Негативы, уверен, не должны покидать дом. Они, как невысказанные мысли, составляют материю моего, а не тех, кто на них притаился, времени. То, о чем я думаю, — это тот же негатив. Проявить его словами и превратить в речь — моя привилегия и воля. И кому хочу сказать эти слова — мой выбор. Отпечаток слова часто теряет скрытую в нем тайну. Он становится доступным толкованию совершенно посторонних людей. Перестает быть исключительно твоим смыслом.
Фотонегатив, рожденный в полной темноте, тоже (почему тоже?) хранит скрытое изображение. Он твой секрет. Превращая его в позитив, я теряю его. Обретая публичность, он отвечает на любопытство объекта, которого интересует, не кто он, а как он выглядит и как я к нему отношусь.
Как я отношусь к Юрскому, написано в начале текста. А негативов все-таки жалко. Впрочем, они реализовали свое право затеряться, а я реализую свое — вспомнить, что на них было. Нет, поразительного Чацкого у меня на снимках нет, и «Карьеры Артура Уи», и Тузенбаха… (В БДТ с этим было строго.) Ну так я ведь фотографировал не театральных и киногероев Юрского, а его самого. Начало случилось на вечере рассказов Бабеля (ах, какой Сережа чтец!) в репетиционном зале Театра имени Моссовета (для труппы) и снимка после первого московского спектакля в гримуборной. Ну и дальше — по нашей жизни: спектакли, где он и режиссер, и актер, и таинственный автор, блистательное телевизионное чтение «Евгения Онегина», второе после черно-белого питерского, и встречи, и застолья и общие дорогие друзья.
(Ах, конвертируйте мысли — если они есть — в слова! Печатайте все-таки снимки! Они живучей негативов.)
И вот, пожалуйста, из вороха старых карточек вываливается чудо: Раневская, Неёлова и нависший над ними Юрский. Эдакий Бунюэль. Маленькое молчаливое представление себя в роли себя.
Если есть созвездие из трех звезд — то вот оно.
В Театре им. Моссовета Юрский ставил Островского «Правда хорошо, а счастье лучше». И пригласил восьмидесятитрехлетнюю Фаину Георгиевну на роль Филицаты. Он и сам там блистательно играл Грознова. А как они там пели: «Кого-то нет, кого-то жаль…» Дмитрий Покровский, собиратель настоящего русского песенного фольклора, помог Сереже создать эту первоклассную музыкальную сцену. «Его здесь нет, а я страдаю все по нем. Ему привет, ему поклон».
Я попросил Юрского, чтобы он обо мне замолвил слово перед Раневской.
— Приходите, но возьмите с собой Неёлову. Я ее очень люблю с той поры, как мы недолго работали в одном театре. (Моя версия.)
— Мариночка, деточка моя! Приходите ко мне, и можете взять с собой этого журналиста. (Версия Неёловой.)
Мы подружились с Фаиной Георгиевной на две-три встречи. А в первую (на нее заглянул и Юрский) я взял фотоаппарат и сделал несколько снимков: Раневская. Раневская и Неёлова. Раневская, Неёлова и собака Мальчик. Эти негативы сохранились. А негатив, на котором были Раневская, Неёлова и Юрский, я отдал Сереже и временами печалился об этой карточке.
Теперь она появилась. Появились и слова.
Конец эпизода.
Автор: Юрий Рост