Режиссер Бутусов поставил в Москве Булгакова с молодыми актерами — и не прогадал
18 апреля 2015 ● Московский комсомолец
Вечный «Бег» за любовью
В Вахтанговском театре — премьера: «Бег» Михаила Булгакова. Ни одной звезды. На старте молодое поколение вахтанговцев. Но после премьеры и овации с цветами ясно, что на академическом небосклоне появились новые звезды. С подробностями — обозреватель «МК».
В Вахтанговском театре — премьера: «Бег» Михаила Булгакова. Ни одной звезды. На старте молодое поколение вахтанговцев. Но после премьеры и овации с цветами ясно, что на академическом небосклоне появились новые звезды. С подробностями — обозреватель «МК».
фото: Михаил Гутерман Валерий Ушаков, Екатерина Крамзина.
Эта пьеса Булгакова имеет незаслуженно печальную судьбу. Написана для Художественного театра в 1927-м, и уже начались репетиции, но лично Сталин закрыл пьесу как вредное «антисоветское явление». Первая же премьера состоялась аж в 1957 году, но не в столице, а в Сталинграде. Послужной список сценических версий более чем скромный — десятка не насчитаешь. Больше известен фильм 1970 года Алова и Наумова. Даже странно, что в эпоху матерого социализма вышла роскошная экранизация о трагедии белого движения, что вызывает сомнение: может, не так была страшна советская цензура, как о ней рассказывают?
И вот Вахтанговский. На «Бег» призван режиссер из Питера Юрий Бутусов, художник странный, странность которого имеет только две стороны: либо победа, либо поражение — третьего не дано, «ну нормально» — не для него. А тут — Булгаков в виде восьми сновидений. Первый — дрожащий, под названием «…Мне снился монастырь…», происходит на фоне пожарного занавеса, и эта фактурная металлическая конструкция сама как выразительная декорация — металл, рельеф профиля спокойной жизни не обещают.
фото: Михаил Гутерман Сергей Епишев, Екатерина Крамзина, Василий Симонов.
В центре на авансцене в черном пальто сидит дрожащее существо (всклокоченные волосы, выбеленное лицо) — это Серафима Корзухина (Екатерина Крамзина). Мимо нее носятся мужчины и женщины — в шинелях и без, женщины со сбитыми набок прическами. Каждый пробегающий или ставит у ног пластиковый стаканчик с водой, или дает ей в дрожащую руку, отчего вода выплескивается и заливает сцену. Дрожащее зрелище усиливает монотонная музыка, что гвоздем вбивается в голову. И так полчаса — дрожи, озноба, лихорадки…
А собственно, как иначе назвать то, что с такой болью описано Булгаковым, — исход и по сути гибель белой армии? Бои за Крымский перешеек, жестокость со всех сторон, массовые убийства без разбору, без суда и следствия… Искалеченные судьбы… Как еще объяснить мясорубку, происходящую в человеческих душах от Гражданской войны? «Крым сдан», — говорит Хлудов, полковник с лицом мертвеца. Но этот «Бег» не только «от» — войны, красных, самих себя, — но и «за» — любовью. Она — главное.
Что удалось Бутусову? Наверное, самое главное — передать ощущения того страшного времени, в котором не жил никто из тех, кто пришел на премьеру. И даже не ощущение, а ужас и кошмар, происходивший и который в любой момент может произойти. Условия для этого практически созданы: противостояние в обществе зашкаливает, внутренняя агрессия ищет выход и вот-вот прорвется, как гнойник. Пока это представлено в виде театральных снов. А что такое сны? Бред, воспаленное сознание, фантасмагория? У Бутусова все одновременно. Тяжело уплывает вверх пожарный занавес, открывается пространство огромной сцены в черных одеждах, где ездит и падает стеной пианино и каждый сходит с ума по-своему. И это помешательство озвучено стихами Бродского, Довлатова, Володина и музыкой от Штрауса до композиций Pink Floyd, Майкла Джексона и «Океана Эльзы» и «Крупский Сотоварищи».
фото: Михаил Гутерман Виктор Добронравов, Ольга Лерман.
Как я уже сказала, в «Беге» участвуют только молодые — Виктор Добронравов (Хлудов), Сергей Епишев (Голубков), Валерий Ушаков (Корзухин, он же бронепоезд), Артур Иванов (Чарнота), Василий Симонов (несколько ролей). Пять женщин, семь мужчин. Кто-то уже, как Добронравов, имел серьезные роли, а кто-то продолжительное время оставался лишь краской в разных спектаклях. Здесь же у всех появился шанс, и многие его успешно использовали. Это касается прежде всего Добронравова и Епишева. Первый акт заканчивается знаменитой сценой тараканьих бегов, где Виктор Добронравов — человек-таракан, с безумным видом загребающий лапами воздух. Страшная и сильная сцена. А вот человек-бронепоезд в первом акте и Корзухин во втором — это Валерий Ушаков, получил возможность доказать, что он сильный и перспективный артист. Женские роли в спектакле больше оформляют мужские образы, но нельзя не сказать о Екатерине Крамзиной, Александре Стрельциной и Ольге Лерман — яркие работы.
Неожиданное назначение Епишева на роль приват-доцента Голубкова оказалось более чем удачным. Этот самый высокий артист труппы (за два метра) тонок и лиричен. Хотя совершенно непонятно, почему в первом акте режиссер приделал ему комическую задницу, какую обычно используют в цирке. Если только подчеркнуть нелепость приват-доцента? Но это не главное его качество. Разве что оправдать сном, где все больше, выше, жестче и злее?
Ощущение удивительно-страшного сна, в который была погружена Россия 20-х годов, — сто процентов. Другое дело, что эта форма, которая на первый взгляд, кажется, допускает любые фантазии, на деле является предательской. Она не прощает длинноты (как, например, получасовое дрожание Серафимы) или неоправданные импровизации первой части второго акта. Он по сути становится интересным, начиная со сцены карточной игры в парижском доме Корзухина. Но даже эти просчеты не мешают назвать новый спектакль Юрия Бутусова большой удачей на самой на сегодняшний день успешной сцене Москвы.
Марина Райкина
Эта пьеса Булгакова имеет незаслуженно печальную судьбу. Написана для Художественного театра в 1927-м, и уже начались репетиции, но лично Сталин закрыл пьесу как вредное «антисоветское явление». Первая же премьера состоялась аж в 1957 году, но не в столице, а в Сталинграде. Послужной список сценических версий более чем скромный — десятка не насчитаешь. Больше известен фильм 1970 года Алова и Наумова. Даже странно, что в эпоху матерого социализма вышла роскошная экранизация о трагедии белого движения, что вызывает сомнение: может, не так была страшна советская цензура, как о ней рассказывают?
И вот Вахтанговский. На «Бег» призван режиссер из Питера Юрий Бутусов, художник странный, странность которого имеет только две стороны: либо победа, либо поражение — третьего не дано, «ну нормально» — не для него. А тут — Булгаков в виде восьми сновидений. Первый — дрожащий, под названием «…Мне снился монастырь…», происходит на фоне пожарного занавеса, и эта фактурная металлическая конструкция сама как выразительная декорация — металл, рельеф профиля спокойной жизни не обещают.
фото: Михаил Гутерман Сергей Епишев, Екатерина Крамзина, Василий Симонов.
В центре на авансцене в черном пальто сидит дрожащее существо (всклокоченные волосы, выбеленное лицо) — это Серафима Корзухина (Екатерина Крамзина). Мимо нее носятся мужчины и женщины — в шинелях и без, женщины со сбитыми набок прическами. Каждый пробегающий или ставит у ног пластиковый стаканчик с водой, или дает ей в дрожащую руку, отчего вода выплескивается и заливает сцену. Дрожащее зрелище усиливает монотонная музыка, что гвоздем вбивается в голову. И так полчаса — дрожи, озноба, лихорадки…
А собственно, как иначе назвать то, что с такой болью описано Булгаковым, — исход и по сути гибель белой армии? Бои за Крымский перешеек, жестокость со всех сторон, массовые убийства без разбору, без суда и следствия… Искалеченные судьбы… Как еще объяснить мясорубку, происходящую в человеческих душах от Гражданской войны? «Крым сдан», — говорит Хлудов, полковник с лицом мертвеца. Но этот «Бег» не только «от» — войны, красных, самих себя, — но и «за» — любовью. Она — главное.
Что удалось Бутусову? Наверное, самое главное — передать ощущения того страшного времени, в котором не жил никто из тех, кто пришел на премьеру. И даже не ощущение, а ужас и кошмар, происходивший и который в любой момент может произойти. Условия для этого практически созданы: противостояние в обществе зашкаливает, внутренняя агрессия ищет выход и вот-вот прорвется, как гнойник. Пока это представлено в виде театральных снов. А что такое сны? Бред, воспаленное сознание, фантасмагория? У Бутусова все одновременно. Тяжело уплывает вверх пожарный занавес, открывается пространство огромной сцены в черных одеждах, где ездит и падает стеной пианино и каждый сходит с ума по-своему. И это помешательство озвучено стихами Бродского, Довлатова, Володина и музыкой от Штрауса до композиций Pink Floyd, Майкла Джексона и «Океана Эльзы» и «Крупский Сотоварищи».
фото: Михаил Гутерман Виктор Добронравов, Ольга Лерман.
Как я уже сказала, в «Беге» участвуют только молодые — Виктор Добронравов (Хлудов), Сергей Епишев (Голубков), Валерий Ушаков (Корзухин, он же бронепоезд), Артур Иванов (Чарнота), Василий Симонов (несколько ролей). Пять женщин, семь мужчин. Кто-то уже, как Добронравов, имел серьезные роли, а кто-то продолжительное время оставался лишь краской в разных спектаклях. Здесь же у всех появился шанс, и многие его успешно использовали. Это касается прежде всего Добронравова и Епишева. Первый акт заканчивается знаменитой сценой тараканьих бегов, где Виктор Добронравов — человек-таракан, с безумным видом загребающий лапами воздух. Страшная и сильная сцена. А вот человек-бронепоезд в первом акте и Корзухин во втором — это Валерий Ушаков, получил возможность доказать, что он сильный и перспективный артист. Женские роли в спектакле больше оформляют мужские образы, но нельзя не сказать о Екатерине Крамзиной, Александре Стрельциной и Ольге Лерман — яркие работы.
Неожиданное назначение Епишева на роль приват-доцента Голубкова оказалось более чем удачным. Этот самый высокий артист труппы (за два метра) тонок и лиричен. Хотя совершенно непонятно, почему в первом акте режиссер приделал ему комическую задницу, какую обычно используют в цирке. Если только подчеркнуть нелепость приват-доцента? Но это не главное его качество. Разве что оправдать сном, где все больше, выше, жестче и злее?
Ощущение удивительно-страшного сна, в который была погружена Россия 20-х годов, — сто процентов. Другое дело, что эта форма, которая на первый взгляд, кажется, допускает любые фантазии, на деле является предательской. Она не прощает длинноты (как, например, получасовое дрожание Серафимы) или неоправданные импровизации первой части второго акта. Он по сути становится интересным, начиная со сцены карточной игры в парижском доме Корзухина. Но даже эти просчеты не мешают назвать новый спектакль Юрия Бутусова большой удачей на самой на сегодняшний день успешной сцене Москвы.
Марина Райкина