Борис Березовский. «Мне здесь жить удобно и комфортно»

Борис Березовский, знаменитый русский пианист, лауреат конкурса Чайковского, прославил «русскую школу» в Европе и в мире своей виртуозностью, необычайной силой и мощью игры. 
Однако в его артистической харизме и в его стиле есть и печаль, и нежность, и главное – человеческая мудрость, которой нельзя научиться в музыке, она дается от природы. «Медведь» поговорил с музыкантом о его последнем периоде в творчестве и в жизни.

– Борис, все знают, что вы живёте в Брюсселе, в крайнем случае, в Лондоне.

– Да. А я живу в Москве. 

– И как?

– Отлично.

– Вы как-то незаметно для публики сюда переместились.

– Мы сначала просто чаще стали наезжать, снимали квартиру на Смоленке. Я вырос в Арбатских переулках и люблю по-прежнему там гулять. Домик Скрябина. Булгаковские места. Домик Прокофьева. Какие-то свои личные воспоминания. И сильные переживания, конечно, Москва вызывает у меня.

– Вас не угнетает, что город, цивилизуясь, деформируется и не всегда в лучшую сторону?

– Все города меняются. Старые картинки Москвы – это всё прекрасно, но жизнь идёт. Я, естественно, терпеть не могу хрущёвскую застройку. Это всё надо сносить без разговоров. А вот утраченных церквей жалко.

– Вы любите ходить в храмы?

– Любою ими любоваться. Меня это очень греет по-русски. Но я не религиозный человек. Я лишь созерцатель красоты.

А вот в один из приездов мы зашли погулять в парк Сокольники. И этот парк меня принял абсолютно и захватил. Теперь я живу напротив него и каждое утро не смотря на погоду…

– Неужели вы бегаете трусцой или катаетесь на велосипеде, или рассекаете на коньках?

– Нет, я не бегаю и не рассекаю. Я просто каждый день с шести до восьми часов утра гуляю по парку, и это доставляет мне огромное удовольствие.

– Ну, вы прям, как Карамзин в Остафьеве. Карамзин, правда, прогуливался верхом. А потом, после чашечки кофе садился сочинять для нас «Историю государства Российского».

– Забавно.

– То есть вы специально купили квартиру в Сокольниках для своих утренних прогулок?

– Нет, не купили. Мы снимаем.

– Неужели у такого успешного пианиста нет средств, чтобы купить квартиру, где ему нравится?

– Не в деньгах дело. Мне просто так легче жить. Я не привязан к собственности. И это мне удобно.

– Москва крупнейший мегаполис. А как вы здесь передвигаетесь?

– Метро. Такси.

– У вас нет собственного автомобиля?

– Я не пользуюсь здесь автомобилем. Меня пугают бесконечные аварии. И раздражают.

– Сейчас достаточно тяжелое время…

– Я не заметил. (смеется) Нет. Заметил. Водка подешевела и с ней жизнь, конечно, намного веселей.

Понимаете, у меня особенная ситуация. Я артист. И как играл концерты, так и играю. Но я много говорил с людьми, которые связаны с бизнесом. И я прекрасно понимаю, как сложно им сейчас. Повторю всё ж, лично для меня этих проблем не существует. Для меня ничего не изменилось. Мне здесь жить удобно и комфортно. И всё здесь просто нравится. Но это индивидуально очень. Такой вот склад ума и души. Хотя я знаю много людей, которые замечательно живут и в Лондоне, и в Париже. Для меня, как бы хорошо я не говорил на английском и французском, приятнее на родном. Мой родной – русский. Я родился здесь. Здесь я дома.

К тому же я понял, что мне здесь гораздо интереснее. И во многом благодаря даже, как ни странно, не русской музыке, которую я обожаю, а русской литературе и русскому театру. Я очень много хожу в театры. Живя в Европе, я был лишен этого удовольствия.

– А семья? Вас поддержали?

– Мы все вместе. Язык общения – русский. Моя вторая жена Эллина – кореянка из Ташкента. Окончила Московскую консерваторию по классу альта. Но сейчас у неё много других  проектов, с музыкой не связанных. Вот она только что сделала замечательный фильм про корейцев в России – к 150-летию их переселения на русский Дальний восток. Там и 1937 год, когда по велению Сталина перемещали в Азию, что известно ей не понаслышке. Подняла уйму исторических фактов, которые мало кто знал. И для меня в фильме нашлась музыкальная радость. Я узнал, что брат Римского-Корсакова активно участвовал во всех этих геополитических процессах.

– А детки?

– Адриану 12 лет, Маше – 6. Старшая дочь Эвелина, от первого брака – уже вполне самостоятельная девушка и у неё своя жизнь.

– Была ли проблема с адаптацией детей? Ведь там, откуда они приехали, другие языки, другие дети, другие дворы.

– Дети очень быстро ко всему привыкают и легко встраиваются. Быстрее, чем взрослые. Адрик ещё совсем недавно вообще не писал по-русски. Сейчас он пишет прекрасно.

– Я знаю, что вы не разрешали ему писать на компьютере. А прививали рукописание.

– Отчасти да. Адрик пишет рукой. Я вообще небольшой поклонник компьютеров и стараюсь ограничивать в этом и себя, и детей. Признаю, что интернет – великая вещь и очень удобная. Но не более. У детей строго – час в день. Телевизор мы вообще выключили из нашей жизни. Его нет.

– Я знаю, что у людей творческих с техникой порой случаются конфликты. Сбои, неполадки, поломки. А у вас с ней какие отношения?

– С фортепьяно – замечательные. (смеется) Но это не совсем техника. Хотя, конечно, механизм. Ко всему другому я равнодушен. 

– Ваша старшая дочь Эвелина пианистка. Вполне уже состоявшаяся. Ей можно не заниматься, ей можно только сопутствовать. А есть ли желание, чтоб младшие продолжали ваш семейный путь?

– Здесь всё просто. Если я вижу, что есть тяга к инструменту, я всячески одобряю. Я этому рад. Вот маленькая дочка всё время подходит к фортепиано, пытается что-то подобрать. И ей это ужасно нравится, она обожает ритм. Мы это поддерживаем.  Мальчик не проявил никакого интереса. Он не играет и не учится играть. Хотя он вполне музыкальный и хорошо поёт.

– А вы поёте?

– Естественно. (смеется) Когда выпью.

– А что именно? Арии из опер?

– Всё, что угодно. У нас с дочкой любимая игра – включается китайская поп-музыка, а мы импровизируем слова.

– Получается какая-то мультикультурная семья. Ощущение, что вас можно высадить в любой точке мира, будь то Япония или к аборигенам в Новую Зеландию. И вы адаптируетесь мигом. Заговорите на японском или аборигенском.

– В принципе – да. Было бы только фортепьяно. Я очень люблю разнообразие культур и легко в них включаюсь.

– Какие опыты дала вам европейская жизнь?

– Конечно, Европа сильно расширила мой кругозор. Я много ездил, выучил языки – английский и французский. Но сейчас это доступно каждому.

В советское время, когда не могли люди выезжать, случались совершенно чудесные истории. Например, мать моего учителя Александра Игоревича Саца, вот и его портрет у меня всегда на почетном месте, так вот она занималась французской литературой и никогда не выезжала из Москвы. Но она знала Париж в тысячу раз лучше меня, хотя я бывал там многократно. Она знала свой любимый город по любимой литературе. И так мысленно гуляла по Парижу вовсе не для разглядывания витрин магазинов. А посещала исторические места, где происходили события, жили герои и авторы любимых ею французских романов. Она общалась с ними. Она так жила. Мы сегодня понимаем, конечно, что это происходило от безысходности. Но, понимаете, как у слепых, сильнее развиты другие чувства и обострено восприятие внешнего мира. Так есть и такие, душевно богатые люди. И может быть, их сильно развитое воображение усиливает ощущения и насыщает жизнь, делая их мир прекрасным. Так что. – Что и как расширяет? 

– Да. Вот такой же случай. Михаил Гаспаров, автор великолепной книги «Занимательная Греция» доскональнейше изучил свою любимую страну и удивлял всех своими уникальными познаниями. И тоже, рассказывают, прогуливался по историческим местам своей, можно сказать, второй родины.

– Именно. Мы видим, что для интересной жизни условия необязательны, но, конечно, желательны.

– Имея все возможности, куда вы любите ездить?

– Для отдыха я обожаю Хорватию. Очень люблю Японию. Да, и собственно весь мир кроме Соединенных Штатов Америки. В последнее время мне кажется, что это страна, немножко сошедшая с ума. На почве самосохранения. Мне рассказывали, будто людям предлагается, если кто увидит подозрительных субъектов, немедленно доложить, куда следует. А что значит, подозрительный субъект? (смеется) Что-то с ними случилось за последние 20 лет, это точно. И вот она, их хваленая свобода. Друг за другом приглядывать.

– А выступать там?

– А я там и не выступаю. За последние 15 лет ни разу не был.

– Уверена, никто не проходит мимо вопроса о вашем однофамильце, с которым у вас нет ничего общего, ну, кроме того, может быть, что он бывал на ваших концертах. Я спрошу вас о другом однофамильце – Максиме Березовском.

– Я его тоже не знал и он на моих концертах тоже не бывал. (смеется) Березовский писал в основном религиозную, духовную музыку. Это было предпочтением композиторов 18 века. Я более поклонник фольклора, чем религиозной музыки, хотя она очень красивая. Одно Всенощное бдение Рахманинова чего стоит!

– Но Березовский писал и светскую музыку. Известны его пьесы для клавесина, которым вы, кстати, владеете?

– Владею, владею. Пожалуй, мне надо бы выучить такую программу и исполнить. Это будет, как у нас говорят, фишка.

– А как быстро вы выучиваете новые программы?

– Если мне нравится, то довольно быстро. Но я же всю жизнь этим занимаюсь. Если хороший год, выходит, наверное, программы две.

– Да, вы и без новых программ, сколько знаете музыки! Вот я этого и представить даже не могу.

– Оставьте, это тоже привычка. Навык, опыт. Мало кто чего знает?

– Вы не только музыкант, но просветитель. Пытаетесь привлечь внимание к русской национальной музыке, к малоизвестным именам. И даже вроде проводили музыкальные фестивали.

– Да, и фестивали организовывали, я пытался продвинуть русского композитора Николая Метнера. Но слегка разочаровался в этом проекте. Метнер изумительный и непопулярный композитор. И я знаю по всему миру массу его фанатичных почитателей, в том числе и я сам. Это особая каста. Вот и мы собираемся, как те удивительные люди, к примеру, которые  говорят на забытых языках, и получается такой музыкальный эксклюзив.

Но что бы мы ни делали, не удалось нам привить эту любовь широкому слушателю. Есть, наверное, какие-то скрытые законы, которые никак не преодолеть. В результате я пришел к выводу, что концерт для публики должен быть все-таки не просвещением, а развлечением. Как это всегда и было – музыка, песня, танец. И просто хорошее времяпрепровождение. А Метнер – всё же удел фанатов. Что ж? Станем и дальше собираться узким кругом и исполнять его потрясающие романсы.

– В музыкальной среде вы уникальны ещё и тем, что недипломированный специалист. Который сделал блестящую музыкальную карьеру.

– А вот, и нет! Уже дипломированный! (смеется) Ну, да. Была история, когда я участвовал в  конкурсе Чайковского в 1990 году, его выиграл, а потом ещё уехал и на гастроли. И в общем, пропустил выпускные экзамены в Московской консерватории, где учился. Диплома мне тогда не дали.

– Не поняла. Вы что? Экзамены сейчас что ли сдавали?

– Представьте, сдавал. Где-то полтора года назад. Видите ли, у нас очень бюрократическое государство. Везде проформа. И невозможно заполучить диплом, весело приговаривая, что ты известный пианист. В общем, и без тебя все это знают. А на деле нужна какая-то формальность и её строгое соблюдение. И вот мы пришли с моей любимой певицей Яной Иваниловой и исполнили романсы как раз Метнера. И после этого мне поставили галочку и дали диплом. Теперь я профессионал, а не любитель, каким был раньше, что мне, кстати, очень нравилось и даже удавалось.

– Вот и Андрей Битов, кстати, считает, что вся великая русская литература, она непрофессиональная, поэтому и великая. Только непрофессионал может вдохновительно творить. В отличие от профессионалов, которые – делают. 

– Безусловно. Я согласен. Если поглядеть историю русской музыки, ни Чайковский, ни Мусоргский и Римский-Корсаков, ни многие другие не были профессиональными композиторами. Но все они очень любили музыку и писали её преимущественно для себя. Они, конечно, ходили на курсы, например, как Чайковский к Рубинштейну в Московскую консерваторию. Изучали полифонию и всё другое. А потом рождалось это чудо невероятное – их произведения. Рождалось от любви к музыке, а не от того, что они только знали музыкальные законы, законы композиции, которые, конечно, тоже необходимы. Как для писателя, я понимаю, надо знать хотя бы правила русского языка.

– То есть только у истинных любителей, будь то музыка или литература, больше шансов добиться искренней чистоты звука?

– Получается, что так.

– А вы, кстати, откуда взялись вообще?

– Я с детства проявлял невероятную тягу и любовь к музыке. Это, кстати, про любовь. Папа сразу же затащил меня за инструмент и принялся обучать сольфеджио. А дальше пошло везение в жизни, я об этом много говорил. Я встретил замечательных педагогов – Элисо Константиновну Вирсаладзе и Александра Игоревича Саца. Которые вполне доходчиво и в мягком и приятном стиле объяснили мне, что делать со всеми этими нотами. (смеется) И вот это сочетание способностей, любви к музыке и чудесных педагогов привело к такому вот удачному результату. К моей необыкновенной радости.

– Много ли вы занимаетесь?

– Достаточно. Но не больше, чем надо. Но заниматься – надо.

– А вы практикуете какие-то технические упражнения? Я знаю, что у Джона Фильда, который придумал нам жанр ноктюрн, и вырастил плеяду изящных музыкантов…

– Да. Кого он только не вырастил! И Алябьева, и Глинку, и Верстовского…

– Так он, упражняясь, клал монету на тыльную сторону ладони и играл. А монета не падала.  

– У меня падает. (смеется) Я пробовал. Просто есть разные исполнительские школы. Я придерживаюсь такой, когда кисть должна быть в свободном движении.

– А каких правил и школ вы придерживаетесь для создания своего привлекательного образа? Мужские игрушки вас занимают, к примеру? – Машины, часы, запонки, галстуки. Что-то ещё.

– Меня всё это совершенно не занимает.

– Так как же делается ваш, как многие считают, изящный стиль – в поведении, в одежде? Даже шик. Добавила бы я.

– Вот я сейчас занимался проектом Музыка земли. Речь идет о музыке классической, которая вдохновляется национальным фольклором. И вот мне захотелось в моей одежде больше национального русского элемента. Чтоб отличалась уже она как-то от обыденной принятости.

– Борис, ну, вы – то Карамзин, то Грибоедов. Известной фишкой Александра Сергеевича было настоятельное желание вернуть в бытовую культуру начала 19 века национальное русское платье, ну, слегка модернизированное, наверное. Он тоже был мужчина с шиком. Мы, что, увидим вас в косоворотке?

– Ну, конечно, не так радикально. Но отличиться есть желание. И вообще национальное в искусстве – это всегда самое  интересное, красивое и конечно, уникальное. Оно бесценно и я убежден, именно такого колорита должно быть больше в нашей, иногда тусклой жизни – в архитектуре, театре, живописи, одежде, в конце концов. Одежда национальная, будь то японская, индийская или русская – самая доступная форма общения и понимания.

Ну, всего этого мне бы только очень хотелось. А пока этого нет, то я хожу, чёрт знает, в чём. (смеется)

– Ага. Тем временем ваши обожатели почитают вас иконой стиля.

– Это их дела.

– Сейчас в артистической среде модно заниматься благотворительностью. Вы следуете этому бурному течению?

– Я немножко боюсь этого. Потому что очень много надувательства именно в этой области происходит. Боюсь просто выглядеть идиотом. Вот, даёшь деньги, а там кто-то где-то ими пользуется. Это вообще большая проблема в России, – недоверие людей.

Но если кто-то ко мне обращается лично, естественно, помогу. Когда я знаю человека и понимаю, на что именно и в какие руки я отдаю деньги. Помогу.

– А как у вас организована бытовая жизнь?

– Быт организован, как у всех. Ничем здесь похвастать не могу. Семья, как вы сказали, мультикультурная и едим мы всё, Еда всякая годится.

– А?..

– Пью только водку.

– И что, даже в Европе, славной прекрасными винами?

– Только водка мой любимый напиток. Много курю. Но исключительно потому, что мне это просто нравится. Я всегда делаю только то, что мне нравится. Но не значит, что все этому должны следовать, в смысле курить. У меня есть друзья, которые не курят, но водку пьют.

– А какой круг друзей у вас вообще? Это ваши коллеги-музыканты?

– Нет, не музыканты преимущественно, хотя и они есть. Но люди творческих профессий. Те, с кем мне интересно.

– И как вы находите время для общения? У вас же, говорят, около ста концертов в год? То есть выходит – почти каждый третий день. Добавим ещё и перелёты.

– Ну, и что? Уверяю вас, мне времени на всё хватает. И на мою семью, и на моих друзей. И на всякие мои затеи.

– Как часто вы бываете на концертах ваших коллег?

– Очень редко. Довольно и того, что я хожу на свои концерты. (смеется) Просто уже такое количество музыки переслушано, что меня сегодня это не так живо интересует. Я стараюсь в другую сторону развиваться – в сторону театра, литературы, поэзии.

И что новенького мы, исполнители, можем, собственно, сделать? Когда уже есть музыка? – Просто хорошо сыграть. Ведь произведения лучше написать уже невозможно.

– По литературной практике знаю, бывают такие назначанты. Назначили писателем (не исключаем даже некоторых способностей) и вот он и уже настоящий писатель, и только он. А других рядом вообще нет. Никто и не читает его уже. Для чего б? Да, и прилично писать совершенно необязательно при таких раскладах. В музыке такое существует?

– Существует, безусловно. Такое существует везде – и в других областях тоже. И это очень неприятный момент. Но всё не так. Тот, кто всеми признан номером 1, таковым никогда не является. Это стопроцентная неправда.

Кто-то из моих друзей рассказывал, что на каком-то концерте бисировал и исполнил вальс Грибоедова. Зал впал в овацию с криком: какой великолепный и неизвестный Шопен! Вот так. Шопен здесь, конечно, ничем не виноват, а эта история никак не отменяет его огромного вложения в мировую музыкальную культуру.

Откуда это? Ответ довольно прост – всё сделали пиар и реклама или по-другому назовите. И в каждой стране это есть. Это система давно выработанная, которая не имеет ничего общего с реальностью.

Понимаете, людям так удобнее и легче жить – и артисту, и потребителю, когда всё понятно. И дальше можно уже и не думать, и не заморачиваться, и не искать.

Вот, к примеру, мне надо идти в гости и прихватить с собой бутылочку вина. Я в винах вообще ничего не понимаю. Но я понимаю, что в журнале (или в интернете) написано, какое хорошее. И я смело это хорошее беру с собой. Мне легче так жить. И вино по сути неплохое. Наверное. И я этому рад. А вот один мой знакомый дирижер – большой любитель, ценитель и знаток вина. Он никогда не возьмёт такое, какое я. Он возьмёт, возможно, даже и дешевле, но сверяясь с совершенно иной шкалой ценностей. Как в вине, надо разбираться в пианистах, дирижерах, писателях и многом другом. Возможно ли это? Как и во всём – надо иметь хороший вкус.

– Вы производите впечатление мягкого и доброжелательного человека. Так ли это? Или внутри жесть?

– Мягкий, доброжелательный и сентиментальный. Просто у меня жизнь так сложилась, что всё ко мне как-то всегда располагалось, и зла я очень мало видел. Поэтому у меня нет ни на кого ни злобы никакой, ни раздражений не чувствую. Но я знаю людей, которым многое очень тяжело давалось. И конечно, они жёсткие люди. Я их прекрасно понимаю.

– Я слышала, что вы страстный игрок. Это правда?

– Я плохой игрок. Настоящий должен всё поставить на карту. Даже жену. Как это было принято в России. (смеется) Я этого пока не делал. Вообще, чтоб не забыться, просто беру с собой ограниченное количество денег. Вот моя старшая дочь отлично играет в покер. Я рядом с ней – простой игровой автомат.

– А я-то вот представляла, как вы тасуете колоду… Ведь это тоже развивает моторику пальцев. Что важно для пианиста.

– Ну, примерно так. Словом. Поигрываю, но не страстно. Страстно поигрываю на фортепиано. Для моторики.

– Верите ли вы в предзнаменования, знаки?

– Я в это очень верю. Вот на конкурсе Чайковского я вытащил сотый номер. И сразу понял, что получу первую премию. (смеется) Хотя какая, казалось бы, связь? Много чего ещё бывало, но это в основном личные переживания и я не хочу их озвучивать. Ну, вот общественности можно предать такую историю. Казино. Там играет обычно попсовая музыка. Стою у стола с рулеткой. Вдруг слышу – концерт Моцарта, 21-й. Ставлю, естественно, на 21 все свои деньги. И выигрываю очень крупную сумму. (смеется)

– А вот те, кто не знает музыку так, как вы, что это именно 21-й концерт был, те и продулись.

– Ну, да. Я рискнул проверить номер концерта и был вознагражден. Но вот, как Моцарт оказался в казино? – для меня самая большая загадка.

– Вы сейчас затеяли необычный для музыканта проект, связанный с Веничкой Ерофеевым. Откуда это взялось и чем закончится?

– Чем закончится, я не знаю, но надеюсь, получится очень хороший спектакль об его жизни. Там не будет ни слова  из «Москвы – Петушков» и «Вальпургиевой ночи». Ничего, к чему привыкли. Но будут его записные книжки, в которые мало кто заглядывал. Прочитав их, я был поражён. А вот говорят о них очень мало. Поначалу я этому сильно удивился. Хотя чему? Я и сам ведь тоже совсем недавно о них и не догадывался.

Ерофеева я вообще мало знал. Может, это издержки жизни в Европе? Потому как Ерофеев чисто русский продукт. В кругах, где я вращался, был такой его образ алкоголика. Хотя и талантливого, безусловно. Но этим  всё сказано и закончено.

Я прочёл всё и увидел его мир, насколько это был интересный и феноменально образованный человек. Я даже стал выписывать для себя пассажи из выписанного им для себя ему понравившегося. Он поразил меня размахом, он записывал даже свои наблюдения за цветами, как они распускаются. И от этих цветов до религиозных философов и писателей – от старейших до новейших. Однако все эти его обширные знания и тонкие наблюдения, конечно, абсолютно не мешали ему быть алкоголиком. (смеется) И последнее даже помогало. Стимулировало, что ли. Он больше успевал делать, шире успевал жить. Это был его активный допинг.

И, знаете, главное, что мне открылось, что он был счастливым человеком, не смотря на то, что жил непонятно где и как. И совершенно свободным. И это, конечно, восхищает и дорогого стоит. Захотелось ему даже подражать.

– То есть сделаться алкоголиком?

– Нет. Это можно как-то пропустить.

– Я понимаю, что вам удалось добыть много материала, который либо неизвестен, либо не использован никогда. Вы лично занимались поиском, можно сказать, свидетелей?

– И я тоже. Моя знакомая Наталья Баринова общалась с легендарными людьми  того времени – художниками Владимиром Яковлевым, Анатолием Зверевым, всей той компанией диссидентов. Так мне помогли выйти на Наталью Шмелькову. А Шмелькова была последней любовью Ерофеева. С ней он счастливо провел три последние года своей жизни. Наталья подсказала, где и как найти что-то ещё. Да, и просто её воспоминания, конечно, сами по себе очень ценны. Существуют и его чудные письма к сестре, и его литературные загадки для племянницы, которые я собираюсь задавать своим детям, когда подрастут. Словом, из всего этого мы и пытаемся выкладывать мозаику его жизни.

– И в какую форму вы вместите этот объём материала?

– Я не литератор, и этим занимается профессионал, мой друг драматург Лев Яковлев. Он пишет пьесу. Он вообще замечательный либреттист, и сейчас с большим успехом в Москве идет его «Оливер».  

На сегодня получается такой совместный общественный проект, который должны одобрить все – и гласные и негласные его участники. Которые знали Ерофеева. Мы все собираемся, обсуждаем, что-то добавляем, что-то убираем. Хочется сделать правдивую и качественную историю. Такую притчу об его жизни.

– А вы сами как-то участвуете в проекте, ну, кроме того, что уже вложились в него деньгами?

– Ну, минимально я вложился. А участвовать я буду, чему очень рад. Я выступлю, так сказать, музыкальным сопровождением. Ерофеев очень любил музыку, и у него огромная была фонотека. Вкусово он предпочитал своих земляков, а земляками он считал северных людей. Сибелиус, Григ. Очень любил также Малера, Шостаковича, Равеля. И… русские народные песни. Потихоньку подбираю музыкальный ряд, но он будет очень зависеть от текста. Над которым мы тщательно работаем.

– А ваши литературные предпочтения?

– Как и в музыке, конечно, классика. Не очень люблю Достоевского. Мне как-то нравится, чтоб был юмор, легкое отношение к жизни. В ранних произведениях у него это есть, а потом как-то становится тяжеловатым, хотя, может быть, и глубоким. Ну, я просто такой по натуре, что мне всегда хочется, чтоб всё было легко и приятно.

– Вы человек с юмором?

– Нет. Но весёлый. (смеется)
Автор
Екатерина Варкан
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе