Посильнее «Фауста» Гете

Венецианский фестиваль в общем-то уже заканчивается, силы на исходе, поэтому просмотр долгожданного «Фауста» Александра Сокурова для многих обернулся серьезным испытанием


«Фауст» открывается сценой аутопсии, которая оборачивается сценой поисков души. И в печенке нет? И в сердце? И в кишках? Человека орган за органом выпотрошили, и, выходит, никакой души там действительно нет. Вообще, вся первая половина фильма Александра Сокурова удушающе, мучительно телесна, персонажам в кадре тесно, пытаясь разойтись в крошечных низких комнатах, они трутся плечами и кряхтят, пахнут, мучаются газами и вздутием, смывают с себя грязь, чтобы потом выпить воду, нюхают носки. Тут буквально нечем дышать, а когда в кадре впервые появляется некий Маурициус, нелепый субъект с хвостом, изображение к тому же искажается и начинает сжиматься, как будто кто-то сплюснул его ладонями. Мгновенно возникает чувство, что в венецианском зале Дарсена сделался низкий потолок и заодно кто-то перекрыл доступ воздуха (накануне показ китайского фильма был прерван из-за дыма, все в панике выбежали на улицу).


Но душит «Фауст» для того, чтобы разжать объятия и впустить в картину воздух в конце: когда доктор Фауст подпишет с Маурициусом контракт и получит то, за что в интерпретации режиссера Сокурова и сценариста Арабова и заложил свою душу, — ночь с Маргаритой. Мгновение, которое останавливает для Фауста дьявол, и вправду легкое, как дыхание, и глубокое, как зеркало озера, в которое проваливаются Маргарита и Фауст. Кажется, оно стоило контракта. Как точно стоило оно пути, который проходит вместе с Фаустом сокуровский зритель. Что, разумеется, никак не делает популярную тут шутку про сходство финала «Фауста» с путешествием Фродо и Горлума во «Властелине колец» менее справедливой или смешной.


Сокуров называет снятого на немецком языке по сценарию Юрия Арабова «Фауста» не столько экранизацией Гете, сколько четвертой, заключительной частью тетралогии: «Молох», «Телец», «Солнце» и вот теперь «Фауст». Сокуровская серия посвящена власти и личной ответственности человека за мировое зло — в его персонажах нет ничего инфернального, они вдыхают и выдыхают как тысячи других, и тем не менее только в них самих источник земного зла и страдания. Конечно, точкой в этой истории должен был стать «Фауст», заново изобретенный, переосмысленный, со смещенными акцентами. Мефистофель (его сыграл известный по театру Derevo Антон Адасинский) тут никак не могущественная «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», он — пшик, ноль, чертик из табакерки. И уж точно недостаточно сильный противник, чтобы уступить ему свою душу. Дьявол у Сокурова жалок и глуповат, и, конечно же, не он соблазняет Фауста — Фауст соблазняет сам себя.


Показ «Фауста», на котором не привыкшие к подвигам усидчивости зрители разговаривали и ходили на улицу, закончился тем не менее долгими аплодисментами, а на пресс-конференции режиссера называли «маэстро». И если это можно считать заявкой на награды, то вот она.


Леля Смолина


Ведомости


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе