Значит, вскоре этот длинный законопроект начнёт проходить упомянутую спикером официальную процедуру, но проку от неё не будет: обсуждение, пусть и неофициальное, пытаются раздуть больше полугода, а оно только чадит и тлеет. Потому что нечего там обсуждать. Я это заподозрил, как только увидел в начале пояснительной записки слово «духовность». Это слово заставляет опасаться не мракобесности проекта, как наверняка подумали некоторые читатели, а его никчёмности. Хороша ли вещь, именуемая духовностью, плоха ли, она ни при какой погоде не поддастся регулированию законодателем; а потому, увидев в законопроекте или сопровождающих его текстах слово духовность (а равно нежность, шершавость и т. п.), можете кидать бумагу в корзину, не читая. Я, впрочем, заставил себя посмотреть и сам проект — предчувствия, пробуждённые «духовностью», он вполне оправдывает. Замахи, пусть и несмелые, в документе найти можно, но в нём совершенно нет ударов.
Сторонники проекта радуются, например, тому, что культура в проекте «впервые описывается не в терминах сферы услуг, а в терминах прав человека». В чём это должно сказаться на практике, спрашивают у сторонника? Например, в том, что государство сможет не раздавать деньги некоторым писателям, вольно или невольно насаждая квазицензуру, а поддержать право граждан на доступ к книге, дав им самим решать, как использовать отпущенные казной деньги на пополнение библиотек. Звучит мило. Но в 2012–2014 годах федеральный бюджет намерен тратить на пополнение книжных фондов всех библиотек России по 350 млн рублей в год — стоимость дома на Рублёвке. Понятно, что это не вся сумма, достающаяся библиотекам, а лишь федеральная добавка, но понятно и то, как скудна вся сумма, если такая добавка требуется. Делить эти деньги вдоль или поперёк, в терминах услуг или в терминах прав — велика ли разница? А о том, что новый закон не улучшит ситуации ни с библиотеками, ни с музеями, ни ещё с какими-нибудь бедняками, откровенно говорится в «Финансово-экономическом обосновании проекта»: мол, его принятие «не потребует дополнительных расходов федерального бюджета».
Авторы проекта гордятся, что документ впервые говорит о гарантиях в сфере культуры — гарантиях тех самых прав и свобод. И это правда; проект именно что говорит о гарантиях — подчёркнуто неконкретно. Так, государственной гарантией прав творческих работников будет теперь считаться право (но не обязанность!) государства размещать госзаказы и выделять гранты. «Казав пан: кожух дам; слово его тепло» — гарантия хоть куда. Впрочем, не будем придираться. Я охотно верю, что многие бытовые подробности, занимающие чиновников Минкульта, членов творческих союзов и других культурных людей — например, выделение казённых денег на разные полезные дела, — начнут устраиваться гораздо разумнее, если проект станет законом. Но в более широкий смысл этой бумаги я не верю, а потому резонов в её долгом, а тем паче общенародном обсуждении совершенно ни вижу.
Какие бы слова о правах и свободах ни вписали в проект авторы, понятие «культура» трактуется в нём, по существу, в точности так же, как прежде: сфера досуга и развлечений с некоторой бахромой. Для решения каких-то внутриминистерских вопросов так, наверно, и надо; но для выстраивания государственной культурной политики подход должен быть гораздо шире — или, если угодно, бахрома должна быть гораздо длиннее. Дело тут не в деталях (вроде той, что художественное образование довольно успешно гробится в рамках общей реформы образования, которая Минкульту не подвластна, а потому и в проекте не отражена), а в том, что проблема в терминах «сферы досуга» не может быть не только решена, но и толком изложена.
Вот, часто говорят (и зря не вписали в законопроект), что финансирование культуры пойдёт гораздо лучше, если по примеру множества стран создать фискальные стимулы для меценатства. Да, хорошо бы это наконец сделать, только этого будет мало. Жертвовать на оркестры и библиотеки не станут из-за одних налоговых льгот — нужно ещё, чтобы это было общепризнанно важным делом. Можно поливать покойный СССР любыми словами, но тоталитарное государство не забывало по сто раз на дню повторять из всех идеологических орудий, что развитой человек должен слушать Бетховена и читать Чехова. И правильно делало: во-первых, это правда; во-вторых, повторение — мать учения. Слушали Бетховена, разумеется, не все, но все знали, что это очень, очень украшающее человека занятие. Теперь про это мало кто вспоминает. Зато нам (слава Богу, с меньшим усердием) втюхивают актуальное искусство. О вкусах не спорят, но по-моему, очень правильно сказал недавно Занусси: произведение искусства, которое можно пересказать по телефону, не так уж и важно. Всеобщему одичанию оно не препятствует. Сегодня специалисты с ужасом говорят, что в России исчезает качественная аудитория: нация перестаёт читать, смотреть и слушать что-либо, кроме попсы, — и это опасно не только эстетически. Нация, не имеющая десятков симфонических оркестров и процветающей сети библиотек, нации, такие вещи имеющей, уступает качественно. Скажем, самолётов в такой стране наверняка строить не будут. Даже собирать их скоро разучатся.
Спикер Нарышкин, призывая задуматься о культуре, советует одновременно думать и о смежных областях, имея в виду туризм, теле- и радиоиндустрию. Это, наверно, правильно. Но мне кажется более перспективным другой ход. К сожалению, не могу вспомнить, у кого на днях прочёл прекрасную мысль: надо отобрать у Минобра школы и дошкольные учреждения, передать их в Минкульт — и назвать его Министерством народного просвещения. В нашей долгой истории такое бывало уже не раз — и иногда с неплохими результатами. Только, разумеется, нужно дать этому министерству не закон 83-ФЗ, а денег. Глядишь, ещё выплывем.
Александр Привалов
Эксперт