Северные люди, хоть малые народности, хоть и русские, те же сибиряки, по характеру заметно отличаются от населения центра России, больше других потерпевшего от минувших исторических катаклизмов. На Севере люди, во всяком случае в те времена, были более открыты, отзывчивы. Существует даже предсказание, что Россия возродится на свежей народной почве именно в Сибири. А Московская Русь станет тем же, чем стала в свое время Киевская. Такое предсказание сделал еще в девятнадцатом веке легендарный монах Авель.
Правда, население в тех морозных краях очень редкое. В пятидесятых годах прошлого века оно состояло в основном из бывших заключенных. Во всяком случае, так было в нашем поселке Нелькан. Летоисчисление свое он ведет с 1944 года. До середины 1950-х годов там было два лагеря - обычный и бесконвойный, в которых содержалось до двадцати тысяч заключенных.
Правда, в поселке, хотя он и носил якутское название, якутов можно было по пальцам пересчитать. На семьсот человек населения едва ли с десяток наберется. Сначала прииск носил русское название - «Предприятие имени Покрышкина», как значилось в документах. Новое название ему было дано уже в хрущевские годы. Хотя якуты к этому предприятию никакого отношения не имели.
На Колыме было мало женщин, особенно таких, которые бы стали хорошими женами и матерями. И некоторые заключенные, освободившись из лагерей, женились на якутках. Такая жена была и у нашего лесника, по национальности турка. Он на Колыму попал еще в далеком 1932 году. Бывший басмач Азам тоже соединил свою судьбу с якуткой Полиной.
Детей лесника на прииске звали якутами. Жена родила ему двух мальчишек и двух девчонок. У старшего сына Кольки лицо было по-якутски широкое, другой мальчишка, Юрка, был наделен правильным овалом. Та же симметрия и у дочек: одна больше уродилась в мать, другая - в отца. Мальчишки эти верховодили во всех наших играх и забавах. Уже в двенадцать лет они умели стрелять из ружья, охотились на куропаток. А со старшей дочкой лесника, якуткой Любой, я сидел в четвертом классе за одной партой, и она мне очень нравилась.
Для того чтобы показать нам, школьникам, настоящих, коренных якутов, нас отвезли однажды на экскурсию в поселок Сайлык. Там был какой-то местный праздник. Я впервые увидел запряженных в легкие санки маленьких оленей, украшенных лентами. У них были доверчивые, нежные глаза, и они разрешали себя погладить между рожками. Настоящие якуты в национальных костюмах, с бесстрастными лицами покатали нас на оленьих упряжках. Там же я впервые увидел и замороженное, в кругах, молоко. Строганина из хариусов, то есть тонкие ломтики этой замороженной рыбы, мне не понравилась. А строганину из оленины я даже попробовать не решился.
Прежде у прииска имени Покрышкина стояли две или три якутские юрты. В те годы, когда я начал ходить в школу, этих поселений уже не было. Взрослые вспоминали, что одного старого якута звали Софроном. У него можно было купить бражки или махорки, которая ценилась в лагерные годы дороже золота. И в переносном, и в буквальном смысле. Во время войны заключенному или вольному, нашедшему приличный самородок, выдавали премию - пачку махорки.
Старуха, жена Софрона, курила трубку. У якутов так заведено, рассказывали взрослые: сидят в юрте вокруг огня и все курят от мала до велика, передавая трубку друг другу. Бывшие заключенные дивились. Под меховыми одеждами у старухи не было никакого белья. Об этом они заключили по тому, как она справляла нужду, присаживалась на снег, укрываясь наподобие колокола юбкой.
Я не застал уже этого старинного уклада жизни. А вот юрту запомнил хорошо. Она уцелела на конбазе, где стояла у конюшен уже в качестве хозяйственного помещения. Сам якут-конюх с семьей жил через дорогу в уютном теплом домике. Юрта похожа на большую скирду сена. Не помню, чтобы в ней были окна. Каркас делается из жердей, а сверху обкладывается дерном. Внутри по стенкам сделано что-то вроде сусеков, где лежат разная рухлядь и запасы пищи. Пол земляной. Помню, что это темное жилище мне показалось чудным и мрачным. Жить в нем, особенно в оймяконские морозы, настоящий подвиг.
У поселка сохранились и якутские погребения. О них знали, правда, редкие люди. Потому что эти старинные могилы были ничем не обозначены. Но от этого они казались страшнее. Одно из таких погребений мне показывал отец у Лысой сопки. На ней посредине голое место, поросшее мелкими бурыми колючками, ни травы, ни кустов. Поэтому ее так и назвали.
Выйдешь из болота - впереди холмик, поросший мелкими лиственницами. Зайдешь в них - все усыпано под ногами желтой хвоей. В одном месте лиственницы расступаются и в земле можно различить настил из старых бревен. Это и есть крыша могилы. В старину якуты покойников хоронили сидя, сверху закрывали бревнами, засыпали землей, чтобы медведь не добрался. Один раз я пошел под Лысую сопку за маслятами - их там хоть косой коси! Дело было уже вечером, и набрел я на якутские могилы. И не выдержал, побежал от страха прямо через болото к дому. А кочки высокие, качаются, как живые люди. Дальше идти надо было между двумя кладбищами: с одного боку на поле галечника - заключенное, а с другой - горушка, на ней вольное. Вольное страшнее - кресты, ограды. А заключенное - ничего, там невидимые издалека колышки, на каждом фанерная бирка, на бирке буква Ф простым карандашом выведена и номер. Я этого кладбища не боялся и часто выходил к однообразным галечным бугоркам, когда собирал в кустах карликовых березок сыроежки.
Якуты-турки Колька, Юрка и Любка остались жить в поселке Нелькан. Это их родина. А мы вернулись на свою родину, в Россию. Я вспомнил своих друзей детства, когда года три назад на фольклорном фестивале в Мышкине увидел ансамбль из Республики Саха в ярких костюмах и с национальными инструментами. Разговорившись с руководительницей ансамбля, сказал, что мы земляки: я вырос неподалеку от поселка Усть-Нера. «А мы из Якутска, из дома культуры», - ответила руководительница. «Для нас Якутск был уже югом, - сказал я, - там огурцы и другие овощи продавали. А у нас на прииске огурцов не было, в Усть-Нере ими торговали в 1961 году по рублю за штуку».
И я вспомнил шумную городскую улицу, летнюю жару. Удивившую меня россыпь огурцов на прилавке. Уличных торговцев газировкой. Такую газировку я пил впервые в жизни. И множество якутов на улицах. Якутск был первым большим городом, увиденным мной в жизни.
Золотое кольцо