Точка запредела

Фото: Иллюстрация: Павел Чувин. Предоставлено автором


Был услышан массовой публикой благодаря хиту «Элис», записанным с группой «Конец фильма» на музыку небезызвестных Smokie, затем были радио-хиты «Самбади» и «Не парься, будь счастлив». Михаил Башаков не стал супер-звездой уровня К. Кинчева и Ю. Шевчука, но прочно вошел в историографию русского рока, без сомнения находясь в десятке лучших исполнителей. В настоящее время активно концертирует. Михаил один из тех последних динозавров, песни которых приятно петь и на кухне, и у костра, и вообще в компании друзей. Неслучайно его тексты часто цитируются.

Мы встретились с Михаилом Башаковым в Питере на его концерте в одном из музыкальных клубов и затем, переместились в уютное заведение на набережной реки Фонтанки отдохнуть и поболтать. Как говорят в Питере, мы не виделись две тысячи лет. Тем теплее была встреча и интереснее записанный разговор.



«СП»: — Если честно, у меня был большой перерыв в прослушивании ваших песен, Михаил Анатольевич, и вот перебирая свою фонотеку, я с огромным удовольствием переслушал и заново открыл для себя «Самбади», «Не парься…», «Сопротивление нелюбви». Причем, поймал себя на мысли, что это не ностальгия по юности и вкусному вину, это реальное удовольствие от хорошей музыки и стихов. И как-то в сердце кольнуло, как я мог забыть родного человека? Я конечно сразу в Сеть, а там уже меня ждали приятные сюрпризы: альбом «Мишель», «Спроси себя». И я спрашиваю себя: а почему я не следил за творчеством, не слушал, не спрашивал? Пора это исправить.

— Исправляйте.

«СП»: — Вернемся в те времена, когда вы пели русский народный блюз. Во-первых, что такое русский народный блюз? Эта метафора или определение? И можно ли прочертить конкретную временную границу между Башаковым — «Самбади» и Башаковым — «Блюз о блюзе»?

— «Русский народный блюз» — это метафора, которую, кстати, придумал не я, а Костя Арбенин. А границу между Башаковым времен «Самбади» и времен «блюз о блюзе» прочертить можно: не захотел я больше писать песни, которые «пойдут», как мне говорили программные директора ведущих радиостанций. Стал писать то, что к чему лежало сердце. Я вообще плюнул на раскрутку, я даже не задумывался о том, что артист обязан светиться, чтобы его помнили, звали, платили. Получается, что я избавился в себе от «Самбади», написав эту песню, как бы огласив имя демона. «Блюз о блюзе» для меня интереснее, чем «Элис», хотя в «Элис» не вижу ничего плохого. Она просто кажется доступнее других песен, из-за узнаваемости персонажей, но в принципе несет в себе тайну. Иначе до сих пор бы ее не просили на концертах. Но граница тогда была проведена, в первую очередь во мне самом, заниматься популяризацией бессмысленно, надо исследовать природу вещей, чтобы на основе этих знаний становится лучше.

«СП»: — А вы помните свой самый первый, настоящий концерт? Волновались? Коленки тряслись или наоборот была уверенность и смелость?

— Самый первый уже и не припомню. Но я помню, что дико волновался всегда. Был очень не уверенным, и выход на сцену и подготовка к концерту для меня было испытанием довольно сложным. Я понимал, что победить это можно только если ты выходишь на сцену часто, то есть все время — это во-первых, а во-вторых — очень четко осознаешь, что делаешь. Знаете, один мудрец сказал, что смелее тот, кто, когда очень страшно, может подождать в этом страхе 5 минут. Тогда он оказывается смельчаком. Я просто не собирался уходить со сцены и страх ушел.

«СП»: — В одном из интервью, кажется, это было в Нью-Йорке, вы сказали, — что со времен своих первых групп рассчитывали превратить музыкальную деятельность в профессию. Как быстро это получилось? Говорят, что ты становишься профессионалом, когда получаешь свой первый гонорар. Вы помните свой первый гонорар за концерт и как вы им распорядились, если не секрет?

 — Профессионалом хотелось стать только по той причине, что в это слово мы вкладывали исключительно смысл мастерства. Профессионал для нас означало — мастер, в первую очередь. То есть, если ты занимаешься чем-то, то должен это делать на пределе возможностей, постоянно развиваться, совершенствоваться — ведь именно так поступают профессионалы, любящие свое дело, посредством которого происходит их общее становление, как личности, как человека. Ты становишься профессионалом, когда понимаешь, что любишь свое дело, и оно становится для тебя податливым, то есть начинает любить тебя (если можно так сказать). А вопрос гонорара — это был придаточный вопрос. Поэтому я и не помню свой первый гонорар. Вероятно, мы его, где-нибудь благополучно пропили, порадовавшись благоприятному стечению обстоятельств; мы пели песни, нас слушали, аплодировали, да еще и денег дали.

«СП»: — Как вы думаете, существует ли у музыканта некая точка невозвращения, допустим возрастная, после которой назад ходу нет. Типа если в 25−30 лет я еще не стал преуспевающим артистом, звездой, то надо срочно менять профессию пока не поздно, потому, что после 30-ти будет поздно, и станешь неудачником.

 — Я думаю, что точка невозвращения существует во всякой сфере, но существует еще и другая точка — точка запредела. Неудачником становишься в первую очередь внутри. Я знаю неизвестных хороших музыкантов, которые не считают себя неудачниками. Когда все твое существо работает на успех, твое сознание нацелено на успех, это касается определенного социального статуса, всегда связано с системой, подвержено непредсказуемым поворотам, и, в конечном итоге, само по себе коварно и играет, подчас, злые шутки. Здесь очень просто стать неудачником, точка невозврата всегда близка, и ты от нее зависишь. Тебе легко испортить настроение, тебя просто задеть, ты просто сам не свой от этой гонки за успехом. 

А когда ты нацелен на добычу истины, тебя интересует исключительно точка запредела, она почти всегда далека, она дает тебе возможность не замечать мелких раздражительных факторов, справляться с временными трудностями. Думать больше о качестве, нежели об обороте товара. Успех для тебя лишь следствие, точка невозврата, казавшаяся близко, вдруг куда-то исчезает и оказывается опять впереди. 

В ближайшей, легко распознаваемой системе, точка невозврата именно такая — 25−30. Моби говорил, что в Нью-Йорке неизвестный музыкант за 30 — это уже потерянный для шоу-бизнеса человек. У нас, наверное, все идет к тому же. В этом смысле я потерялся, где-то в районе «Самбади», как раз.

«СП»: — Что если одна из девушек за соседним столиком, допустим, вон та симпатичная брюнетка в зеленом платье, окажется феей и предложит вам что-то, но только лишь одно, изменить в вашем прошлом. Что поменяете или не станете ни чего менять?

— Наверное, не стану ничего менять. Ибо это повлечет неустойчивость всего, что привело меня к миру внутри. Ведь если менять, то менять все, что приводило к ошибкам, а ведь я этим и занимаюсь, я сейчас меняю, но сам, без помощи фей.

«СП»: — На определенном этапе вашего творчества времен совместного хита с группой Smokie у вас появилось множество поклонниц, как вы с этим справлялись? Как жена с этим справлялась?

 — О! У нас не было столько визжащих девушек как у «Битлз», нам было легче.

«СП»: — Вопрос о мере ответственности. Как вы думаете, автор, музыкант в конечном итоге несет ответственность за написанные строки, которые, так или иначе, воздействуют на людей? Или что было, то было и как с гуся вода?

— За все несет ответственность. И причем не только музыкант. Кстати, Леннон как-то говорил об этом, что они могли повести за собой, политически активизироваться, у них была реальная популярность, к ним бы прислушались. Но они не стали этого делать. Но ответственность есть во всем, не только по отношению к политике. Даже по отношению к слову, если ты пишешь тексты. И это, наверное, в первую очередь, ведь вначале было слово и т. д.

«СП»: — Некоторые артисты утверждают, что стареют вместе со своей аудиторией. Насколько это верно по отношению к вам?

— Я сразу был старым, сейчас догоняю это возрастом. Некоторых из моей аудитории уже нет на этом свете. Но есть совсем юные. Так что могу сказать, что ко мне, если это и относится, то очень косвенно.

«СП»: — Вы очень активно гастролируете и частенько посещали с концертами Украину. Как отразилась гражданская война на ваших гастрольных поездках и отношениях с друзьями, украинскими коллегами-музыкантами, поклонниками.

— Очень просто отразилась, я не был на Украине с того момента, как все это началось. Меня пытались звать на концерты, но это оказывалось неподъемным по разным обстоятельствам, порою мне не известным. С музыкантами общаюсь, в сетях, иногда переписываюсь с поклонниками. Но мы не обсуждаем политику совсем.

«СП»: — Как вы думаете, известный рок-артист обязан занять четкую гражданскую позицию по поводу, например, Крыма и Донбасса и официально озвучить ее? Что вообще вы думаете обо всех этих событиях?

— Я не знаю по поводу обязанностей известных артистов. Я могу сказать, что моя обязанность быть законопослушным гражданином, насколько это позволяет вообще ситуация. Ведь можно создать такую ситуацию, когда ты не можешь быть законопослушным, без ущерба для здравого смысла. Такое порой случалось, например, на дороге, когда тебе говорят, что ты не стоишь за ограничительной линией, а как ты можешь за ней стоять, если ее нет? 

Так вот, я законопослушный гражданин, который занят воспитанием себя, ну может быть, еще своих детей. Но главное себя и только себя. Я не могу озвучивать позицию по политическим вопросам, я не компетентен. И очень многие, кстати, стараются, чтобы я не был компетентен. Но я и не стремлюсь этим заниматься. Иначе я не успею разобраться с тем, что касается непосредственно отношений с жизнью. Жизнь очень коротка, есть чем заняться, кроме политики.

«СП»: — Многие, и я в том числе, совсем недавно задумались о понятии Русский мир. Если можно, продолжите фразу: Для меня Русский мир — это…

— Для меня Русский мир — это в первую очередь язык. Язык и все, что с ним связано, то, что называется культура. Для меня это понятие достаточно высокое, так как представители культуры мирового уровня, очень незаурядные люди, не только мастера слова или иные мастера, но люди, прежде всего.

«СП»: — Вот почитаешь о вас в Википедии и можно за голову схватиться. Вокруг вас постоянно известные имена, группы, в которых вы участвовали, но вот я сейчас вспомнил о техно — проекте «Парашюты Hi-Fi». Как-то техно не увязывается с Башаковым и блюзом. Что это было?

— Это был, кстати, англоязычный проект. Мы с Михаилом Сульиным сделали, программу, основанную на набиравшим тогда популярность стиле техно. Нам были интересны рейвы, мы с рвением взялись за изучение драммашин, я тогда приобрел Alesis sr-16, и мы попробовали совместить это с рок-музыкой, с драйвовыми гитарами, шумовыми эффектами. Английские тексты были упрощены до расхожих фраз и приправлены немного сюром. Получилось весьма забавно. И с этим проектом мы отправились первый раз за границу, в Германию и в Швейцарию. Надо сказать, что в клубах был успех, можно было продолжать, а ведь это было еще до появления Продиджи. Когда проявились Продиджи, я подумал: ну вот, опять не дотянули. Но потом понял — у нас бы все равно это не прокапало, у нас ведь все должно приходить оттуда. А там работать и жить тогда, не было возможности.

«СП»: — Я просто влюбился в ваш альбом «Спроси себя», там есть замечательная песня с тем же названием. Как вы думаете, месседж «а не сука ли я» доходит до адресатов? Мне кажется, адресаты очень даже далеки от вашего творчества и от творчества вообще. Думаете, услышат?

— Я надеюсь, почему-то, наверное, наивно, но надеюсь, что любой месседж доходит до адреса, так или иначе. Даже в том, что он напоминает это тебе самому. Я же не был «Самбади», когда сочинял эту песню, и вот сейчас не чувствую себя таким. Из эпицентра до периферии доходит не сразу, но доходит, через отражения, посредством личных метаморфоз, но все доходит. 

Услышит тот, кто готов услышать. А кто не готов даже вблизи не расслышит. 

Это все и делается для того, кто готов. Искусство — это не пропаганда, оно не навязывается, я имею в виду истинное творчество. Оно есть. Если ты дорос до него, подходи и бери — это тебе!

«СП»: — Что почитываете в последнее время? Есть ли свежепрочитанная книга, которая по настоящему, зацепила, вдохновила?

— Сегодня вечером опять читал Платонова, повесть «Джан», и опять поразился метафизике его языка. У него не просто оживают, а очеловечиваются предметы. Прежде чем описать простое действие, он будто прикладывает его к самому началу жизни. Поразительно, что получается после этого в языке.

«СП»: — Я не видел ни одной вашей картины. Правда, я и не очень хорошо разбираюсь в живописи. Скажите, ну зачем музыканты еще и за кисти берутся?

— Я рисую, потому что мне интересно отвлекаться от языка и музыки. Когда рисуешь, все остальное как будто замирает, нет слов и звуков, они впитались в краски, воплотились в линии. Представляете, какой восторг, когда слова и музыка возвращаются из картины — это же чудо, как будто первый раз. Поэтому рисую. Было даже такое, когда сначала появлялась картина, а потом песня с этим названием — «Солнце под крылом». Вдохновляет, вот и рисую, когда время есть.

«СП»: — Ого, это интересно! Песня по мотивам картины… Опять к русскому народному блюзу. Так, цитирую: «…Она же тупица непроходимая, она же не слышала Боба Дилана…». Многие ли из тех, кто приходит на ваши концерты в 2015 году слышали Боба Дилана? Мне кажется, раньше рок-артист и его аудитория общались больше на одном языке, и Дилан был одним из паролей для распознавания «свой — чужой».

— Я часто обращаю внимание на реакцию публики при этих словах. Слушатели очень многие понимают. Больший процент. Сестра жены года три назад была на концерте Боба Дилана в Аризоне, под большим впечатлением. Для нас эта фигура много значит.

Поделиться