О происках внутреннего варвара

«Варварство начинается дома» — так назывался сингл со знаменитого альбома The Smiths Meat Is Murder 1985 года, посвященный аспектам домашнего насилия и одновременно представляющий собой своеобразный парафраз песни Александра Галича «Спрашивайте, мальчики».

I

Один из величайших соблазнов культуры состоит в хроническом стремлении от нее отказаться — стремлении тем более распространенном, что оно может быть вызвано самыми разнообразными причинами, от безобидной и обусловленной модой привязанности к низким жанрам до сокрушительной и продиктованной временем тяги к высоким идеям. Человек, обладающий определенным запасом знаний, манер и принципов (назовем его для простоты человеком культуры), периодически испытывает острую нужду сбагрить этот груз, обнулиться и почувствовать себя первозданным варваром. Давно замечено, что даже минимально образованный индивид, чей культурный багаж скорее напоминает ручную кладь, теряет человеческий облик с куда большим удовольствием и рвением, нежели человек, не отягченный культурой вовсе. Из всего греческого языка ему вдруг становится ближе всего единственное слово «катарсис», которое он понимает исключительно как скорейший уход от греков с их культурой и порядком в сферу чистого варварства и иррационализма (хотя эта сфера и у греков вполне присутствовала, как можно выяснить из книги Доддса «Греки и иррациональное»).

Маршруты самопровозглашенной деградации давно изучены, и в них, в общем, нет ничего нового, хотя, вероятно, последняя четверть века в силу исторических обстоятельств особенно располагала к поиску новых горизонтов одичания, особенно в России. Осмысленное скотство, скотство со значением составляло отдельную главу в биографиях моего поколения. Как сладостно было тонким книжным юношам сутками сквернословить или скандировать «Сталин — Берия — Гулаг», слушать самый станционный блатняк и преступный хип-хоп, упиваться кровожадными теориями (а то и практиками), наслаждаться немыслимым телевизионным трешем, постигать племенную природу рейва в сочетании с подвальной дикостью панк-слетов и заниматься разными другими вещами, зачастую и вовсе не подлежащими пересказу.

Варварство по определению есть сфера грубости и глупости, всегда нечто внешнее, многочисленное, агрессивное и вызывающее желание отгородиться. Заигрывание с ним со стороны человека культуры, как правило, имеет целью не прийти к чужим, но уйти от своих. В самом деле, насколько я помню, у людей моего круга особого слияния с внешними варварами так толком и не получилось, зато в деле обнаружения варвара внутреннего были достигнуты значительные результаты, причем в кратчайшие сроки. Таким образом, варваризация — это не столько приобретение, сколько жест отказа, по сути, одна из форм давно описанного предательства интеллектуалов. Сделать из себя tabula rasa — примерно как вывесить белый флаг.

Подобное дезертирство было неоднократно одобрено на самых высоких этажах человеческой мысли. В XX веке европейские теоретики достаточно написали о позитивном концепте варварства, цель которого заключается в скорейшем преодолении закостеневшей культуры, так или иначе ставшей очередной формой отчуждения и нормой подавления. Главные козыри любой контркультуры — это исследование неинтеллектуальных способностей личности, радикальная трансгрессия, выход в сферу безумия, столь же священного, сколь и продуктивного. Интересно, что само слово «варвар», в общем, давно не в полной мере ругательство — в этом отношении «плебей» обладает куда более уничижительным пафосом. Варвар, дикарь — в этих оценках вскипали безразмерные жизнь и судьба, тем более при демонстративной поддержке поп-культуры с ее ультимативными лицами Шварценеггера и Брандо.


II

Недавно в соцсетях обсуждали педагогический казус: хабаровская школьница на уроке прочитала строфы рэпера Оксимирона, не то непосредственно выдав его за Мандельштама, не то просто сопоставив. Как бы там ни было, учительницу с ее творческими подходами крепко заклевали в рамках дискуссии о том, как вообще подобное расценивать — как чистое варварство или, наоборот, очистительный огонь новой культуры, на котором в будущем можно приготовить то самое дикое мясо, о котором Мандельштам сам когда?то и писал.

В печальном эпосе русской жизни пафос отказа от культуры вообще занимает особое, почти тотемное место — в первую очередь вспоминаются Серебряный век и его последствия в виде скифской самоидентификации, поисков первозданного, крушения гуманизма и музыки революции (см. в дневниках у Блока: «Приятно, сладко, когда Галилея и Бруно сжигают на костре»). Но проблема с варварством состоит в том, что оно гораздо ближе к цивилизации, чем хотелось бы думать. Поэтому варвар — не тот, кто не читает книг вовсе, а тот, кто читает НЕ ТЕ книги. Когда человек культуры обращается к варварству, он руководствуется все той же порочной эстетической логикой. Варварство, конечно, воспринимается как стихия, но зачастую это просто стихия чужой речи — не зря же слово «панмонголизм» именно что «ласкает слух», да и почти идиоматическое выражение «взгляд, конечно, очень варварский, но верный» тоже ведь относится к подслушанной реплике раба. Так иные девушки любят пересказывать в своих сетевых дневниках откровения таксистов.

Искать какую?то свежесть и новизну в варварстве бессмысленно, потому что оно давно уже имеет системный характер. Об этом точнее прочих писал философ и мистик Петр Успенский в книге «Новая модель Вселенной» (1931): «Внутренняя жизнь современного общества, его вкусы и интересы также изобилуют чертами варварства. Технические изобретения, улучшенные средства сообщения и методы производства, возросшие способности борьбы с природой — все это берет от цивилизации, вероятно, больше, чем дает ей. Человек живет удовлетворением своих желаний, страхами, борьбой, тщеславием, развлечениями и увеселениями, бездумным спортом, интеллектуальными и азартными играми, приобретательством, чувственностью, отупляющим ежедневным трудом, повседневными заботами и беспокойствами, а более всего — подчинением и наслаждением подчинением; если он перестает подчиняться одной силе, то немедленно начинает подчиняться другой. Человек бесконечно далек от всего, что непосредственно не связано с интересами и заботами текущего дня, от всего, что хоть немного поднимается над материальным уровнем его жизни. Если не закрывать на все это глаза, то мы поймем, что в лучшем случае заслужили себе имя цивилизованных варваров, то есть варваров, обладающих некоторой степенью культуры».

Поэтому когда человек культуры пытается от нее избавиться, ему на самом деле нужно не варварство. Он пытается уйти в более древнее измерение, а именно в чистую дикость (если обратиться к хронологической классификации обществ по Льюису Моргану: дикость, варварство, цивилизация). Это наглядно и анекдотично показано в хрестоматийной «Неоконченной пьесе для механического пианино»: варвар Табаков объявляет варварский крестовый поход против «чумазого» варвара и сам мгновенно оказывается срезан другим варваром, представителем нового капитала. Собственно говоря, и сам режиссер этого фильма проделал путь от вполне гуманистического во всех отношениях кинематографа до откровенно варварских и бесогонных штучек. И цивилизация, и варварство в равной степени скомпрометированы и замкнуты друг на друга, поэтому Калягин пытается как?то спастись с помощью как раз дикости, скатываясь с горы в плаще-дельтаплане и завывая дурным голосом.

Что касается инцидента с русским рэпом и Мандельштамом, то природа его, пожалуй, выходит за сферу интересов данного номера. Это не цивилизация, не варварство и даже не дикость.
Автор
текст: Максим Семеляк
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе