Олег Шапиро. Фото из личного архива
Власти города Москвы, как и положено любым другим чиновникам, постоянно что-нибудь упорядочивают и регламентируют. Например, заявили, что почти 100 новых пешеходных зон оснастят эстрадами и будут использовать для проведения митингов. Примечательна в этом ряду и относительно недавняя инициатива мэрии — организовать два больших «загона» вместимостью 2–2,5 тыс. человек для публичных протестов граждан в парке Горького и «Сокольниках». Понятно, что эта идея абсурдна по определению. Наверняка после строительства огражденной площадки выяснится, что для «загрузки» и выхода манифестующих нужно организовать огражденные коридоры, чтобы они не рассеивались по парку и не мешали отдыхающим. В общем, опять выдумали велосипед, а именно конструкцию, давно применяемую в сельском хозяйстве, — обыкновенный загон со скотопрогоном. Но вот что действительно интересно — откуда у российского человека берется такая вера в силу забора?
Как известно, забор или ограда в современном мегаполисе чаще всего ограждает стройку, отделяет производственную и безопасную зоны строительных работ от горожан. Хотя у нас в стране забор прежде всего призван закрыть от постороннего взгляда грязь, свалку мусора, криво поставленные бытовки, толпы слоняющихся рабочих и грязную технику, характерные для любой российской стройки. При этом заборы также должны быть уродливы: полуосыпавшиеся в основании бетонные блоки, покосившиеся доски или грязный профнастил с кривой крышей. Даже по соседству с Кремлем на территории разобранной гостиницы «Россия» красуется именно такой забор. Недавно в Лондоне я видел строительный забор вполне дизайнерского вида с большим количеством прозрачного пластика, через который можно смотреть, что происходит на стройке. В Гонконге в качестве заборов используют прозрачные сетки, огораживающие небезопасные зоны, а за ними — идеально организованная инженерная инфраструктура стройки. Выглядит как красиво работающий механизм.
Безусловно, вторая функция заборов — ограждение частных территорий, в основном в пригородах. Естественная цель этих оград — обозначить границы частных владений. В красивейших местах сельской Британии довольно сложно гулять на природе, потому что почти все земли частные и все время натыкаешься либо на зеленую изгородь, либо на низкие жерди забора. Но через них спокойно можно любоваться огромными лугами, лужайками, рощами, хотя и на расстоянии. В любом небольшом европейском городе за прозрачным штакетником видны аккуратные участки, клубы, грядки. Это гордость хозяев, такая же примерно, как у нас дорогой автомобиль.
В подмосковной Малаховке с середины девяностых почти все дачи были огорожены низкими штакетниками. Улицы казались широкими и очень зелеными, было интересно глядеть по сторонам: на каждом участке лихо цвела сирень или черемуха, росли удивительные цветы, находился особо уютный дом и т.д. Постепенно в той же Малаховке стали расти ввысь и вширь каменные, пугающего вида особняки с башнями, занимающие приличные площади. Вокруг них строились крепостные стены из кирпича с видеонаблюдением. О значительности и богатстве каждого владения можно составить довольно точное представление по высоте и длине периметра забора. Здесь были и стремление к безопасности, и страх перед соседской завистью, и боязнь показать свои неведомо откуда взявшиеся доходы. Последнее обстоятельство особенно актуально, именно поэтому чиновники предпочитают селиться в отдельных поселках, кучками. Со строгой охраной и особо мощными заборами. При этом общего пространства (даже в смысле общей лужайки или дачного леска) для них как бы и вовсе не существует. Нет у «заборных» граждан даже представления о том, как его забор, проволока и бойницы выглядят для проходящих снаружи и какое они создают настроение. Что это: отрицание в признании общего пространства как следствие реакции на прошлый коллективизм или острое желание сделать так, как было когда-то на какой-нибудь закрытой «правительственной даче» — непонятно. Однажды в такси в одном индийском городе я заметил, что для внешнего наблюдателя их «очень благополучный район» выглядит, мягко говоря, неухоженным. На что получил ответ водителя: «Так у них благополучие внутри, зачем им оно снаружи». Взгляд, конечно, варварский, но верный. И, пожалуй, совпадает с нашим «заборным» менталитетом.
Есть и третье важное назначение забора — символизм и статус. Понятно, что в этом иерархическом ряду верховный забор — это Кремлевская стена. И эта ограда означает собой высшую власть. Под предлогом обеспечения безопасности Дом Правительства также обнесли забором. И сразу этот дом новой — и поэтому неустойчивой, вне сложившихся к тому времени традиций — российской власти превратил это место в значимый, очевидный центр власти. Кстати, комплекс зданий администрации президента также недавно обнесли забором. Лет шестьдесят эти дома, будучи оазисами ЦК КПСС, стояли какими-то беззащитными. А сейчас администрация президента, где, судя по всему, формируется повестка нашей страны, также обрела очевидный статус центра власти. Забор вполне заменил недостающее упоминание этой организации в Конституции РФ. Интересно, что комплекс зданий российской Думы так и остался без забора, что вполне соответствует нынешнему статусу этого заведения. А может, это должно внушать надежду?
Эта символическая роль забора в России принимается практически всеми, она «вшита» в сознание наших граждан. Занимаясь проектом реконструкции Крымской набережной, мы предлагаем убрать забор, отделяющий парк «Музеон» от набережной. Забор, который построил предпоследний директор парка лет 20 назад для своих организационно-экономических манипуляций. Сегодня парк открыт круглогодично, в него свободный доступ. Снятие забора позволило бы связать территорию набережной и реконструирующийся парк. Но администрации парка без забора неуютно, боязно, тоскливо.
Заборы обслуживают иерархичность и архаичность нашего общественного устройства, отражают отсутствие честного признания всеми действующих законов и правил — вернее, бесконечные исключения из законов и правил, — именно эта территория, обладающая специальными свойствами, привилегиями, в первую очередь обносится заборами — высокими и глухими. Наконец, тяга власти к регламентации и всего к управлению всем также вносит в нашу жизнь бесконечные ограждения, возводимые любым хозяйственником.
Можно ли победить это «заборостроение» при нашем состоянии общества? Возможно, необходимо постепенное улучшение общественного пространства: дворов, скверов, парков и садов — если там комфортнее, то собственное запущенное, покинутое частное как-то подтягивается, хорошеет. А из собственного прекрасного тогда можно выглянуть, выйти иногда. Но для этого надо все же выйти. А понятно, что в контексте всего выше упомянутого означает это «выйти». Пока получается замкнутый круг. В общем, будем считать заборы и все, что с ними происходит, нашим местным надежным мерилом уровня социального и общественного благополучия и цивилизованности.
Олег Шапиро
Известия