Юровский добавил Глинке “европейскости”

Статья вторая. Дирижер

Итак, встав за пульт главной национальной оперной сцены России, дирижер Владимир Юровский взялся за реализацию «Руслана и Людмилы» - одной из первых национальных опер. И я долго не мог понять, слушая, что вдруг стряслось с музыкой Глинки: она потеряла свое обаяние, свою уникальность, зазвучала неожиданно холодно, умозрительно, усредненно, «растиражированно», исчезло то, что составляло ее смысл и душу.



Одно из интервью дирижера все объяснило: оказывается, он взялся за эту оперу, чтобы, наконец, показать миру интернациональность музыки Глинки, ее европейскую природу. Иными словами, делом доказать, что Глинка, как уверяют многие музыкальные критики, на самом деле итальянский композитор.

Я - за интернационализм, и мне претят любые дуновения лапотного патриотизма. Но я убежден, что культурное богатство интернационального сообщества складывается из культурных богатств составляющих его народов и наций. Италия нам интересна как Италия, Китай как Китай, Мексика как Мексика. Россия тоже интересна и нам и миру как Россия, а не как уцененная Италия.

Китайское кино стало фактором мирового значения потому, что ни на йоту не отступило от китайских культурных традиций. Могло их адаптировать для западного восприятия в фильмах «Герой» или «Дом летающих кинжалов». Но в основе все равно культурные матрицы именно этой страны.

Эмир Кустурица ни в чем не приспосабливался к западным стандартам – просто ворвался на мировые фестивали со своим неистовым балканско-цыганским темпераментом и стал мировой суперзвездой.

Россия внесла и в мировое кино и в музыку мира вклад, по масштабу и значению сопоставимый, пожалуй, только с итальянским. Русская музыкальная классика считается в мире феноменом, слова «русская музыка» вызывают священный трепет любого меломана. Потому что в этой музыке слышен гул таких просторов, каких нет больше нигде. И такого векового народного стона. И такого глубокого лиризма. И такой негромкой, неброской поэзии, какую даже словами не выразишь, а только в музыке.

Глинка - один из тех, кто воплотил все это наиболее полно. На его мелодии так отзывается все твое существо, что в этом есть нечто мистическое. Это надо чувствовать – или просто забыть о Глинке. Но не подгонять под себя эту глыбу, эту глубину - под свое мелководье.


Да, Глинка некоторое время жил в Италии, изучал опыт итальянской оперы. Но стал основоположником русской оперы не потому, что перенес на русскую сцену итальянский мелос. В новый для России музыкальный жанр он внес то неповторимо русское начало, которое было бы не по зубам любому итальянскому гению. Не потому, что итальянский гений хуже русского. Просто – корни другие, и музыка другая. Гений Глинки сумел создать сугубо русскую музыкальную среду, каждая нота которой отзывается в сердце - по тем же неформулируемым законам, по каким отзываемся мы на родной пейзаж, на родной простор, на запахи родины. Есть на земле пейзажи красивей, есть запахи приятней, есть свое обаяние в игрушечной тесноте европейских городов. Но это все генетически принадлежит другим народам и другому сознанию. Можно радоваться этому многоцветью мира, но нельзя его уничтожать, нельзя все запахи планеты сводить к ароматам стандартного супермаркета, одинакового что в Париже, что в Праге, что в Вашингтоне, что в Петербурге.

Тем не менее, в наших консерваториях упорно вдалбливают студентам, что Глинка – более итальянский композитор, чем русский. Это значит, что в наших консерваториях отучают студентов по-настоящему слышать музыку.

Теперь вот Юровский в первой премьере «обновленного» Большого театра старается подогнать Глинку под размеры упоительного Россини. Я бесконечно люблю Россини с его рукодельными, изощренными, скрупулезными, полными блеска и юмора ансамблями, но Глинка в это все не вмещается. Он топорщится, сопротивляется, как медведь, которого загнали в золоченую карету. Все, что составляло жизнь этой музыки, все, что делает ее созданием этой земли, этого народа, этой истории, - из спектакля Большого театра выветрилось без остатка.

И не от неумелости (Юровского в этом не упрекнешь), а от странной установки трактовать русскую оперу как оперу наднациональную.

О том, что такая установка в корне противоречит всем устремлениям самого Глинки, умолчим. Мне сейчас важно понять, откуда вдруг возникла идея оскопить музыку, лишить ее того, что составляет ее суть.

Для этого придется повторить азбучное. Музыка дает нам мир в ощущениях. Мы сразу узнаем, слушая Малера, мир альпийских круч, ущелий, лугов и водопадов. Бетховен – «сумрачный германский гений», и это не штамп, а суть его музыки. Совсем в другую страну с иными корнями, ритмами и чувствованиями зовет нас Гершвин с его «Порги и Бесс». И даже если француз Гуно берется писать «Фауста» с его немецкими корнями, мы все равно слышим в музыке прежде всего Францию – и только потом стилизацию под немецкий эпос. Такие вот невидимые, даже неслышимые дуновения существуют в музыке и ее пронизывают.

Поэтому Япония у Пуччини – не Япония, а ряженая в кимоно Италия. Поэтому Восток у Глинки или Бородина – это Восток русских, а не арабских сказок. Поэтому Россия у Легара – это Россия европейских, а не русских мифов. И с этим ничего не поделаешь. Пытаться ставить Легара как Глинку или хотя бы Дунаевского – значит расписаться в своей глухоте.

Но вот Юровский подгоняет создание двух русских гениев под ранжир итальянцев. Тогда зачем вообще ему понадобились эти два русских гения? Зачем играть «Камаринскую» как тарантеллу? Ставь прямо Россини, из которого у нас знают разве что «Севильского цирюльника» - разуй России глаза на великолепную коллекцию его опер, тебе скажут спасибо.

Но Юровский играет по правилам, ныне принятым в Большом театре. Он там в этом не одинок. Он работает в связке с режиссером. А режиссура в нынешнем Большом театре – тоже беда в национальном масштабе. Но о ней – в следующей статье.

источник

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе