Иногда я смеюсь их находкам, иногда забываю через мгновенье проходные репризы, как большинство случайно услышанных анекдотов, но включенная в фоновом режиме эта программа не заставляет меня судорожно искать красную кнопку на пульте телевизора. Как правило. И вот – случилось. В воскресенье я попала на сюжет про партизан и фашистов.
Фашист покупает за банку консервов услугу партизана по переводу какой-то бумаги. Партизан сидит бок о бок с немцем на каком-то бревне в лесу, выполняет заказ, получает награду и бежит в лес. Фашист достает матюгальник и озвучивает переведенное: «Русиш партизанен, сдавайтесь!» «Русские не сдаются!» - храбро отвечает наш, прижимая банку тушенки поближе к сердцу.
Не знаю, как вам, но мне стало неприятно. Я почувствовала, что была перейдена некая невидимая грань между тем, что вызывает смех, и тем, что задевает некий центр в мозгу, отвечающий за массированную выработку отвращения. Но где эта грань? Обозначить ее указом? Бессмысленно.
Я долго хотела поговорить на эту тему, но не подворачивалось достаточно нейтрального примера. Бывало, услышишь шутку запредельной пошлости от какого-нибудь работника юмористического фронта, а в голове уже прокручивается лента комментариев: «Да чего вы от него ожидали, да его никто не смотрит, да он всегда был противным. И почитайте лучше книгу, дура вы этакая». Книжку мне почитать несложно, практикую это странное в нашем компьютерном мире занятие. И противность отрицать было бы глупо, сама таким выступавшего считаю. И, в результате, личная неприязнь к конкретному типу на эстраде заслоняет уже все, что хотелось бы сказать. Или может быть иначе: пошутил рискованно симпатичный тебе человек, ты морщишься, но не посягаешь на его свободу самовыражения.
Конечно, в каждой шутке есть доля риска. Кого-то закидывают гнилыми помидорами, кого-то уголовно преследуют, а кто-то разоряется из-за концерта, на который не пришла публика. В пересказанной выше сценке риск не в том, что сценка не понравится. Риск в том, что ее создатели перестали ощущать, где края у стакана. Что никто не поморщился в тот момент, когда цинизм стал зашкаливать. Все было в порядке вещей.
Я кстати, помню, когда в первый раз испытала это чувство отвращения. В детстве в цирк меня отвели, а там клоуны делали номер под песню «Над землей летели лебеди». Трагическая это песня. А на арене толстый мужик, переодетый в балерину-лебедь, изображал страшные муки. Люди смеялись. Края у стакана не было видно уже тогда.
Валентина ЛЬВОВА
КП-Ярославль