Роман Виктюк поставил забытую пьесу австрийского драматурга Рудольфа Лотара «Король-Арлекин»

Роман Виктюк поставил забытую пьесу австрийского драматурга Рудольфа Лотара «Король-Арлекин». Спектакль о власти и взаимоотношениях внутри нее, о системе, внутри которой один человек не может сделать ничего, будь он даже на ее вершине. The New Times побывал на репетиции спектакля 

Премьеру будут играть в театре им. Моссовета, а репетиция идет в Театре Виктюка. Готовят сцену. На ней квадратные черные столы, валяются стулья с выгнутыми спинками. Сценограф у Виктюка постоянный — Владимир Боер (он же главный художник). Справа и слева черные стены, к ним прислонены белые застекленные двери, будто вырванные из кухонь «хрущевок», на одной стене наполовину по-русски, наполовину на латинице написано: KAFE. Ощущение двойственности, двусмысленности, двойного дна — во всем. Это идет от пьесы, где шут пытается играть роль короля, в реальности же короля «играют» совсем другие люди. В результате, как говорит Виктюк, «власть, у которой нет власти, делает вид, что она владеет властью». 

Принц и шут 

Сюжет таков: после смерти короля трон должен унаследовать его сын принц Боэмунд. Однако желающих побороться за престол предостаточно. Среди них брат короля Танкред и — неожиданно — шут, он же друг принца Арлекин. В один прекрасный день Арлекин, в приступе ревности убивающий своего повелителя, переодевается в его одежды, скрывается за маской и убеждает окружающих в том, что он принц. Но получив власть, талантливый лицедей вдруг понимает, что он бессилен что-либо изменить. «И у культуры власть нулевая, поэтому она может только с иронией смотреть на происходящее», — комментирует Роман Виктюк.  


Пьеса «Король-Арлекин» долгое время была запрещена и в Европе, и в России: слишком чувствительной была тема политической арлекинады, фарсовой власти в начале XX века. В нашей стране первым ее поставил Александр Таиров. Премьера состоялась 16 ноября 1917 года в Камерном театре (ныне в этом здании — Театр им. Пушкина). Но вскоре спектакль запретили. С тех пор пьеса словно в воду канула, и найти ее оказалось непросто. «В Театре Пушкина не знали, что такое произведение вообще есть, — рассказал Роман Виктюк. — И тогда мои любимые подруги из театральной библиотеки Петербурга сказали: «Роман Григорьевич, для вас мы откроем те закрома, где хранятся шесть экземпляров «Короля-Арлекина», возвращенные из цензуры». В разных переводах. И на всех цензоры красным писали: «Запретить! Нельзя показывать!» Я, конечно, все шесть экземпляров просмотрел, сообразил, где точнее русский язык, и выбрал перевод Олаева». 

Трио арлекинов 

Репетиция начинается — в зал вбегает Виктюк и сразу заполняет собою все пространство. Одет, как всегда, щеголем. На нем неизменные вязаная кофта-пальто и длинный малиновый шарф. На носу привычные темные очки. Усаживается за черный режиссерский столик напротив сцены. Смотрит в разложенные перед ним листки с пьесой, берет в руки микрофон. «Сейчас, дети, начнем», — говорит актерам. И тут начинается не только репетиция, но и некий внутренний спектакль. То, о чем говорит ближайший сподвижник Арлекина Панталеоне в самом конце пьесы Лотара: 

В масках перед вами 
Представали мы. 
Разгадайте сами, 
Кем вы рождены. 

Каждый из трех актеров, играя свою роль (Дмитрий Бозин — Арлекин, Людмила Погорелова — Королева, Игорь Неведров — Панталеоне), на репетиции немножко «арлекинит», борется за внимание и похвалы «короля» — режиссера. Побеждает в этой схватке Дмитрий Бозин, что неудивительно: в Театре Виктюка он ведущий актер. Дмитрий-Арлекин в образе Короля выходит к Королеве-матери. Он на ходулях, на голове вместо маски шута шлем. Говорит текст загробным голосом, от которого стынет в жилах кровь (эффект включенного микрофона). «Димуля! На голос иди, сына! Нет! Не поворачивайся! Чепуха! Туда не смотри, дурачося!» — ласково поправляет его Виктюк. Репетируют мизансцену, когда Панталеоне узнает, что Арлекин жив и что это он — в образе Короля. Виктюк наставляет Игоря: «Щупай его, будто он в милиции ночью в алкогольном опьянении уснул! Не делай прямой руки! Нет! Ну зачем ты делаешь милиционера-регулировщика?» 

Игорь старается, как усердный ученик, и наконец заслуживает виктюковское: «Игореша, сына, любимый, — гениальнейший мальчишка!» Когда Дмитрию надо снять ходули, Игорь спешит ему на помощь — верный Панталеоне не только на сцене, но и в жизни. 

Людмиле Погореловой «арлекинство» дается труднее всех. Она порой забывает слова роли или подсказывает Виктюку собственное видение пьесы, чем вызывает его недовольство. Репетируют мизансцену, когда к Королеве-матери является Арлекин в образе принца, и она, узнав, что ее сын убит, страдает. На ней белое платье в пол, напоминающее вытянутую, повидавшую миллион стирок майку-алкоголичку. 

«Люда! Людонька пошла! — хлопает в ладоши Виктюк. — Музиїк!» — кричит он на французский манер, и включают что-то вроде шаманского горлового пения. Она садится на стул, опускает руки и начинает водить ими. «Люда, пьяно! — кричит ей Виктюк. — Пьяно начинай! Кровью омывайся! Ты возишь руками, а у Королевы — мертвые руки! Королева — мистик, а не продавщица! Нет! Не так! Ну что это такое?! То, что делаешь ты, это — «я танцевала и Боеру трусы стирала!» 

Обруганная Люда усаживается на красный пластиковый стульчик и начинает отрабатывать движения страдающей Королевы-матери. Виктюк бросает на нее строгий взгляд и замечает с одобрением: «Правильно, Люда!» 

Подарочек 

Виктюк на репетиции — это театр одного актера. Он весь отдается процессу. Подпрыгивает, машет руками. Подходит к сцене и жестикулирует. Играет актерами, как марионетками. Вместо ниточек — слова. Иногда ласковые, иногда пожестче. С их помощью он может и возвести на пьедестал, и разом низвергнуть с него. В конце репетиции Дмитрий-Арлекин заворачивается в красную шторку и повисает на ней. Шутит: «По мизансцене получается — чувак повесился!» И этот «чувак» возвращает всех в XXI век. Все смеются. Все встало на свои места. 

У Виктюка звонит телефон — хитом Фредди Меркьюри I want to break free («Я хочу вырваться на свободу»). «Кто это?» — кричит в трубку Виктюк и по-украински обещает перезвонить позже. 

Премьера приурочена ко дню рождения режиссера. Случайно ли? На это он отвечает такой историей: «Помню коллективное сознание идиотизма, которое было в пионерском лагере. Тебе протягивают красную ленточку — и надо бежать. Человек с пистолетом говорит: «Раз, два, три!» Стреляет. И надо бежать: или 100 метров, или километр, или 10 километров. И нужно соревноваться, кто раньше прибежит. В этом и есть вся твоя жизнь. Если ты задумаешься, куда бежишь, если ты подумаешь, что идиот стрелял, если ты подумаешь, что ты не добежишь, — ты никогда никуда не прибежишь. Режиссер должен всегда знать: беги, дурачок! Беги и не думай ни о чем! И поэтому режиссеру всегда 19. И всегда легко, когда понимаешь, что глупость вокруг. Абсурд в основе всего. И идиоты над тобой. И ты среди этого идиотизма должен себе придумать такой подарочек, в котором все это было бы отображено».

Заболотских Евгения

The New Times

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе