Купание красного коня

Фестиваль NET включил в себя выпускной спектакль «Конармия» курса Дмитрия Брусникина в Школе-студии МХАТ (2011-2015). Показали эту вещь в Центре им. Мейерхольда. Смена поколений в театре почти мгновенна. Никаких двадцати лет ждать не надо. 

Появился цельный, талантливый, нерастворимый курс, и дело в шляпе, новое поколение актёров заряжает публику блеском «раскосых и жадных очей». Зачем тут вспоминать блоковских скифов? Антрополог, присмотревшись к курсу Дмитрия Брусникина в Школе-студии МХАТ, обязательно развил бы теорию о прохождении сплочённой группы студентов через «стадию» племени. Действительно, обучение театральных студентов уникально, они с первого курса делают спектакли, интенсивно сообщаются на всех уровнях, физически и творчески (слова «душевно» и «духовно» настолько замызганы и уплощены, что давно вышли из употребления).Может, скрытая причина мировой актёрофилии в том, что актёры неизбежно становятся образцом для подражания. Специфика театральной учёбы в отборе готовых «типических гештальтов». Они мощно инициируются, включаются в со-общество правильным, древним, неотменимым способом. Мастер и учитель подобен шаману и вождю. Где ещё, кроме театральных факультетов, доверие к учителям велико, но при том естественно, где во-влечение в общую деятельность происходит через личную унию на пути коллективного творчества? Нигде. Монастыри, армия? Нет, эти организации продуцируют особые сообщества, далёкие от нормы по разным причинам, а нам важно заметить перспективу, образец социальной нормы, так сказать. Так что не древнее племя, а прообраз будущего мира коммунаров демонстрируют сплочённые театральные курсы. (Слово «коммунар» ещё сильнее замусорено, но здесь терпимо, в смысле романов братьев Стругацких.)

Даже в быту, подумайте, доносятся восторги о курсе Брусникина: «После себя они оставляют хорошее впечатление, убранные гримерки, отмытый линолиум и сладости для техников!» – отметил пользователь фейсбука. Это ж надо, какое чудо в наше мрачное мусорное время – вежливые, весёлые и чистоплотные. Это ведь большие пять копеек в копилку правильного театрального образования. Жаль, министерство образования не при делах, никогда не сможет распознать и применить ценный опыт. Если же говорить серьёзно о новом большом произведении Мастерской Брусникина, то сказать придётся следующее.

Парадокс. Любая «экранизация» в театре классических текстов о войне сейчас выглядит необязательной, ведь нынешняя война самопровозглашённых республик на порядок перекрывает степень воздействия самых лучших постановок о войне. И всё-таки это точно и болезненно совпадает – кровавая донбасская возня и бесславная польская резня армии Будённого, препарированная личным опытом Бабеля. Причём опыт Первой мировой войны, мутировавшей в революцию, невозможно осмыслять с нынешних позиций потому, что широкие народные массы, марширующие в соцсетях и офисах под гипнотическим контролем телерадио, отсутствовали сто лет назад как класс. Люди ещё жили древней родовой памятью, о которой нет в науке ни одной теории. Коллективное бессознательное Юнга разве теория? Скорее, попытка переименовать непонятное. Но мы о другом.

Всё становится серьёзным, оправданным, если в постановке есть момент откровения, открытия новых мыслей и ощущений войны. Исаак Бабель написал о своей войне. Образованный человек в очках занимается пропагандой большевизма в армейской газетке. Но глубинный нерв деятельности Бабеля в другом. Он опаснее, глубже, въедливее, внимательнее любого командира и политрука Красной армии. Армия-то знатная, Первая конная Будённого. Но до той войны, которую ведёт Бабель, ей далеко. В дневнике за 1920 год есть запись: Думаю о Хастах, гниды, вспоминаю всё, и эти вонючие души, и бараньи глаза, и улыбающийся отец. Огромная фигура – мать, она зла, труслива, обжорлива, отвратительна, остановившийся, ожидающий взор. Гнусная и подробная ложь дочери, смеющиеся глаза сына из-под очков.

Мысль Бабеля именно что военная. Не собирается он щадить людей, ни одним словом. Бабель меланхоличный мизантроп? Не совсем, он – антрополог. Обнажённый, незавешенный привычками восприятия взгляд всегда ранит и читателя, и самого автора имагинации. Голая правда похожа на окровавленный клинок. Поэтому голых людей в спектакле предостаточно, есть и кровавые руки. Василий Михайлов с символическими кровавыми руками похож на Валерку, интеллигентного беспризорника, героя «Неуловимых мстителей». Ещё он похож на Илью Ильфа, поэтому легко и типажно показывает лирических персонажей Бабеля. И остальная команда Мастерской Брусникина не только поёт и пляшет, но именно что показывает. А играть красноармейцев – голодных, озлобленных, неверящих, воспалённых жаждой победы, мотивированных подсознательным, страшным кайфом резни – как это можно сыграть?


Первые десять минут спектакля – идеальны. Сначала пять минут молчаливого собирания за длинный стол всех 17-ти конников. Аллюзия Тайной вечери, переходящая в страшный крик, ор и набатный гул голосов. Затем по сцене понеслось облако столов и стульев, вдруг остановленное шаманским краснознамённым переплясом. Такой сильнейший задел требовал дальнейших взрывов, с перерывами на полную тишину. Как это бывает в хороших триллерах класса Б, мощный задел так и остался вершиной. Работать и работать бы над этой постановкой. Интересная, необычная, перспективная, блаженная постановка – притом сырая, не совсем внятная, ретушировавшая и занавесившая песнями и плясками одинокую пронзительность Бабеля.

Но были, что называется, моменты. Врезались в память картинные отсылки к простонародному чудесному Евангелию, когда Спаситель вдруг даёт потомство, а местечковый художник вписывает в свои ново-ветхозаветные сюжеты всех окружающих жителей. Только вместо елея на паству почему-то льётся сгущёнка. И почему-то тишайший богомаз изображается одесским головорезом, при волыне и оркестре, так сказать. Породистый красноармейский конь, истинный тотемный культ которого вписан в каждую страницу Бабеля – запечатлён Гладстоном Махибом так, что это само по себе тянет на рождественский, евангельско-анималистический спектакль. Да и все актёры, а особенно актрисы мастерской – основательно типажны, им бы в сериалах сниматься. Но это потом, на досуге, а сейчас бы свой театр-мастерскую сохранить, не растерять «племя» после выпуска.

Практически полностью в «Конармию» перешли приёмы из «Второго видения» и «Бесов». Причём картинность «Второго видения» соединилась с бешеным рэпом из «Бесов». Гипотеза: если на этом остановиться и вообще перестать проговаривать Бабеля прозой, стало бы лучше. Всё-таки прозаический монолог не даёт того контрапункта, что достигается внутри рэпа или какого иного хорала. Танцы режиссёру Максиму Диденко удались, но ритм спектакля провисал не в песнях, а в монологах бойцов Красной армии. То есть общий план оратории требует выверки монологов. Конечно, это правильно – говорить восторженно, отморожено и изумлённо про кошмар отцеубийства или как «я его потоптал». Но хорошо бы не срываться на крик и одинаковый ритм произнесения, от этого монологи становятся ухудшенной версией песен.

И всё-таки суть мысли Бабеля ухвачена в спектакле. Бойцы запомнились ударной голой пляской вокруг разнеженной медсестры. Слишком, на мой взгляд, кафешантанной, цивилизованной пляской. Связь между Эросом и Танатосом у Бабеля проходит красной ниткой, но, в отличие от классиков психоанализа, в этой связи нет ничего абстрактного, то есть приятного, успокоительного и привычного. У Бабеля эта связь вырвана из абстрактных догадок и явлена как зомби, как мутант. Собственно, такая извращённая связь эроса-танатоса и есть причина душегубства, то есть войны.


Стрельбой, – я так выскажу, – от человека только отделаться можно: стрельба – это ему помилование, а себе гнусная лёгкость, стрельбой до души не дойдёшь, где она у человека есть и как она показывается. Но я, бывает, себя не жалею, я, бывает, врага час топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она у нас есть…

Фото автора

Дмитрий Лисин

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе