Ни пуха ни пера

Режиссер Гарри Бардин: «На «Гадкого утенка» Минкультуры дало мне миллион долларов. Остальные полмиллиона собирал я как продюсер по маленьким кусочкам — ходил упрашивал, умолял, валялся в ногах, облизывал ботинки» 

Всемирно известный режиссер-аниматор, лауреат множества фестивалей, обладатель «Золотой пальмовой ветви» Гарри Бардин пополнил список своих мультхитов «Гадким утенком». После «Летучего корабля», «Конфликта», «Банкета», «Серого волка энд Красной Шапочки» это его первая полнометражная картина — социально-философский мюзикл на музыку Чайковского. В прокат она выйдет в сентябре. А пока «Гадкий утенок» улетел на фестиваль в Локарно, где состоится его мировая премьера. Перед отъездом Гарри Бардин признался «Итогам», что такую тяжелую штангу выжимают один раз в жизни.

— Гарри Яковлевич, вы сильно переписали Андерсена под себя?

— Андерсен — жесткий сказочник, очень. Он говорит всерьез о том, что жизнь сложна и жестока. И не надо надеяться, что добро всегда будет побеждать зло. Надо быть стойким, как оловянный солдатик. Эта интонация для меня была важна, потому что в фильме рассказывается о том, как формируется характер. О том, как трудно жить неординарному человеку. Там, конечно, может быть несколько пластов прочтения. Гадкий утенок — он и инородец, и непохожий на всех, и талант, которому приходится бороться с окружающей серостью. В сущности, я серьезно переписал сказку Андерсена. Но зато оставил его финал — гадкий утенок становится прекрасным лебедем.


— Что, были возможны варианты?

— Конечно. Не все гадкие утята превращаются в лебедей. Это суровая правда жизни. Однако мой фильм при любых прочтениях — сказка. Поэтому в нем все кончается хорошо.

— Понятно, почему возник Чайковский. Хотя аранжировки ревнители классики вам еще поставят на вид.

— Конечно, где гадкий утенок, там и «Лебединое озеро». Но потребовались мелодии еще и из «Щелкунчика», потому что они хорошо ложились на драматургию. Аранжировки делал мой давний друг композитор Сергей Анашкин. И я не думаю, что его переложение музыки Чайковского может кого-то задеть. Вот когда я попросил записать музыку со своим оркестром Володю Спивакова, он сказал, что не станет этого делать, если Чайковского покорежат. Партитура ему понравилась, и он даже попросился озвучить кого-то из персонажей. Ему достался Петух.

— Чего стоит снимать мюзикл с участием кур, уток и петухов? У вас же там уникальные куклы сделаны.

— Уникальные — не то слово. Все сделано из настоящего материала, который предоставил нам перьевой олигарх Андрей Разбродин.

— Бывают перьевые олигархи?

— Он главный поставщик наших перьев за рубеж. Я ему написал размеры, нужные для работы. И через две недели у студии стояла машина, а в ней — восемь огромных целлофановых мешков с наклейками 1 см, 1,5—2 см, 2,5—3 см. Мои девочки-мастерицы красили их в нужный цвет и обклеивали кукол. Мало того что каждое перо клеится отдельно, под ним фольга, чтобы оно могло топорщиться, подниматься, опускаться, играть. Каждое перышко на экране — золотое, столько труда в него вложено.

— Сколько вы работали над фильмом?

— Шесть лет. Три года шли только съемки. Все остальное — подготовительный период и постпродакшн.

— Меня всегда интересовал вопрос: что делает режиссер в анимации, если в титрах — несколько человек мультипликаторов?

— Режиссер придумывает весь фильм и держит его в голове целиком. Для начала я должен разложить этот воображаемый мир на сцены и сыграть их с секундомером как актер. Попутно делаю раскадровку и работаю с музыкой. Для «Гадкого утенка» я четыре месяца слушал Чайковского изо дня в день. А вот когда все выстроено и записано на бумаге, когда я уже не в неглиже, а в доспехах и вооружен хлыстом с брандспойтом, то иду к мультипликатору.

— Неплохая экипировка!

— Да они же настоящие звери! Если чуть дрогну, тут же сожрут. Я должен знать, ночью меня разбуди, что и в каком месте, на какой секунде происходит в фильме: на 27-м кадре он поднял голову, на 42-м повернул ее. А еще нужно точно рассчитать, кому из них лучше сыграть какую сцену как актеру. Потому что каждый мультипликатор силен какой-то своей индивидуальной стороной. Я эти амплуа должен учитывать, как в театре при распределении ролей. А потом уже мультипликатор идет, оснащенный моим заданием, к макету, и дальше начинается волшебство, тайна, когда остаются только мультипликатор, кукла, кадр. Это почти интимное действо.

— Но вы можете забраковать снятую сцену?

— В таких случаях я говорю «в кассу» или «не в кассу». Бывают, конечно, пересъемки, потому что компромиссов я не люблю. Фильм должен быть выстроен так, чтобы у зрителя возникало ощущение, что все сделано одной рукой.

— Сколько времени занимает снять, скажем, минуту?

— Минуту? О чем вы говорите! Сцена длится секунд десять. Она снимается три дня. Так что у мультипликатора эмоции как бы в рапиде — он их тянет, пока не добьется результата.

— Вы готовы еще раз снять большое кино?

— Нет. Это штанга, которую можно поднять раз в жизни. Сейчас я просто на нуле. Мы до последней копейки вложились в это кино. Правда, в отличие от своего сына Павла я хоть квартиру не продал, как он, когда делал «Россию 88». У меня вынужденный отпуск, у моих сотрудников тоже, потому что мне им платить нечем.

— Сколько сотрудников на вашей студии «Стайер»?

— За стол садятся 20 человек.

— Вы имеете в виду за рабочий стол?

— Нет, за обеденный. А вообще сотрудников 26.

— Как студия вообще продержалась двадцать лет?

— Про инвесторов говорить не приходится. Всегда помогало Министерство культуры, потому что на 70 процентов финансировало анимационные фильмы. На «Гадкого утенка» Минкультуры дало мне миллион долларов. Остальные полмиллиона собирал я как продюсер по маленьким кусочкам — ходил упрашивал, умолял, валялся в ногах, облизывал ботинки. Нет, конечно, мир не без добрых людей.

— Вообще это удивительно. Ваши коллеги пишут письма президенту и премьеру, говорят, что анимация у нас почти погибла. А вы снимаете и выпускаете на большой экран полный метр.

— Я письма не подписывал. Но пришел на круглый стол, который собрали на этой волне. Понимаете, драма в том, что между нами, сидящими там, не было консенсуса, общего взгляда на проблему. Почему? Потому что есть разные направления мультипликации. Есть индустриальная, которая в соответствии с духом времени делает продукт для телеканалов. Но есть и другое направление, которое я исповедую, — не формат, а искусство. Формат сегодня оказался полнометражным. Но мультипликация сильна именно коротким метром, притчей, метафорой. Она этим завоевала место под солнцем. Согласитесь, что «Историю одного преступления» Федора Хитрука трудно представить полнометражным фильмом. Хотя там очень многое сказано. Другое дело, что сегодня мы вынуждены выживать в условиях рынка. Но он ударил по главному, по тому, что может быть нашей национальной гордостью, — по искусству. Ну, появилась у нас православно-патриотическая полнометражная анимация, сделанная по американским шаблонам. Вроде окупается. Но разве по ней будут судить о нашем времени?

— А по чему?

— По фильму «Моя любовь» Саши Петрова, по «Туалетной истории» Кости Бронзита, по фильму Вани Максимова «Дождь сверху вниз». Слава богу, еще живы те, кто понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Можно было бы создать академию для подготовки мультипликаторов, художников, режиссеров. Сделать полигон для молодых. Там могло бы быть и коммерческое, индустриальное направление, и лабораторные опыты, и фестивальное кино. А нам предлагают только упереться в 3D с очками на носу. Это мода, аттракцион. Не более. Она пройдет. Беда, что у нас нет государственной политики в области кинематографа.

— Как это нет, а созданный фонд, реформа госфинансирования?

— Фонд не решит тех проблем, в которые мы все упираемся. Будет просто растаскан бюджет на какие-то проекты. Государственная политика означала бы другое. Например, вливание средств в строительство специальных мультиплексов, специальных кинотеатров. Детских, специализированных, типа того, чем были в советские времена «Пионер», «Орленок», малый зал «России», «Баррикады». Там могут идти программы из фильмов, которые сегодня называют «неформат». Мультипликация ведь бывает и детская, и недетская. Тут можно вполне попытаться конкурировать с голливудскими аттракционами.

— Не пойму, вы оптимист или пессимист?

— Если здесь живу и не уезжаю, то думаю, что я оптимист.

— Значит, все-таки у вас должен быть в голове новый замысел.

— Сначала было ощущение, что я свалил с плеч глыбу и провалился куда-то в пыльный подвал, сижу в темноте, полная депрессия. А потом пришла идея, что-то забрезжило. Я как тот, который собрался вешаться, вдруг увидел окурок на шкафу, раскурил — и вроде жить можно. Появилась у меня идея, и я уже ею живу, обминаю ее. Это будет 10-минутный фильм. Откуда возьму под него деньги, пока не знаю. Но команду под свои знамена соберу.

Ирина Любарская

Итоги.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе