"Быть счастливым не очень полезно"

Сергей Рахлин беседует с Педро Альмодоваром

После ряда мрачных фильмов Альмодовар снял комедию "Возлюбленные пассажиры", которую в России назвали "Я очень возбужден".

"Я больше не инфант и не вижу себя ужасным"

Фото: AP

Тридцать лет назад Педро Альмодовар снял черную комедию "За что мне это?", которая принесла ему первый и настоящий успех. Круг замкнулся: последняя премьера мастера "Я очень возбужден" — тоже комедия и тоже мрачно-фарсовая. О Чехове, мире, который катится в тартарары, и привычке работать в самолете режиссер рассказал "Огоньку"

После того как в кинематографический рай отправились такие столпы мирового кино, как Феллини, Антониони, Тарковский и практически все остальные кинорежиссеры, которые заслуживают именоваться почетным французским словом autheur, немного осталось на свете художников большого экрана, одно упоминание имени которых вызывает возбуждение.

Может быть, поэтому во многих странах, где один из последних могикан настоящего художественного кино, испанский режиссер Альмодовар уважаем и любим, его последнюю картину Los amantes pasajeros ("Возлюбленные пассажиры") назвали "Я очень возбужден", или I Am So Exited (в англоязычных странах).

Пересказывать содержание этой фарсовой комедии — задача неблагодарная, поскольку все, кто хотел ее увидеть, возбудились и уже посмотрели. Замечу лишь, что после целого ряда серьезных картин типа "Кожа, в которой я живу" (2011), "Возвращение" (2006), "Поговори с ней" (2002, "Оскар" Альмодовару за лучший сценарий), "Все о моей матери" (1999, "Оскар" за лучший фильм на иностранном языке) мастер вернулся к жанру, с которого начинал на руинах франкистского режима, в атмосфере, когда его поколение жадно глотало свободу мыслить, говорить и творить.

Любопытно, что, когда его страна, Испания, находилась в состоянии относительного буржуазного постфранкистского процветания, Альмодовар, может быть, предчувствуя грядущий экономический крах, с каждым фильмом делался все мрачнее и мрачнее. А когда крах наступил, он стал смеяться и смешить. Над кем смеемся? Над собой, влюбленными пассажирами самолета, который взлетел, а приземлиться не может — шасси испорчено, аэродромы не достроены или не оборудованы для приема аварийного борта.

Стюарды, в основном мужчины (Альмодовар не скрывает своей нетрадиционной ориентации), развлекающие обеспокоенных пассажиров песнями и танцами, олицетворяют, наверное, самого автора — комедианта времен конца света.

Пассажиры — это сама Испания в миниатюре, они представляют разные слои населения, от банкира-жулика до простолюдина. У каждого обладателя билета в никуда есть свои секреты, в том числе и сексуального толка. Секс, как последнее прибежище обреченных, имеет место и на борту самолета. Этакая аморальная комедия с моральными обертонами.

После ряда мрачных фильмов Альмодовар снял комедию "Возлюбленные пассажиры", которую в России назвали "Я очень возбужден" (на фото — кадры из фильма)

Когда в конце картины пассажиров эвакуируют из самолета в море пожарной белой пены, она воспринимается как некое пространство между Небом (в религиозном смысле) и Землей (в физическом), как некое промежуточное состояние между жизнью и смертью человека и общества, между, по выражению Альмодовара, ложью и правдой, животным страхом перед неизведанным и силой человеческого духа. В которую, видимо, Альмодовар все-таки еще верит.

Выход фильма "Я очень возбужден" в Америке (гораздо позже, чем в Европе) стал поводом для встречи с Педро Альмодоваром, третьей за последние несколько лет. Он почти что поставил свой первый американский фильм по книге Пита Декстера "Газетчик". Именно — почти. Как говорит Педро, "когда я осматривал натуру в Джексонвилле (штат Луизиана), там вся эта бурная жизнь природы под спудом, все эти насекомые, которые меня кусали...". В итоге его американский дебют не состоялся, а фильм "Газетчик", который поставил американец Ли Дэниелс, Альмодовар раскритиковал за "абсолютно неправильный" подбор актеров. Ну да: звезды Голливуда — Николь Кидман, Джон Кьюсак, Мэттью Макконахи...

Наверное, это и к лучшему. Не припомню подлинных художников европейского кино, сделавших что-то путное в Америке. Для них это как снимать кино на Марсе о марсианах. Альмодовар — европеец с особой испанской "горчинкой", идущей от Гойи, через Франко к еврокризису.

С кризиса и начнем беседу с Мастером. Но до этого Альмодовар объяснил свое возвращение к комедии.

— Я всегда хотел вернуться к этому жанру. Я начал с комедий в 80-х. Может быть, я хочу вернуть свою молодость. В 80-х я ведь был моложе на 30 лет или больше! Я всегда работаю над несколькими идеями сразу, и, когда пришла идея этой комедии ("Я очень возбужден") мой брат (продюсер Агустин Альмодовар) проникся энтузиазмом и стал меня подталкивать закончить сценарий. Первый вариант мне не понравился, хотя и был очень смешным: в нем не хватало чего-то существенного. Я стал переписывать сценарий как раз тогда, когда Испания погрузилась в это ужасный кризис. С одной стороны, я хотел бежать от страшной испанской реальности, от этого, в общем, мирового кризиса. С другой стороны, в фильме вы не найдете упоминания о кризисе, но для испанской аудитории картина — метафора испанской ситуации. Да это легкая, эскапистская комедия, имеющая развлекательную ценность. Мы, мол, летим, но не знаем где и когда сядем. А это уже посерьезнее. И в этом есть мое некое посвящение 80-м. Не мне самому из 80-х, а Испании после Франко, когда мы стали жить в новой демократии. Я скучаю по тому времени, по тому взрыву свободы. Мадрид сегодня совершенно иной. Весь мир сегодня совершенно иной. Тем важнее для меня посвящение волшебному десятилетию испанского народа.

— В фильме замкнутое пространство кабины отсылает к эстетике театра. Но в театре импровизация вещь недопустимая. Если, конечно, актеры не хулиганят, что бывает. Но когда смотришь этот и другие ваши фильмы, иногда возникает ощущение, что актеры импровизируют. Вы позволяете? 

— Я переписываю сценарий тысячу раз! Получается что-то вроде пьесы. Я провожу кастинг и репетирую весь фильм с актерами, как пьесу. При этом стараюсь написанные характеры подогнать под отобранных актеров. Я как портной, который подгоняет костюм под клиента. Если актер хорошо танцует, я даю ему волю потанцевать. Если у актера не очень получается плакать, я избегаю моментов, когда ему нужно пустить слезу. Так что во время адаптации сценария к фильму я допускаю свободу импровизации. Но больше всех я импровизирую сам. Особенно с текстом. В процессе репетиций я меняю массу диалогов, потом мои ассистенты записывают эти импровизации, и я передаю их актерам, чтобы начать репетировать снова. Но когда я начинаю снимать — не допускаю ничего нового. К этому моменту актеры отлично знают, что им надо делать.

— Это в вашем фильме в самолете разрешено импровизировать, баловаться. Хотя все мы знаем, что самолет в этом случае могут посадить, а человека арестовать за танцы и песни, а тем более за секс на борту. Вы-то сами — какой пассажир самолета?

— Я очень скучный пассажир. Я не принимаю наркотики. Я не пью алкоголь. Я не болтаю с соседями. Я много читаю и много пишу. В самолете я достигаю такой степени концентрации, о которой могу только мечтать, сидя за моим письменным столом. Многие идеи моих фильмов пришли мне в голову во время полетов.

Например, идея смерти. Ну, это не слишком часто случается — но ваша жизнь в руках пилотов. Что касается секса в полете, это очень популярная фантазия у летающей публики. Вы сидите в своем кресле, а мимо вас проходят люди, как на дефиле мод. Часто они столь привлекательны, что ты думаешь: я бы мог что-то такое с ней или с ним проделать. Иногда кажется, что люди выставляют себя на ваше обозрение, на ваш выбор. Так что смерть и секс — основные элементы атмосферы полета.

— Вы "прилетели" из 80-х, когда рушилась старая система ценностей, к чему и вы руку приложили. Вы старались быть провокативным и делать фильмы по-новому. Вот и стали Альмодоваром, которого мы знаем и любим. Вы можете сказать, что теперь делаете в кино все, что хотите? 

— Я не знаю, могу ли я делать все, что мне вздумается. У меня есть ограничения как у человека, а также как писателя и режиссера. Но я стараюсь... Знаете, для меня ограничения никогда не существовали. Ни в 80-х, ни сегодня. Я имею в виду, что все зависит от моих способностей. Я не старался быть провокативным и безудержным в 80-х. Меня до сих пор называют L'Enfant Terrible. Но я больше не инфант и не вижу себя ужасным. Но что правда, это то, что во многих моих картинах персонажи очень свободны, морально автономны, будь они монашки, современные девчонки, офисный планктон, адвокаты... Не важно, к какому социальному классу они принадлежат, они хозяева своих жизней и могут сами решать за себя.

Меня часто обвиняют в эксцессах, но я это только приветствую. Это означает, что мои герои живые, что мои зрители живые, что моя работа, мое творчество — живые! Я могу менять предмет, тему. В этом веке я стал мрачнее и стал более трезво глядеть на жизнь. Но в принципе я тот же. Да, я старше. Старее даже. Но когда я пишу или занимаюсь режиссурой, я все тот же, что и в ранних своих работах.

— Песня I am So Excited — музыкальный ключ вашего последнего фильма. Как у вас самого с этим самым excitement? Испытываете такое же возбуждение, создавая фильм, как и раньше?

— О, еще большее! Большее потому, что я лучше осознаю, что делаю. Моя страсть к работе — та же. Может быть, немного запоздалая в том смысле, что я не хочу себе признаться в своем возрасте (родился в 1949 году.— "О"). Вы можете жить и в этом возрасте страстно, но разница в том, что вы осознаете эту страсть. Вот как я сейчас.

— Страсть еще и атрибут любви, не только ведь атрибут профессии...

— Быть в состоянии любви всегда хорошо. Но для художника всегда быть счастливым не очень полезно. К примеру, когда я писал сценарий фильма "Женщины на грани нервного срыва" (1988) я был влюблен и очень не счастлив в любви. И я все это свое страдание превратил в комедию. Это самая лучшая терапия — сделать что-то совершенно противоположное реальной жизни. Очень важно не терять себя. Не то чтобы приукрашивать свою жизнь, но и не делать ее хуже, чем она есть.

В своих фильмах я прямо не рассказываю о своей жизни, но она в основе всех моих сюжетов. Я не рассказываю историю некоего режиссера, который родился в Ла-Манче, в бедной семье, потом приехал в город и стал режиссером. Но моя жизнь и люди, которых я люблю, стоят за всеми персонажами, которые я создал. Не буквально, конечно.

— Вы довольно часто бываете у нас, в Лос-Анджелесе. Что вам здесь нравится, а что не нравится?

— Ну, в этом я не оригинален. Мне нравится погода. Вы живете там, где никогда не бывает зимы. Но мой опыт — это опыт туриста. Я приезжаю дней на пять, ну, на недельку. Для меня странно не видеть пешеходов. У меня как-то даже попросили предъявить документы, потому что я шел там, где никто не ходит. А у меня с собой не было паспорта. Не говоря уже о водительских правах, поскольку я не умею водить машину. Опять же здесь едят не так, как в Испании. Я, конечно, не балерина, но здесь меня раздуло как воздушный шар! Я бы не смог жить в таком месте, как Лос-Анджелес...

— Вернемся с небес, где у вас в киношном самолете всякий секс хорош, на землю. В свете законов, разрешающих однополые браки во Франции и в некоторых штатах Америки, что вы скажете о том, каково жить в Испании с нетрадиционной сексуальной ориентацией?

— Вы можете быть очень успешным в Испании, будучи геем. Хотя католическая церковь при нынешнем режиме стала более влиятельной. Здесь однополые браки признаются уже лет десять. Я был очень удивлен проявлениями гомофобии во Франции и протестами на улицах Парижа против браков между геями. Это же Франция! Где, в отличие от Испании, роль церкви не столь велика. Это очень утомительно — видеть, как сексуальная ориентация становится столь важной в нашем мире, где столько других проблем.

— И снова в полет... Мы уже говорили, что ваш фильм "Я очень возбужден" напоминает пьесу. И все же театр — совершенно иная дисциплина, чем кинематограф. Вы как режиссер в чем видите разницу между театральной и кинорежиссурой?

— Разница есть, конечно. Я бы хотел ставить в театре, не знаю когда, но хотел бы. Больше всего я люблю работу с актерами. Но в театре самое важное голос, а визуальная часть важна, но не так, как в кино. Если мне доведется ставить в театре, то я бы подобрал что-то очень словесное, не модернистское. А более классическое. Когда я думаю о театральной постановке, я сразу вспоминаю Чехова. Ну, и Шекспира, конечно. Пока не осмеливаюсь, но это то, что я обязан сделать как режиссер. Мне этот опыт просто необходим.

Беседовал Сергей Рахлин, Лос-Анджелес

Ловец желаний

Визитная карточка

Педро Альмодовар родился в городе Кальсада-де-Калатрава. В 16 лет, один, без семьи и денег, переехал в Мадрид. Сменил множество мест работы, в течение 12 лет работал в компании "Телефоника". Одновременно стал членом театральной группы Los Goliardos, играл в профессиональном театре, в пародийной панк-рок-группе, писал рассказы. Первый фильм снял в 1980 году — "Пепи, Люси, Бом и остальные девушки". Первый крупный успех пришел к Альмодовару после фильма "За что мне это?". В 1985 году вместе с братом создал продюсерскую компанию El Deseo, которая выпустила в 1986 году фильм "Закон желания". Мировое признание Альмодовару принесла картина "Женщины на грани нервного срыва". В 1999 году Альмодовар снял фильм "Все о моей матери", а следующая картина, "Поговори с ней" (2000), принесла ему "Оскар" за лучший сценарий. Педро Альмодовар получил множество различных наград: два "Оскара", две премии Каннского кинофестиваля, премию "Феликс", два "Золотых глобуса", четыре премии "Гойя".

Kоммерсантъ

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе