассуждениям. Проще говоря – чеховскими... Но для того, чтобы изменить стилистику спектакля, двух ярких образов, увы, недостаточно.

Чехов прекрасно разбирается в оттенках пошлости – в этом Тимофей Кулябин, как уже говорилось, следует первоисточнику. Но, в отличие от драматурга, режиссер и актеры попадают в мышеловку обыденности. В Театре Наций с чеховской пьесой происходит самое ожидаемое и страшное – она сжимается до собственной оболочки: скучные декорации, бытовые разговоры, знакомые типажи. Концентрированная пошлость, в которую заигрались талантливые, интеллигентные люди.
Автор
Игорь Гордин, Наталья Павленкова и Елизавета Боярская.
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе