Поцелуй змеи

Фильм Хелен Вистни “Darkness and light” на ретроспективной выставке Ричарда Аведона в амстердамском музее “FOAM” идет нон-стоп. Поли Аллен Меллен, арт-директор, рассказывает о съемках одного из наиболее эпатажных шедевров мастера: удав и обнаженная Настасья Кински. На лице красавицы нет ни тени встревоженности. По сути, фото работает на лейтмотивную идею одного из наиболее ярких фотохудожников двадцатого столетия: красота беззащитна и потому трагична. Красота увядает так скоро – трагедия только усиливается. Но красоту можно запечатлеть, это делает трагедию оптимистической. 

Для того чтобы добиться желаемого результата – Аведон, обычно создававший эффект движения в кадре, заставил красавицу два часа пролежать нагишом на цементном полу, зажав косточками щиколоток хвост пятнистого удава. Фотографу никак не удавалось запечатлеть картинку целиком, придуманный в воображении снимок не соответствовал тому, что получалось. Ричард не думал об опасности, модель «держала лицо», никак не реагируя на елозившую по телу шершавую тварь, а осветители и ассистенты не смели шуметь и передвигаться. Одно правило во время съемок Ричарда Аведона соблюдалось неукоснительно: полное и безоговорочное послушание. Что бы ни происходило. В конце концов, маэстро позволил Настасье расслабиться: всем спасибо, снято. Как добавляет Поли Аллен Меллен, один раз змеиный язык все-таки коснулся мочки Настасьиного уха. На фото - «почти касание», это завораживает. А в реальности - «прикосновение», приведшее творческую группу в шок. Все кончилось хорошо. Постер вышел на славу – два миллиона копий разошлись мгновенно, а фото появилось на обложках "American photographer magazine" (март, 1982) и "French photo magazine" (№ 200) и стало легендарным. 

Какое время на дворе – таков мессия (с) 

Типичная для Аведона манера съемки – нет, не в смысле змеиной эстетики, хотя слоны в одном из известнейших кадров задействованы. Слоны, на фоне которых хрупкая и невыносимо элегантная женщина не выглядит жертвой. Но уж никак и не дрессировщицей. Кстати, почему мгновенной и всемирной сенсацией стали именно эти – доводящие идею «красота в опасности» до абсурда, сталкивающие привычные понятия лбами? Аведон непревзойден в умении облечь замысел в мессидж и донести его до сознания зрителя «весомо, грубо, зримо». Когда не задумываешься: «Что же автор хотел сказать?», а не можешь избежать понимания. И хотелось бы что-то иное увидеть, а не получается. Идея Аведона прошивает и пробивает насквозь. Он гений, оказавшийся «в нужном месте и в нужное время». А это уже похоже на то, что он просто выполнял миссию, с которой явился. Мессианство – оно ведь разное бывает. Аведон вытаскивает суть и доводит до сведения публики. Отказ от красивостей фона – «аведоновский минимализм» стал эталоном отказа от лишнего и ненужного в кадре. Света ровно столько, сколько нужно, чтобы показать индивидуальность в нужном ракурсе. Подчеркнуть то, что работает на образ, уже созданный воображением. Аведон переосмысливает, а иногда и напрямую цитирует принцип светотени на полотнах Рембрандта, которого чтит выше всех образцов для подражания. Мощное влияние живописи великого голландца он отмечает в эссе «Borrowed Dogs». 

Сокрытие приема 

В фильме «Lightness and dark», 1996 - Аведон произносит монологи, раскрывая прием и метод. «Все мои работы, независимо от сюжета - автопортреты». Запоминаются горящие глаза, львиная грива седых волос и слова, что вся его жизнь – это беспрерывная работа двадцать четыре часа в сутки. И не оттого, что сроки поджимают или деньги нужны. Заканчивая одну фотографию - думает о следующей, мысленно выстраивает сюжет и композицию. Кредо: эстетика фотоминимализма, но избранный стиль только усложнял работу. Спрятаться негде, избыточных деталей нет. Знаменитый Алексей Бродович, тоже выходец из России, который по факту стал наставником и учителем – не уставал повторять: «Удиви меня. Каждый снимок должен изумлять!». Слова простые, запоминались легко. Позже выяснилось, что они всверлились в подсознание и трансформировали его. Страх, что следующий снимок может быть хуже предыдущего, преследовал Аведона до конца жизни. «Это как проклятие, - говорит он. - У меня нет покоя в душе. Я постоянно работаю и уже перестал понимать, что можно делать, кроме работы. Это слоган моей жизни: "Я обдумываю следующую фотографию"». 

Босиком по песку 

В 1946 году Аведон, едва приступив к работе для «Harper Bazaar», вывел моделей на пляж. Предложил порезвиться без обуви, но в нарядах hout couture и сделал кадры, ставшие историческими. Эталонная обездвиженность фото-натурщиц, так раздражавшая Ричарда, им же и пресечена: нет натужному позированию, больше жизни, движение – все! Принципы излагаются доходчиво и кратко. Революционный взгляд на то, как преподносить созданное топ-дизайнерами, произвел переполох в индустрии высокой моды. Вначале фото отказались даже принять к рассмотрению («какой конфуз – босиком на песке!»), но затем, при активном содействии, а вернее, под авторитетным давлением Алексея Бродовича, напечатали. Так началась история дерзкого, но при этом в течение полувека не отпустившего славу ни на миг, остававшегося недоступным для подражания, мастера живой и экспрессивной фотографии Ричарда Аведона. 

Одни фотохудожники сосредоточены на том, чтобы поймать момент. Другие – работают над формой, делают концептуальные работы. Для Аведона стало целью совместить оба направления. А наиболее важным – успевать снимать то, что подсказывала фантазия, заниматься творчеством «для себя». Он четко разделяет работу для «Harper Bazaar», позже - для «Vogue», еще позже - для «The New-Yorker», где он стал единственным штатным фотографом, – от собственных экспериментов, результатом которых стали гениальные циклы фотографий «The Family», «In the American West», многочисленные портреты писателей и художников, кино- и поп- звезд, служителей церкви и заклятых преступников - всех, кто ему интересен. 

Отказа Аведон не знал, получить от него приглашение на съемку стало одним из атрибутов успеха. Несмотря на то, что фото получались зачастую вовсе не комплиментарными, а наоборот. Аведон делает 69 портретов наиболее влиятельных политиков США, безжалостно переиначивая публичные образы известных людей. Появляется нашумевший цикл «The Family» - навсегда закрепивший за Аведоном славу тонкого исследователя человеческой души. Но самого Аведона не интересовала политика. И политические деятели, традиционно и поневоле привирающие, сообразно правилам игры, - привлекают его лишь как возможность высказаться на тему, вытащить на всеобщее обозрение сокрытые от постороннего глаза черты характера. По-настоящему интересует художника только бесстрастная власть времени, власть цинично виртуозной прессы, по заказу переворачивающей любые понятия с ног на голову и власть красоты, так быстро увядающей и оттого беззащитной. 

Диалоги 

Одну из моделей фотографа спросили: «Как вам удалось оставаться настолько естественной - двигаться изломанно и будто невзначай?» Та ответила не задумываясь: «А вы разве не знаете Дика? Он же постоянно прыгает вокруг, за ним не уследить. Во время сессии происходит нечто невероятное!». 

На самом деле Ричард всегда точно знал, чего именно хочет добиться в том или ином случае. Подбирал модель, соответствующую насущной идее. И атмосферу заранее готовил, создавал такую ситуацию, которая способствовала конкретному результату. Непременно ставил музыку, по его мнению, вызывающую нужные эмоции. Музыка могла быть нежной и обволакивающей, а могла звучать навязчиво и резкой. Он вступал во взаимодействие с объектом съемки. Импровизировал: работал психологом, мимом, фокусником, гипнотизером, но получал заранее запрограммированный результат. Всегда. 

Вот лишь два из множества парадоксальных высказываний Ричарда Аведона: 

«Каждый фотографирующийся знает, что его фотографируют. Поэтому он неестественен, он поневоле создает образ самого себя. Но есть еще и мои представления. Мое «я» вступает в отношения с «приготовленной» личностью модели. Ответ, полученный в результате - производное от тех взаимодействий, которые происходят прямо в студии. Это химический процесс». 

«Фотография не может быть неточной. Каждая фотография предельно точна. И при этом ни в одной из них нет правды». 

Последнее слово художника 

Норма Стевенс двадцать восемь лет работала бизнес-менеджером мэтра, ныне - исполнительный директор «Фонда Ричарда Аведона». Однажды у нее спросили, не было ли возмущения среди тех, кто становился невольной жертвой фантазий мастера? «Жертвой? – удивилась госпожа Стевенс. - Это странно даже слышать. У него были счастливы сниматься все. Знаменитости и особы королевских фамилий платили огромные суммы за съемку. Но последнее слово всегда оставалось за Ричардом». 

Норма Стевенс, инициатор первой крупной ретроспективы «Ричард Аведон. Фотографии 1946-2004», формулирует эксклюзивность события четко: 

«Для европейского зрителя это последняя возможность увидеть концептуальную экспозицию избранных работ наиболее влиятельного фотографа прошлого столетия. Работа тщательная, потому и маршрут выставки проходит через семь крупных городов. 

Цель Фонда, основанного в 2005 году, год спустя после смерти Аведона – помогать обучению молодых и, разумеется, способствовать продолжению славы и признанию одного из крупнейших художников второй половины прошлого века. Конечно, отличие экспозиции в том, что она впервые составлена без активного участия автора. 

О, нет сомнений - Ричард бы принимал самое активное участие! Он бесконечно перевешивал бы работы с места на место, продумывал освещение. Ни один снимок при его жизни не был показан без его одобрения, сам Аведон, по сути, и являлся со-куратором любой выставки. Возможно, это звучит странно, но никто из нас не ожидал, что Ричард умрет. Он казался бессмертным. Мы неоднократно обсуждали возможность создания Фонда, но Ричард полагал, что это будет некое учреждение, которое займется вопросами его личного наследства - а не наследия, заметьте. Фонд создан и я бесконечно горжусь тем, что его работы продолжают идти к людям, событие вызывает громадный интерес. 

Мы отобрали 200 работ – и нет ни одной случайной, хотя, возможно, это не самые эффектные снимки. Мы показываем эволюцию художника, начинавшего с пересмотра изящно инкрустированных правил высокой моды и до последней минуты не перестававшего вглядываться в лики времени и запечатлевавшего человеческую природу во всех проявлениях. Ричард в течение всей жизни изобретал стиль высокой фотографии - непростой по замыслу, но доступный пониманию с первого взгляда». 

Светлана Храмова

Russian Journal
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе