Сначала мы пошли классическим путем. Я выслушала многочасовые размышления актеров о свободе. Были упомянуты разные исторические фигуры, философские школы и даже Абрамович с Березовским. Я приготовилась писать пьесу. Актеры ждали от меня волевого режиссерского решения.
Но здесь крылся онтологический подвох. Полностью срежиссированный спектакль о свободе? Это показалось мне подлым обманом. Тогда я собрала актеров, благо их было всего двое, и сказала:
— Значит, так. Раз спектакль о свободе, я назначаю вас свободными людьми. Вы одновременно и актеры, и режиссеры, и драматурги. Вы — актеры нового типа!
Актеры страшно обрадовались.
Потом я сказала:
— Только вы должны встречаться каждый день и придумывать сцены о свободе.
У актеров сделались серьезные, вдумчивые лица. Это был нехороший признак.
— Вы будете встречаться или нет? — спросила я с угрозой.
— Нет, встречаться мы можем… — неуверенно сказал актер Z.
— Встречайтесь в свободном режиме — в кафе, дома… — подбодрила его я.
Это было ошибкой. На следующий день они позвонили и сказали, что «порепетировать в такой обстановке не удалось». В сердцах я собрала принудительную репетицию.
Актер Х, еще только подъезжая к театру, заговорил о свободе выбора репетиционной площадки:
— Чего сидеть в театре? Я вот тут еду на велике, а на Патриарших какие-то лучи солнца. Может быть, последние.
Я подумала, что лишать людей последних лучей — значит посягать на их свободу.
И вот мы уже сидели у воды и ели пирожки с ливером. Потом появилось предложение «по глоточку». Я слабо попыталась воспротивиться, тогда актер Z торжественно достал пачку бумаг:
— А Эпикур? Я готовился, прочел, распечатал! Эпикур — это что, не свобода?
Мотивированно выпили по глоточку, поговорили об Эпикуре, посмотрели на последние лучи солнца. Подошел щенок. Веселый, стал грызть булку.
— Вот она, свобода, — сказала я.
Тут же пришла хозяйка, пристегнула щенка на поводок и увела. Актеры задумались, и я быстро повела всех в театр. У меня возникла новая концепция.
— Делайте на сцене, что хотите! Ну ее, пьесу. Долой режиссуру! Над вами годами издевались режиссеры. Теперь — свобода!
Спустя некоторое время мимо репетиционного зала проходил знакомый актер. Заглянул. Актер Х валялся на полу, актер Z рвал туалетную бумагу и бросал ее в воздух. Я напряженно следила за ними.
— Что они делают? — с интересом спросил знакомый актер.
— Они свободны, — сказала я. — Это новый вид театра. Это актеры свободного типа.
Актеру Х новая концепция нравилась. Актер Z нервничал, но бодрился:
— Нет, концепция интересная. Я скоро вольюсь в русло.
Поздним вечером, когда мы допили виски и вроде договорились о новом театре, актер Z вдруг отчаянно вскричал:
— А текст когда будет? Я хочу пьесу! Я хочу режиссуру! Я не могу на сцене без текста!
Я возмутилась этой чудовищной несвободе и ушла домой. Встречаться им все равно было положено каждый день и придумывать дальше.
Через два дня я позвонила. В трубке у актера Х стоял шум вечеринки.
— Леша, вы там встречаетесь, репетируете? — прокричала я. — Где Миша?
— Миша рядом. Мы репетируем, — неуверенно сказал актер Х. Его голос заглушили женский смех и музыка.
На следующей репетиции актер Z поставил вопрос ребром:
— Или мы делаем абсолютно выстроенный спектакль — с пьесой, режиссурой, или я лежу дома на диване!
И добавил:
— Ведь у нас есть свобода отказаться?
Театр по конструкции своей несвободен. Но в нем на территории более или менее жесткого контроля, как и в жизни, возможны колоссальные проявления свободы — духа, мысли.
Другое дело, если мы все-таки сделаем спектакль о свободе, чувствую, делаться он будет в ситуации легкого диктата. С этой свободой пора кончать.
Саша Денисова
Эксперт