Эймунтас Някрошюс: «Пришло время, когда понимаешь, что не успеваешь. И не успеешь»

20 ноября 2018 года, накануне своего 67-летия, ушёл из жизни великий Эймунтас Някрошюс.
Эймунтас Някрошюс на встрече из цикла "Век литовского театра" 15 ноября 2018 года.
Фото Лауры Вансявичьене.


15 ноября того же года в Вильнюсе он принимал участие во встрече из цикла «Век литовского театра», приуроченного к 100-летию восстановления независимости Литвы. В день рождения Мастера журнал ТЕАТР. публикует фрагменты его высказываний на этой встрече.


На самом деле если научаешься — то сам

Вы представили нас как ветеранов. На самом деле так и есть. Так быстро всё промчалось, а желаний что-нибудь сделать, что-нибудь изменить было в несколько раз больше. Пришло время, когда понимаешь, что не успеваешь. И не успеешь. И хорошо — не из-за чего тут переживать. Йонас Вайткус из петербургской школы, я — из московской, Гинтарас (режиссёр Гинтарас Варнас) — из литовской. Мне кажется, это совершенно неважно. Можно было и в Минске учиться, можно и в Киеве, но в те времена без диплома ты не имел права, лицензии ставить спектакли. Был обязательно нужен синий диплом. Он давал право.

Я хочу поблагодарить руководителя курса (мастер Някрошюса в ГИТИСе – Андрей Гончаров – прим.ТЕАТР.), что меня не выгнал, что позволил закончить, забрать этот диплом. Как человека я его вспоминаю всегда хорошо. Это неважно, у кого учиться. Мистифицируется такая легенда: я учился у того-то и того-то… несу эстафету дальше и дальше… Ерунда. Может быть, передаются какие-то моральные вещи, а всё остальное всё равно самому нужно придумывать.

Ты не можешь взять и начать повторять решения, интонации, творческие фокусы своего учителя — ты должен сам всё делать с самого первого шага. Вся ответственность ложится на молодого человека. И нечего надеяться, что кто-то из актёров тебе поможет. Это жестоко. Я сам столкнулся: как раз молодого режиссёра хотят устранить, растерзать, унизить, доказать, что ничего он не понимает. Не знаю, столкнулись ли с этим другие, но я какие-нибудь 3-4 года имел дело просто с издевательствами. Некоторых актёров уже и в живых нет. Потом, когда я укрепился, когда ноги больше не подгибались, они взяли и приспособились. С этого момента у меня осталось некоторое недоверие к актёрам. До сих пор. К актёрам и политикам. К двум категориям.

Вот такой была моя жизнь. Ждали провала, ждали, что сбежишь из театра. Или какая-нибудь персона, которая поднимала истерию, а другие её поддерживали: ну что, он не справляется. Знаю, что и у Гитиса Падегимаса так было. По глазам видел, как терзают, как подкашивают. Неужели же мы такие жестокие? Как в какой-нибудь саванне более сильный режет более слабого. Зарезать — чтобы конкуренции не было. Такая дикость. О таких отношениях только в книгах воспоминаний красиво пишут. На самом деле из-за этого и здоровье бывало расшатано, и нервы, и на улице оказаться в то время было нормальным.

Короче говоря, я уважаю тех людей, которые меня учили, которые мне дали завершить обучение, которые предоставили мне право открыть двери театра, получать зарплату. А всё остальное — только сам. Чего каждому режиссёру это стоило – только сам он знает и может рассказать. И, должно быть, есть моменты в жизни, годы, которые хочется забыть, чтобы их вовсе не было.

Очень легко сказать, что меня научили и тому, и этому, но на самом деле если научаешься — то сам. Из самой глубины себя, из ощущений. В конечном счёте незнание и страх ведут вперёд.


Эймунтас Някрошюс на встрече из цикла “Век литовского театра” 15 ноября 2018 года.
Фото Лауры Вансявичьене.


Всё есть, всё не так плохо. Но единственное, чего не хватает, — идей

Мы не можем особенно жаловаться. Наверняка есть кто-то, кому ещё труднее. Я всё-таки сравниваю театральных актёров, режиссёров с представителями других профессий: художниками, скульпторами, композиторами, писателями. И им тоже не легко. Что с того, что, закрывшись в комнатке, ты можешь что-то писать, работать. Везде трудно. Если хочешь хорошо работать и добиваться результата — и актёрам, и режиссёрам без конца, без конца и из последних сил нужно работать. Чтобы пришёл результат, который ты себе представляешь.

Может быть, нужно себе сказать: всё есть, всё не так плохо. Но единственное, чего не хватает, — идей. Не в воздухе, не в пространстве, не в атмосфере, а человеку. Лично пережитого, лично понятого. А по этому голод есть с утра до вечера. И так из года в год. Я это чувствую.

Если бы идеи показывались чаще, то мне в этом случае было бы неважно ни где работать, ни как работать, я бы не говорил, что помещения плохие или маленькие. Мы хотим комфорта, говорим, что построим второй или третий зал — и станет в театре лучше. Не станет лучше. Требования сперва надо предъявлять к себе. Идеи у молодого человека, быть может, и прорываются, но с течением времени просто начинается голод по ним. И что ты будешь делать — никакая книжка не даст совета, никакая методика. Я не говорю: можно совершенствоваться, совершенствоваться до старости. Ерунда. Приходит время, когда сама природа не позволяет совершенствоваться. Что вчера прочитал, уже и забываешь. Как в прежние времена: учиться, учиться, учиться… Нет.

Теперь другие черты характера, например — приветливость. Мы все, здесь сидящие (Някрошюс, Вайткус, Варнас – прим.ТЕАТР.), — ощетинившиеся: нет тут приветливости, не было и в молодости. Смотрели как кошки… Я заметил — у кого есть эта приветливость, тому везёт. Да, теперь другие качества…


Эймунтас Някрошюс на встрече из цикла “Век литовского театра” 15 ноября 2018 года.
Фото Лауры Вансявичьене.


Мы ведь равны. Автор, понятно, творец. Актёр, понятно, творец. И режиссёр немножко творец

Не нужно особенно становиться на колени перед авторами. А чем они лучше? Что, мы, театральные — режиссёры, актёры, — такие слегка второсортные? А они — улучшенные люди? Ничего подобного. Если я с чем-нибудь не согласен, то имею на то полное право. Понятно, классика — это точка отсчёта. Всё же есть константа — Шекспир, но не нужно из автора делать культ. Если чувствуешь себя неловко, то что — мои мысли хуже, чем его? Я с этим не согласен — мы ведь равны. Он, понятно, творец. Актёр, понятно, творец. И режиссёр немножко творец. Что тут — расизм?

Возможно, я говорю с долей юмора, но они такие же люди: не всё понимают, бывает, что не заканчивают предложение, мысль.

Каков смысл жизни в этом жизненном периоде?

Вайткус: Это к тебе вопрос, Эймис.

Някрошюс: Либо ты родился удачливым, либо нет. И ничего не поделаешь. Это можно принять как каламбур. Есть люди, которым всю жизнь сопутствует удача, но есть прекрасные, изумительные люди, которым она не сопутствует.

Вайткус: Но они видят смысл жить? Всё равно живут?

Някрошюс: Всё равно плывут. Как на это ответить — не знаю.

(Вайткус говорит о том, что нужно просто жить, а приходить в театр только тогда, когда не можешь не пойти, — приходить буквально как на исповедь, когда есть острая потребность услышать живого человека, слово, берущее за душу, сбивающее дыхание: «Когда актёр несколько часов сжигает нервы, тогда и появляется связь»; заканчивает утверждением, что театр (такой театр, если он есть) «формирует ауру города. Театр очень важное место для городского и человеческого микроклимата»).

Някрошюс: С завистью смотрю, как Йонас страстно отстаивает позиции театра. Действительно, Йонас, завидую. А так надо.

Я вижу эту страсть. Молодым людям нужно её удержать. Это как планчик на жизнь. Без страсти нет смысла.

Автор
Запись Юргиты Яченайте, перевод Елены Алдашевой.
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе