«Никаких больших надежд в русском современном искусстве нет»

Сегодня в Манеже открывается выставка «Большие надежды». Кураторы Дмитрий Ханкин и Ольга Шишко — о том, почему талант не в обобщениях, а в мелочах, и о том, как увести русское искусство от каленых баранок из Вязьмы.

— Давайте начнем с названия «Большие надежды». И оно, и площадка Манежа — очень амбициозно для молодых видеохудожников.

Дмитрий Ханкин, галерист: Это мы пошутили, на сегодняшний день никаких больших надежд в русском современном искусстве, а тем более в таком странном деле, как видеоарт, нет. Это я говорю как человек, все еще отчасти отвечающий за монетизацию искусства. Этот проект — наши с Олей Шишко амбиции. Мы считали и считаем, что новому художнику нужен рупор. Галерейная выставка ничего в их жизни уже не меняет, только музейная, которую видят не триста, а три тысячи человек. Манеж — идеальная для этого площадка.

Ольга Шишко, заместитель генерального директора по инновациям в современном искусстве МВО «Манеж», учредитель MediaArtLab, куратор проекта «Большие надежды»: Мы придумали название, понятное и бабушке, и молодому человеку. И, конечно, изначально была сделана ставка на то, чтобы на Западе эти имена были услышаны. Мы организуем специальные видеопрограммы на основании этого проекта и уже договорились с Центром электронных искусств в Базеле. Вообще, это поколение молодых художников из больших надежд уже переросло в полноценную сокровищницу.

Ханкин: Ну а ирония названия заключается в том, что «Большие надежды» — это роман Диккенса о тайном побеге за границу.

Шишко: Кроме того — как называют такие программы расширенного кино на границе визуального искусства, кинематографа и театра? На Венецианском фестивале — «Горизонты», на ММКФ — «Перспективы». В этот список отлично встают «Большие надежды».

Ханкин: За год работы у нас возникло единственное разногласие с Олей — с логотипом, мой вариант в итоге отвергли. Я предложил силуэт свиньи с крыльями, потому что «Pigs will fly» («Свиньи полетят», аналогия с «рак на горе свистнет». — Прим. ред.) — это очень яркое выражение, которое и есть та самая несбыточная большая надежда. Оля сочла это какой-то издевкой, что ли… Хотя если говорить серьезно, то это наши общие надежды все-таки. И ровно поэтому мне совершенно не жалко адских денег, потраченных на этот проект. В принципе, не жалко, их как не было, так и нет, но на этот проект тратить их было приятно, а потому легко.


Алексей Таруц. Расширяя границы реальности. Видеоинсталляция, 2014

— Вы сказали, что никаких надежд у российского современного искусства нет. Если и название подразумевает иронию, то про какие амбиции можно говорить молодому художнику в России?

Ханкин: Это все сложно как-то очень… По мне, есть одна-единственная настоящая амбиция у любого художника — быть показанным и понятым, все остальное — от лукавого!

— Российская действительность сегодня пользуется спросом. Есть интерес к российскому видеоарту?

Ханкин: Нет никакого интереса, сразу скажу. Существует некий этнографический или, скорее, социально-антропологический разрез этого интереса, то есть наблюдение за странностями и извивами не очень нормальной, на взгляд западного обывателя, да и специалиста, российской жизни. Например, Дима Венков — автор большого кино, мокьюментари, псевдоантропологического характера затеял сложную игру с псевдоидентичностью, очень модную по форме и тонкую содержанию. Посмотрите, что делается на последних трех-четырех биеннале: огромный слой проектов антропологического и этнографического свойства. Другое дело, что модный и умный Димин проект и там никому особо не нужен в силу отсутствия у него национального заряда. Нам странным образом отказано в праве на разговор об общем, интересна только псевдобалалаечная этнография, критически-отрицательного — не сказать самоуничижающего — вида. И все важные фиксации и констатации пытаются препарировать, как странные обычаи и обряды народов йоруба, мяо, алеутов или тлинкитов.

И даже с матерыми случаются вот такие казусы: шла выставка группы AES+F в Martin-Gropius-Bau, два года назад, до всего еще. У проекта было и есть название «Лиминальная трилогия», но старику Сиверниху это показалось слишком высоколобым для продвинутого Берлина, поэтому выставка шла под названием «AES+F. Видео из России», типа «Куклы вуду из Нигерии», «Шоколадки-приманки из Бельгии»…

— Кураторский талант.

Шишко: Я бы отменила выставку, если бы мне как куратору предложили такое название. Потому что AES+F показывать как «видео из России» — это уже явный политический контекст. Им это было нужно.

Ханкин: Куратором являлась Ольга Львовна Свиблова, она сочла, что это нормально. Ну да и бог с ними, то, что мы сейчас показываем зрителю, — это, конечно, не самовары из Тулы и не каленые баранки из Вязьмы, это очень сложное, фронтирное искусство, многодисциплинарное, если можно так выразиться. Честно говоря, я первый раз за день порадовался, глядя на своих художников. Умные дети, прекрасно понимающие время, глубоко чувствующие нюансы, замечательно отлавливающие в обыденности странные вещи, которые большинство людей проходят мимо. Вся жизнь состоит из мелочей, а из чего еще? С крупными темами все понятно еще с 12 лет. Когда становится ясно, что в любом случае все помрем: и мама, и папа, и бабушка, и мы сами. Дальше — мелочи. Вот что и делает их настоящими художниками.


Антонина Баевер. Социализм во сне. Видеоинсталляция, 2014

— Если все-таки говорить о России на экспорт…

Ханкин: Нам есть чем пугать иноземцев. Рома Мокров (удостоенный специальной премии всероссийского конкурса в области современного искусства «Инновация» и специального упоминания жюри международного фестиваля видеоарта «Сейчас & потом-2012». — Прим. ред.), например, как раз специалист по исследованию русской национальной идентичности и неизбыва в их крайних формах. Если его проект показать где-нибудь на Западе любой аудитории, все просто закрякают от сложной красоты и скромного величия русского духа. Три вещи по силе напряжения и воздействия могут сравниться с этим: мышиная железная дорога в «Уголке Дурова», коллекция животных-альбиносов, съеденных молью, со странными нездешними глазами, из Дарвиновского музея, и стенд «Личные вещи создателей атомной и водородной бомбы» в Музее Вооруженных сил. Если их объединить вместе и поставить на Венецианской биеннале, то вся общественность просто коньки отбросит.

— В этой мультидисциплинарности и в этом огромном количестве инструментов художник для зрителя не растворяется ли случайно?

Шишко: Что делали Вольф Фостель и Нам Джун Пайк? Критикуя, обыгрывали роль телевидения в медиа. Билл Виола работал с пространством и временем, Брюс Науман работал с новой формой, смещая реальности, Вито Аккончи устанавливал новый контакт со зрителем. Каждый из наших художников тоже делает что-то свое и каждый персональный проект в «Манеже» — это уже не совсем видеоарт. Они работают со всем массивом информации, находятся в диалоге со всем XX веком. Они заново познают и на новом уровне прощупывают тот же межперсональный контакт со зрителем, те же отношения расширения видеоарта в сторону кинематографа.

Ханкин: Это самое важное: мы этим проектом пробовали новые границы того, что называется видеоартом. Это пограничное искусство само по себе. Мы все много раз сказали друг другу, что исчезнут последние индустриальные границы между кино и изобразительным искусством, видеоартом. Их нет. Они раньше декларировались, потом их стеснительно игнорировали, потом про них забыли вообще. Сейчас нет никаких границ. Люди из видеоарта спокойно работают с большущими режиссерами на блокбастерах. Триер, Линч, Гринуэй занимаются в свободное от производства оных время чистым видеоартом.

Шишко: Самое главное, что мы попытались показать за год на этих выставках, что видеоарт — это новый алфавит, который просто нужно научиться читать. У нас совершенно новый зритель. К нам ходят молодые ребята, которым это очень нравится, и немолодые. Они это прочитывают как новый нарратив. С этим просто нужно научиться жить, и поэтому мы проложили эту дорогу в «Манеже», потому что сейчас всем это в разы понятнее. Но так просто не раскусить все равно, алфавит-то мы учили с детства, а вот эту иероглифику, которая дается в видеоарте, только предстоит познать.


Роман Мокров. Наш Крым. Видео, фотографии, инсталляция, 2011

— «Большие надежды» — выставка молодых. Как вы их воспитали?

Шишко: Обычно я даю свободу высказывания и желательно экспозиционную свободу, но в принципе мне нравится брать будущих художников из разных областей. Вот Мария Сакирко — математик, то есть, это должны быть люди из разных сфер, главное — другая оптика взгляда, — и это не обязательно художественное образование. Но потом нужно обязательно изучать историю кино, историю визуального искусства и посещать много мастерских разных-разных художников, потому что именно они показывают этот тончайший взгляд на мир. Желательно не от видеохудожников, потому что у нас были Омер Фаст или Милица Томич — они слишком погружают в свой взгляд. А вот Юрий Альберт, который ненавидит технологии, он и меняет ребят, давая им свободу.

Дмитрий Ханкин: У меня свой взгляд на воспитание художника. Я считаю, что художник должен очень много работать, он должен быть занят все время, у него вообще не должно быть свободного времени. Художник — это дисциплина и твердое знание матчасти. Каждый должен знать свое ремесло, как «Отче наш». В это понятие входит ровно то, о чем мы говорили сегодня: тезаурус, сегодняшняя, утренняя идея, свободное ориентирование в сложных культурных и социальных контекстах. А для этого надо много читать, много знать, много слышать, все и всех видеть. Тяжелый труд. Нагрузки при восприятии информации в разы сложнее, чем заурядный физический труд. Поди сбегай по пяти выставкам! Что от тебя останется? Ничего не останется. А надо сохранять еще чистоту помыслов и легких. В матчасть в нашем деле входит все: социальные науки, современная философия, новейшее искусствознание. Особенно для видеохудожника, работающего с тонкими нюансами. Художник должен быть вооружен теорией и твердо разбираться в сегодняшней практике. При освоении таких безграничных пластов информации нужна железная дисциплина — не до пива и беллетристики… Мне это поколение дорого именно тем, что оно легко, свободно оперирует таким, чем в нашем поколении не оперировали, знает то, что в нашем не знали. И визуально, и интеллектуально не несет на себе черты разрыва с остальным миром, а есть его суверенная часть.

— То есть оно очень профессионально?

Ханкин: На самом деле квазипрофессионально пока, потому что критерий теории — это практика, а ее у них маловато. Мы с Олей Шишко подумали, что надо дать художникам возможность передать теоретические построения, нагруженные им в голову, какому-то количеству зрителей. Чисто практическая работа. У многих это первые полноценные выставки, и сразу в «Манеже». Ответственно? Очень.

Интервью Даниил Трабун

Афиша-Воздух

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе