Русский концептуализм Ильи Кабакова

21 апреля Государственный Эрмитаж открыл ретроспективную выставку «Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех».

Мы посетили выставку и теперь расскажем, как развивался концептуализм в России и может ли он изменить будущее? 



Концептуализм и его законы

Илья Кабаков родился, по его собственному признанию, в «страшной дыре» под официальным названием Днепропетровск. Потом жил то в интернатах, то в общежитиях, зарабатывал на жизнь иллюстрациями в «Мурзилке» и «Веселых картинках», а на «халтуре» придумывал нонконформисткие инсталляции, что, впрочем, не помешало ему получить от государства роскошную мастерскую на Сретенском бульваре, а после стать одной из ведущих фигур «московского концептуализма». 

Концептуализм как феномен зарождается в 60-е годы с выходом в свет эссе Джозефа Кошута «Искусство после философии», в котором он провозглашает «конец философии» и «начало искусства». После того, как философия позаимствовала из достижений науки не «знание», а «интерпретацию», она сама подменила себя «живописным описанием действительности». Теперь искусство должно заменить философию. Всё искусство до Дюшана (Про то, кто такой Дюшан и что он сделал для искусства читайте здесь) – это формальное искусство, потому что в оно занималось лишь «эстетикой», а не «идеями»: палитра Ван Гога, которая помпезно выставляется в луврском «крыле для игры в мяч», имеет ровно такое же значение, как его картины. 

Смысл имеет лишь то искусство, которое привносит что-то новое в саму его идею. Концептуализм заменяет произведение комментарием к нему. Само обсуждение искусства становится его произведением. Как говорит Соль Левитт, «концептуальное искусство создано для того, чтобы вовлечь мышление зрителя, а не его глаз». 

В России таким важным произведением стали «Ответы экспериментальной группы» Ильи Кабакова. Композиция представляет собой инсталляцию-стенд: на стене висит вешалка, рядом будто бы случайно прибит гвоздь, прикреплен штык лопаты, и рядом- полотно с комментариями «экспериментальной группы» - реакция различных людей на увиденное, от философских рассуждений на тему бытия до честного «я не знаю».


Но Кошут в своих поисках идёт дальше: в последующих его эссе искусство не только заменяет философию (потому что только оно способно на аналитическое высказывание), теперь художник становится антропологом, потому что только он, изображая, способен одновременно изменять общество. 

Претворяя в жизнь его идеи, Ханс Хааке в своём арт-проекте «Файл посетителя выставок» собирает статистику о посетителях музея по возрасту, полу, вероисповеданию, этнической и классовой принадлежности. Он создаёт метафоричный портрет привилегированных социальных групп, задающих рамки восприятия искусства и саму его идеологию. Автор возвращает этот «фрейм» зрителю. Вовлекая аудиторию в «социальные» эксперименты, художник получает законное право изучать аудиторию и самого себя. Зеркало, отражающее публику, отражает и фигуру самого художника. 

Метод концептуализма – это своего рода «включенное наблюдение», которым пользуется антропология и этнография для изучения аборигенных и малых народов. 

Кабаков жил в коммунальной квартире до 50 лет. «Коммуналки» стали домашним адом советского человека. Декрет ВЦИК 1918 года отменил частную собственность. Ленин ввел «порядок уплотнения» и приказал в квартиру каждого богатого человека вселить крайне нуждающуюся семью. Больше всего коммунальных квартир появилось в Петрограде, но и в Москве, где жил Илья Кабаков, процветал коммунальный быт. 



Слева направо: "Десять персонажей" и "Альбомы моей матери"


Инсталляция «Десять персонажей» призвана иллюстрировать этот быт: в одной комнате обитает «мусорный человек», который никогда ничего не выбрасывает; в другой – Человек, который собирает мнения других, в третьей – Человек, который улетел в космос из своей комнаты, соорудив в ней огромную катапульту, в четвёртой – Человек, описывающий свою жизнь через персонажей. В каждой комнате хранятся предметы, характеризующие манию её обитателя, и заметка, описывающая её проявления. Это и история коммунальной переписки, и «Случай на кухне», отражающий «кухонные войны» непримиримых соседей. Самым известным изобретением И. Кабакова стал так называемый «тотарт» - тотальное произведение искусства.

Тотарт – это и есть «этнографический концептуализм», одновременно отражающий реальность (художник помещает наблюдателя в определённый контекст) и изменяющий её (пот сами наблюдатели становятся персонажами).
«Альбомы моей матери»- лабиринт узких, кажущихся бесконечными, коридоров, стены которого увешаны исповедью матери художника, дополненной личным фотоархивом, все- на фоне советских бумажных обоев, знакомых практически каждому человеку за 20. Прямая отсылка к старым фамильным альбомам наших бабушек. Шрифт текста – типографская печатная машинка, которым оформлялись все официальные документы. Такого нельзя было вообразить! Мемуарные записи матери написаны типографским шрифтом! Личное здесь приобретает статус публичного, и, как и в «коммуналке», становится всеобщим достоянием. Похожие тексты мы найдем на страницах этнографических изданий, фиксирующих современную жизнь малых народов. Мы, зрители) в бархатных пиджаках, смотрим на советскую действительность, как Франц Боас когда-то смотрел на племя ирокезов, собирая сведения о новом типе человека – homo soveticus.



Джинсы, шузы и ГУЛАГ 

Год 1956-й. На Шестой международный фестиваль молодёжи и студентов в Москву съехались люди со всех континентов. Это был беспрецедентный прорыв для культурной политики эпохи «железного занавеса»: впервые западная культура на официальном уровне «проникла» в СССР. 

На самом деле, западная культура уже давно и упорно сочилась сквозь все щели «железного занавеса». Радиостанции «Свобода», «Свободная Европа», «Немецкая волна», BBC оперативно реагировали на политические репрессии и имели колоссальный успех, прекрасно ориентируясь в том, что происходит в СССР.Из-под полы продавали «вареные» джинсы, итальянскую обувь («шузы»),в подворотнях «толкали» пластинки Beatles («магнитофониздат») и книги Хэмингуэя («тамиздат»). В стране появилась первая молодёжная субкультура - стиляги, открыто декларировавшая свою западную «ориентацию». 

Прогуливаясь по московским «бродвеям», стиляги пели: 

Не ходите, дети, в школу, 

Пейте, дети, кока-колу! 

Не вступайте в комсомол, 

И танцуйте рок-н-ролл! 

Москва преображалась на глазах: теперь из окон доносился не Утёсов, а джаз и рок-н-ролл. Даже Корней Чуковский видел в речи «совестских западников» (потрясно, хиляй) самый настоящий протест против бюрократических штампов.


Александр Косолапов "Микки и Минни, рабочий и колхозница". 
Фото: Вадим Фролов


«Микки и Минни, рабочий и колхозница» Александра Косолапова –манифест советской культуры эпохи «оттепели». Символ советского тоталитаризма причудливо соединяется с диснеевскими героями «общества потребления». Здесьт советские грёзы о свободе и независимости за «железным занавесом» (мечты комсомольца Мэлса из «Стиляг») разбиваются о клерикальную реальность «радужной» Америки. 

Борис Гройс, критик и искусствовед, называет всю советскую жизнь произведением искусства, автором которого являлись Сталин и партия. Когда «стилю Сталина» пришёл конец – художникам оставалось лишь воспроизводить всё, что раньше считалось «неискусством»: матерную речь, тяжелую и монотонную повседневность, религиозный экстаз, эротику, русскую национальную традицию и западные «попсовые» моды. 

Советский интеллигент мечтал «катапультироваться» из своей коммунальной квартиры и «коммунальной страны». Но сделать это было непросто. 










В целом, мечта об эмиграции воплотилась в теме полета, занимающей одно из ключевых мест в творчестве Кабаковых. Это и ангелы, и просто летающие люди, и тот самый Человек, который улетел в космос. 

У советского интеллигента было аж три пути на выбор: он мог «противостоять системе», в ответ получая преследования и комплекс «сверхполноценности»; культурно обслуживать режим, становясь на конформисткие позиции; и третий, не менее конформисткий: молча залечь на дно, втайне поддерживая оппозиционеров и гордясь своей высшей духовностью. И вот пред нами предстаёт еще одна из «вечных тем» русского искусства – «маленькие люди». Илья Кабаков, не боясь ничего, помещает их в масштабные декорации, похожие на архитектуру «большого сталинского стиля». 

Тема ГУЛАГа – неизбывная для русской национальной культуры. Наша интеллигенция априори имела высокий уровень образования и творческой активности, что усиливало её стремление к материальному комфорту и высокому положению в обществе. В противовес этому, еще со времён Тургенева она взяла на себя сложную роль защитницы масс. Страна, где каждый пятый был членом КПСС, а каждый десятый сотрудничал с КГБ, просто не могла жить иначе. 



Русский нонконформизм


«—Толя, зови Наймана, — пойдемте в гости к Лёве Друзкину, —Не пойду. Какой-то он советский —То есть это как советский? —Ну, антисоветский. Какая разница?..» 
С. Довлатов


Советские интеллигенты вспоминают, что в те годы у всех выработалось стойкое убеждение «запрещенное – значит хорошее», именно поэтому запрещённые произведения тиражировались без разбора, а диссиденты становились «национальными героями». 

Общим для нонконформистов был только их нонконформизм, вне зависимости от того, насколько разнились их ценности. Советский поэт Андрей Вознесенский вспоминал: «Они твёрдо знали, ОТ ЧЕГО желают отказаться, но совсем плохо представляли себе, ВО ИМЯ ЧЕГО они восстают. Свобода понималась как категория преимущественно отрицательная —как «свобода от», а не «свобода для». 


Илья и Эмилия Кабаковы "Туалет"


Путешественник Доналд Маккензи Уоллес еще в девятнадцатом веке описал своё пребывание в одном небольшом русском городке, где все население умирало от ужасной болезни, вызванной местной водой. С суровой гордостью местные жители описывали ему этапы этой болезни, не пощадившей почти никого. При этом, они жили в ожидании, что «царь разберётся» и непременно пришлет людей, которые выберут место для нового колодца, в котором, может быть, вода окажется лучше. Уоллес был абсолютно поражен, что никто (никто!) не взялся выкопать колодец сам. Но, как он осознал позднее, это вполне типично для русских: перед лицом трудностей, сохраняя достоинство и силу духа, просто ждать чуда, но не сделать даже тех маленьких шагов, которые могли бы спасти их жизнь. 

Илья Кабаков считал, что мера беспомощности коммунальной жизни перед внешним миром ужасающая: «Никто в коммунальной квартире не прибьет доски, не починит кран, потому что все эти функции выполняет «оно».Когда перегорела лампа, прогнила доска в коридоре – нужно заявить в ЖЭК. Речь, боль, истерия – спутники существования коммунальной кухни». 

Двоемыслие –имманентный спутник авторитаризма. Они необходимы друг другу как день и ночь. Именно культурная политика «застоя», несмотря на свою репрессивность, подготовила плодотворную почву для горбачевской «перестройки». 1985-й год ясно обнаружил, что в самой системе заложены механизмы грядущих перемен. В ответ на это советские СМИ начали публиковать «диссидентское искусство», замалчиваемое прежде. Авторы этих произведений либо успели эмигрировать в 70-е годы, либо подверглись жесточайшей цензуре. Началась историческая реконструкция «утраченного искусства». В 90-е ситуация достигла своего апогея. 

Что сегодня для нас представляет советское неофициальное искусство? Илья Кабаков – самый дорогой современный художник на Западе. Его работы «Жук» и «Номер люкс» были проданы на аукционе Phillips de Pury (London) за $5,8 млн и $4,1 млн. Мы можем, разумеется, смотреть на это сквозь призму фрейма «холодной войны», которая никогда не закончится. В России, тем временем, художников-нонконформистов только начинают узнавать, пробовать на вкус, цвет и восприятие зрителя. Отрицание прошлого – характерный признак всей русской истории. Быть может, пришло время посмотреть на него иначе, не «вырезая» семьдесят лет истории самой «большой страны»? И тогда мы сможем изменить наше Сегодня?

Автор
Мария Шрамова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе