Сергей Бондарчук. Модель системы

25 сентября 90 лет назад родился Сергей Фёдорович Бондарчук

Советской власти было бы сложно подобрать более подходящую фигуру, с помощью которой можно достойно демонстрировать торжество режима как в самой стране, так и вне. «Оскар» за «Войну и мир», одна из заглавных ролей в фильме Роберто Росселлини «В Риме была ночь» и постановка итало-советской копродукции «Ватерлоо» в капиталистической загранице — лишнее тому подтверждение.

Бондарчук, имевший несомненный международный авторитет, на родине ходил в киногенералах, в неприкосновенных классиках соцреализма, был властью обласкан, взлелеян и присвоен. Он снимал по госзаказу, мог потратить на производство фильма несколько лет, получал неограниченное финансирование и неограниченные ресурсы. Был даже такой анекдот: «Если бы у Наполеона имелось столько солдат и денег, сколько у Бондарчука, он бы никогда не проиграл».

В советской прессе о его фильмах следовало писать либо положительно, либо ничего — по этой причине рядовые соотечественники режиссёра понятия не имели о провале «Ватерлоо» в зарубежном прокате. Фигурой Бондарчука надлежало украшать торжественные мероприятия и парадные должности. Он настолько символизировал саму советскую власть, что стал неотделим от неё, как гимн Александрова — Михалкова. Настоящий колосс, живой монумент.

Окружение Бондарчука, впрочем, предпочитает сравнение со львом, царём зверей, которое стало особенно навязчивым после пресловутого V съезда Союза кинематографистов 1986 года. Там, на этом самом съезде, кинематографические низы избрали Бондарчука (среди прочих киногенералов) мишенью для сведения счётов с киноначальством, с косностью, серостью, цинизмом и цензурой. Бондарчуку припомнили многое. И двенадцать занимаемых им должностей. И киноэпопею «Красные колокола», которая шла в пустых залах, но это совершенно не помешало вручить за неё Госпремию СССР. И ещё не вышедшую в прокат экранизацию «Борис Годунов», где режиссёр Бондарчук задействовал в качестве актёров третью жену, Ирину Скобцеву, и двоих детей, Алёну и Фёдора. И, конечно же, не забыли о прочих ответвлениях бондарчуковского древа — о дочери Наталье и бывшем зяте, Николае Бурляеве, подавшихся в режиссуру с сомнительными эстетическими результатами.

Примечательно, что гнобили Бондарчука заочно — на революционный съезд кинематографистов его не пустили, не выбрав делегатом. Конечно, бунтари от кино не расправлялись с Бондарчуком лично — в нём видели прежде всего знак, олицетворение циничной идеологии киноначальства, согласно которой одним незаслуженно доставались звания и привилегии, а другим — разгромы и полка. Да и потом почему бы киногенералу не освободить нагретое место? Вот только занять его впоследствии оказалось некому…

В Бондарчуке всё было «правильно», начиная с происхождения. Родился в семье двадцатипятитысячника, таганрогского рабочего, отправившегося по призыву партии поднимать украинское сельское хозяйство и возглавившего колхоз. Актёрская карьера Сергея Бондарчука началась с ролей принципиальных и решительных партийцев, подпольщиков, орденоносцев.

Однако высочайшее внимание на актёра обратили после роли поэта Тараса Шевченко в одноимённом фильме Игоря Савченко. Сталин, увидев Бондарчука на экране, довольно заметил: «Вот настоящий народный артист». И в 1952-м, когда актёру едва стукнуло тридцать два, он получил народного артиста СССР, а также Государственную премию имени генералиссимуса. Парадокс ситуации заключался в том, что в «Тарасе Шевченко» Бондарчук сыграл не проповедника панславянских идей и свержения самодержавия, а бескомпромиссного диссидента, который уже одним фактом своего существования способен нанести урон любой империи. Но именно с этого момента начались стремительное восхождение Бондарчука на советский кинематографический олимп и столь же стремительно растущая неприязнь коллег. Георгий Данелия вспоминал, что нередко заставал Бондарчука, когда он небритым лежал на диване и риторически вопрошал: «За что они меня так все ненавидят?»

Весь кинематографический истеблишмент так или иначе фигурировал в пикантных слухах и невероятных сплетнях околокиношной тусовки. Но Бондарчук представал в них настоящим деспотом и монстром. Рассказывали, например, что он буквально заставил Андрея Тарковского снимать Наталью Бондарчук в главной роли в «Солярисе». Окружение Тарковского этот слух упорно отрицает. Некоторые участники съёмок вспоминают, что в 1972-м, увидев «Солярис», Сергей Бондарчук заплакал и спросил дочь: «Что же ты теперь будешь играть?»

Позже, в 1983-м, Тарковский был уверен, что не получил за «Ностальгию» главный приз кинофестиваля в Каннах, потому что входивший в фестивальное жюри Бондарчук голосовал против. Отар Иоселиани и Вадим Юсов утверждают обратное, но установить, насколько это соответствует истине, сегодня уже невозможно.

Самой нелепой выглядит история про то, как Бондарчук ходил жаловаться в ЦК на Андрея Кончаловского, у которого снимался в роли Астрова в «Дворянском гнезде». Бондарчук настучал, что Кончаловский, де, «снимает антирусский фильм». Тем не менее это чистая правда. Бондарчук нешуточно повздорил с Кончаловским, отказавшись играть режиссёрскую трактовку Астрова как сломленного человека, который заливает алкоголем осознание обречённости и опустошённости. Потому что для Бондарчука в Астрове важна была хрестоматийная реплика: «В человеке всё должно быть прекрасно, всё: и лицо, и душа, и одежда, и мысли». Актёр бдительно отсматривал рабочий материал всех своих сцен и зло выговаривал режиссёру: «Как ты меня снял?! Это не моё лицо, это — жопа!»

В 1990-х, когда вернувшийся в Россию Кончаловский и «развенчанный» Бондарчук встретились на кинофестивале в Сочи, Андрей Сергеевич поинтересовался у Сергея Фёдоровича, зачем тот жаловаться-то ходил. Бондарчук грустно посмотрел и ответил: «Дурак был».

Никита Михалков признавался: он не стал бы снимать Бондарчука в своих картинах, мотивируя это тем, что вдвоём им было бы тесно на площадке. Михалков умолчал о том, что Бондарчук был не его актёром. Это актёр пережимов, пафоса. Да, пафос у Бондарчука органичен, естественен. Пафос как откровение человека, осознавшего свою сопричастность вселенскому мирозданию. Но куда такое впихнёшь, в какое кино втиснешь?

После итальянского неореализма, открывшего «жизнь как она есть», академизм большого стиля советского кино, который Бондарчук воплощал в своих актёрских работах, начиная с «Молодой гвардии» Сергея Герасимова, выглядел уже полной архаикой. Дальнейшее существование Бондарчука-актёра должно было оказаться под большим вопросом. Но он нашёл свой особый путь ещё в конце 1950-х, дебютировав в режиссуре экранизацией «Судьбы человека» Михаила Шолохова, где сыграл и главную роль, Андрея Соколова. В Соколове нет ничего героического. Он один из миллионов людей, чью жизнь искалечила война. Один из миллионов пленных, которых по возвращении на родину в лучшем случае сажали. Один из миллионов оказавшихся на пепелище солдат, которым надо найти в себе силы начать всё сначала.

Бондарчук играл Соколова предельно сдержанно, почти скупо. Русский мужик терпелив, но упрям. Может назло немецкому ворогу выпить залпом три стакана водки не закусывая. Может снести адский труд и адские муки ради того, чтобы снова увидеть семью. И даже лишившись всего, ради чего жил и страдал, не утратит в своей истерзанной душе способности любить.

Увидев «Судьбу человека», патриарх неореализма Роберто Росселлини пригласил Бондарчука сыграть в фильме «В Риме была ночь» практически ту же роль — сбежавшего из немецкого лагеря пленного русского солдата Фёдора. Причём, добиваясь естественности, Росселлини не дал актёру текст роли и предложил импровизировать. На крупных планах видно, как теряется Бондарчук без привычной словесной подпорки, но именно этого и требовалось Росселлини. Именно русский должен был мучительно преодолеть языковой барьер не словами, а чем-то не поддающимся вербализации и логике, из серии «умом Россию не понять».

Всё же в ролях у других режиссёров Бондарчуку не хватало вселенского масштаба человеческой судьбы. И власть предоставила ему карт-бланш. После успеха «Войны и мира» Кинга Видора (с Одри Хепбёрн в роли Наташи Ростовой и Генри Фондой — Пьером Безуховым) советскому руководству не терпелось предъявить миру собственную экранизацию главного русского романа. Так Бондарчук получил возможность осуществить замысел, к которому без всесторонней безоговорочной поддержки властей не смог бы даже приступить. Семь лет подготовительных работ и кинопроизводства, 120 тыс. статистов, 35 тыс. костюмов, специально созданный для съёмок кавалерийский полк. Панорамы сквозь облака, двойные-тройные «экраны» с параллельным действием, грандиозные массовки, вошедшие в Книгу рекордов Гиннесса…

Сам Бондарчук, сыграв в «Войне и мире» неуклюжего Пьера Безухова, произнёс ту знаменитую реплику, которая стала для этого фильма самой главной: «Заперли меня. В плену держат. Кого? Меня. Меня! Мою бессмертную душу! И всё это моё. И всё это во мне. И всё это я!»

Космос души как сопряжение истории и судьбы, пространства и человека — вот что было важно Бондарчуку в «Войне и мире». Он словно вступал в спор с бердяевским высказыванием «русская душа ушиблена ширью», с тем, что необъятные пространства «теснят русского человека» и он, «человек земли, чувствует себя беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их», да и «в собственной душе чувствует он необъятность, с которой трудно ему справиться».

Бондарчук был при дворе, но никогда не был придворным. Мог поставить на место зарвавшегося киноначальника. Мог позволить себе снимать о том, что ему действительно важно. Он не сделал ни одного фильма о современности, в котором пришлось бы показывать руководящую и направляющую роль партии. Не снял ни одной парадной картины о войне — его герои оказывались либо в плену, либо в трагическом отступлении. Вместо очередной парадной заказухи к юбилею Победы экранизировал роман «Они сражались за Родину», который Шолохов не завершил, так как понимал, что при нынешнем режиме такой роман никогда не будет опубликован.

Поначалу фильм даже не хотели выпускать, поскольку в нём «искажалась историческая правда» — на полях сражений Великой Отечественной у Бондарчука не оказалось не то что ни одного генерала, но даже какого-нибудь вшивого политрука. Помог бывший политрук Брежнев, который заметил: «Войну выиграли не генералы». Фронтовик Бондарчук сам принадлежал к «поколению лейтенантов» — тех, кто на себе испытал всю «окопную правду» войны, грязь, кровь, вшей, всю бессмысленность и жестокость убийств. В своём фильме «Они сражались за Родину» он сыграл беспартийного рядового Ивана Звягинцева. Опустошённый и оглушённый пеклом войны, Звягинцев безмолвно взывает к Богу: «Господи, за что ты меня оставил?»

Бондарчук был человеком глубоко верующим, дружил со священниками (папа римский ещё в советские годы предложил ему келью в Ватикане, куда режиссёр мог приехать в любое время). В его фильмах крестились, молились, служили молебны и всё явственнее проступал вопрос о цене богооставленности: всё ли дозволено, если Бога нет? Бондарчуку это сходило с рук — власть не могла потерять главное художественное доказательство собственной легитимности.

В 1986-м, когда на экраны потоком хлынули крамольные полочные и обличительные перестроечные фильмы, Бондарчук снял пушкинского «Бориса Годунова». Годунов у режиссёра не был коварным иродом, он оказался жертвой истории, которая взяла его в оборот, сдавила в тисках. Бондарчук прочёл «Бориса Годунова» как эпическую элегию, песнь о предательстве и прощении.

На картину обрушились упрёки в театральности, помпезности и архаичности. Но театральная замкнутость была обусловлена сюжетом — историей пленника судьбы, а о новом времени фильм рассказывал глубже, чем иные перестроечные фильмы: шквал необратимых перемен сметает вековые дубы — щепки всплывают.

Ни коллективный разгром «Бориса Годунова» в прессе, ни обструкция, устроенная режиссёру на V съезде кинематографистов, на первых порах не поколебали положения и убеждений Бондарчука. Он по-прежнему оставался членом коллегии Госкино, входил в правление «Мосфильма», возглавлял творческое объединение «Время», кафедру актёрского мастерства во ВГИКе. По-прежнему категорически выступал против засилья «эстетского, антигуманного, антинародного» (!) кино, против попыток «отделить кинематограф от государства», не понимая, что сама система, модель которой он воплощал собой половину отпущенного этой системе срока, доживает последние дни.

В начале 1990-х, когда Бондарчук хотел взяться за экранизацию «Тихого Дона», он уже не встретил былой всесторонней поддержки. «Тихий Дон» снимался на иностранные деньги с иностранными актёрами — без должной юридической защиты. В результате банкротства продюсера весь отснятый материал оказался под арестом. Бондарчук успел завершить съёмки, но больше в этой ситуации он ничего сделать не мог.

В 1994-м Сергей Соловьёв, возглавив российский Союз кинематографистов, пригласил Сергея Бондарчука в числе других персон нон грата V съезда на «чаепитие», с тем чтобы извиниться за допущенные по отношению к ним «перегибы». По воспоминаниям Соловьёва, «прошло всё довольно кисло», старики «с трудом пили водку, а уж закусывали совсем без всякого желания». Однако Бондарчук, по уверениям близких, простил вчерашних хулителей и даже принял предложение Соловьёва стать его первым замом.

1994-й был годом ухода великих: Евгений Леонов, Иннокентий Смоктуновский, Николай Крючков, Тенгиз Абуладзе, Олег Борисов, Юлий Райзман. В том же 1994-м умер Сергей Бондарчук — так и не осуществив заветные замыслы, экранизации «Тараса Бульбы» Гоголя и «Божественной комедии» Данте, так и не дождавшись освобождения «Тихого Дона». Через десять с лишним лет, когда семья режиссёра неимоверными усилиями добьётся возвращения материалов фильма в Россию и «Тихий Дон» наконец-то покажут зрителям, критика обрушится на картину так, словно перестроечная свара ещё не окончилась.

«Тихий Дон» действительно не причислишь к шедеврам. И возможно, этот фильм не стал бы шедевром даже в том случае, если бы постпродакшен сделал сам Сергей Бондарчук, а не его сын. Но картина уже вошла в историю отечественного кино — как последнее высказывание режиссёра, чьё имя от этой истории неотделимо.

CHASKOR.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе