Олег Кулик: "Можно просто быть Богом"

В 1994 году художник Олег Кулик стал "человеком-собакой" – ходил на четвереньках, лаял и даже покусал сотрудницу Русского музея
"Мама и папа должны говорить ребенку прописные истины и не должны демонстрировать, как они занимаются сексом. Потому что есть ценности, которые цементируют общество".
Тогда можно было говорить что попало, объясняет Кулик, но никому это было не интересно. Сейчас снова всем стало интересно, но теперь за слова можно и ответить.

– Вы полтора месяца провели в Индии. Чем занимались?

– У меня давняя любовь к Востоку. Решил съездить в ашрамы, восточные монастыри. Выстроил маршрут, в который вошло более десятка монастырей в Индии, и поехал. Дольше всего жил в Путтапарти, в ашраме Саи Бабы, который считается Богом. Такой мощный диалог личности и общества, как в Путтапарти, всему вместе взятому современному искусству не снился. Это на меня сильно повлияло как на художника. Возможен, подумал я, даже такой проект: ты можешь не говорить о божественных принципах, а просто быть Богом, жить как Бог... Сейчас я уже не хочу, как раньше, указывать обществу на его проблемы – они бесконечны, я хочу найти их источник и с ним работать.

– Говорят, Саи Баба в Путтапарти сильно разрекламирован.

– Да, везде биллборды, сувениры, майки, компакт-диски.

– Получается не Бог, а какой-то бизнес-проект.

– С европейской точки зрения это либо бизнес, либо невероятный обман. Но тамошний чиновник, который иронически относится к Саи Бабе, – даже он мне сказал: у нас одни из лучших в мире компьютерных специалистов, и из-за Саи Бабы тоже, потому что он им вправляет мозги. Из атеистов получаются плохие компьютерщики: очень сильно заняты собой, поиском смысла жизни, могут уйти в темную сторону. А тут все эти вопросы и иерархии решены.

– Но как же все-таки майки?

– А сувениры с изображением Христа? Это разве он сам затеял? И потом не важно, Бог Саи Баба или нет. Важно, хорошо ли от этого людям. Если есть исходящая к людям благость, в центре которой стоит сумасшедший, считающий себя Богом, так ну и что с того?! А кем был Христос для современного ему общества?

– Нет, давайте уж лучше об искусстве. Где место художника в современном ему обществе?

– Это вопрос к каждому жанру отдельно и к каждому художнику отдельно. Но у всех них есть одно общее: художник не имеет права подчиняться неким ханжеским правилам. Обыватель – обязан. Мама и папа должны говорить ребенку прописные истины и не должны демонстрировать, как они занимаются сексом. Потому что есть ценности, которые цементируют общество. Но художник в этом смысле преступник, преступник общественных стереотипов. Возьмем знаменитую работу Маурицио Каталано: упавший на Папу метеорит. В музее была разбита стеклянная крыша, и на восковой фигуре Папы лежал кусок камня. Эта работа вызвала нехудожественную полемику, из-за чего стала событием в художественной жизни.

– В жизни художник тоже должен быть провокатором?

– Есть скандал в искусстве, есть – вокруг него. Второе, в отличие от первого, мне совершенно неинтересно. Я хочу купить йогурт, а продавщица в ужасе или экстазе кричит: "Маша, он пришел!". А я уже забыл, зачем пришел. Это неловко всегда. Я же не поп-звезда, мне это общественное внимание психологически не очень нужно. К счастью, есть помощники, друзья, жена. Они решают какие-то вопросы: в ЖЭК сходить, за мастерскую заплатить...

Если бы у меня была возможность, я бы объяснил свою позицию так, что любой обыватель со мной бы согласился. Но формат тех же телепрограмм всегда жесткий. Говоришь, что черное лучше, чем белое, а все уверены в обратном, и думаешь: "Сейчас я вам докажу почему". А вот этого сделать либо не удается вообще, либо доказательство телевизионщики вырезают. Я беседовал в "Школе злословия" четыре часа, а показали тридцать минут. При этом ведущие себя в хорошем свете выставили, меня – в спорном.

Они отрезали то, с чего начали эту передачу, первые свои слова: "Мы ненавидим вас и все ваше искусство". Они, плохо меня зная, думали, что я буду орать, визжать. Они себя накрутили. А я-то пришел побеседовать, как вот беседую с вами. Там явно не было цели прояснить ситуацию. Мы с Володей Сорокиным, который не пошел в эту программу, до моего визита туда говорили. Он справедливо заметил: ее ведущие не слушают гостей, они заняты своей установкой.

– Есть кто-то, кто вас понимает? У нас есть профессиональная критика современного искусства?

– Нету. У нас ниша современного искусства не осознается обществом как реальность. У нас широкая публика такого искусства никогда раньше не видела, потому воспринимает его как некую невменяемость и даже сумасшествие. Но Моне когда-то тоже считали придурком, который не умеет рисовать. Зато среди советских современных художников не было ни одного фальшивого человека. Советская власть не смогла превратить их в советских художников. Классических живописцев, кого не уничтожила, – смогла: вместо Пушкина на восходе солнца они стали рисовать Сталина на закате империи. Классический художник больше работает внутри искусства. Он воспроизводит стереотипы и штампы в классических сюжетах, внося формальные новации. А современный художник входит туда, где есть запрещающие знаки. Десять лет назад меня ругали за порнографию, когда я изобразил мужской половой член. А сейчас в журнале "Вог" вижу: человек рекламирует "Гуччи" и у него... висит член. У меня был, кстати, куда более целомудренный снимок. Но я десять лет назад был порнографом, а теперь гламурные дамы смотрят на эту рекламу в глянцевом журнале, и у них она не вызывает никакого шока.

– На Западе она не шокировала бы никого и десять лет назад. Там вообще как-то более мирно, даже полиции и военных на улицах вроде меньше, чем у нас.

– Зато много внештатных полицейских. Случай: ехал на велосипеде. Загорается красный, но я успеваю. Вдруг какая-то машина сигналит, я ей показываю fuck. Она подрезает. В ней, оказывается, полицейские: "Вы показали оскорбляющий жест". Я уверяю: "Нет, просто махнул рукой". Тут же из толпы выходят старик со старухой: "Мы свидетели, показывал fuck". Западный человек приветлив, однако всегда в отношении тебя имеет корыстную мысль. Он корректно все сделает, но поскольку более развит юридически, психологически и как-то еще, знает больше ходов, то ты все время будешь попадать в двусмысленные ситуации. Поймешь, что нае... ли, скажешь: как же так, ведь мы друзья? А тебе ответят: какие друзья? Все по закону. Джунгли!

– Если сравнивать Москву и ваш родной Киев – что лучше?

– Для жизни – Киев, для искусства – Москва, она более глобальный город. Современное искусство не работает с местечковыми темами. В Москве, как в Нью-Йорке, Лондоне, Токио, можно пощупать пульс мира. Здесь нет ощущения провинциальности, а в Киеве мило, но провинциально. Знаете, и в Париже есть люди, которые говорят: "У нас происходит то же, что и в Лондоне, только на полгода позже". Москва отстает гораздо больше, поэтому сильно не переживает. А во всей Европе страдают комплексом неполноценности провинциала: столица где-то не здесь.

– А кому нужен сегодня художник в России? Трудовой книжки нет, ему даже пенсию не дадут.

– У меня в трудовой есть одна запись: "Испытатель баллонов 1-го класса".

– Каких баллонов?

– Газовых баллонов. Мне было лет восемнадцать. Если взорвется – не годен.

– Не боитесь неустроенной старости?

– Надо вообще исключить страх из своей жизни. Человек может обрести радость и отсутствие страха через любовь, через понимание собственной миссии. Но ее надо каждому самому расшифровать.

– Умные люди часто делают карьеру, достигают богатства и власти. О душе не думают. Идиоты?

– Нет, у них как раз действительно ума палата. Но интеллектуальная деятельность появилась недавно: мистическое познание мира длится 60 тысяч лет. Ребенок вякнул что-то невразумительное, и все вокруг восхищаются: "Невероятно!". Хотя тут же рядом мудрый человек говорит, а его никто не слушает. Люди, у которых ума палата, – это дети. Именно они часто идут к тому же Саи Бабе. А если говорить шире, то люди, пережившие внутренний кризис, часто приходят за помощью в храмы и начинают неистово биться лбом о святые каменные плиты, читать духовную литературу. Это первая ступень и не худший вариант развития событий. Некоторые ведь говорят так: "Ах, раз мир такой мерзкий, я ухожу в разврат, убийства, разрушение самого себя!". Они тоже умные, но о Боге, который вокруг нас, не знают.

– Кстати, о Боге: священники чаще всего называют современных художников извращенцами и богохульниками.

– Все эти упреки были и к первым христианам. Их сжигали и распинали. Живое всегда противостояло мертвому. Почему происходит такой большой отток верующих из церквей? Потому что те не отвечают духу своих религий: стены – это важно, но вы не будете жить в доме, где нет тепла, любви. Есть ненависть, с которой я иной раз сталкиваюсь... Я нарушил какую-то заповедь? Я лишь визуально изображаю то, что непривычно, неприятно, раздражает. Но это – область дискуссий! Я никого не провоцирую, я иду с любовью, а не с битвой, но при этом стараюсь не сдавать свои принципы. Кровь, пот и слезы выступят у каждого из тех, кто участвует в этом диалоге.

– При Ельцине было больше свободы? Говорят о новом застое.

– Прекрасно! В застой появились лучшие произведения московского концептуализма. У меня это был один из наиболее удачных периодов в жизни, хотя и не самый легкий. Самое тяжелое время для искусства было – 1993-1996 годы, когда зона политики заменила собой зону искусства. Депутат Думы Марычев выходит загримированный под Асахару и начинает проповедовать. В подобной ситуации жесты современных художников "провисали". А сейчас, когда политики занялись политикой, а не клоунадой, такое перестало быть кому-то интересным. Сегодня художник будет больше услышан. Другое дело, сейчас говорить опасно. Если раньше можно было говорить что попало, но никому это было не интересно, то сейчас всем интересно, но за слова можно и ответить. И теперь всем надо определяться: что говорить.



Источник: Профиль
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе