Чудеса дрессуры

«Из всех искусств для нас важнейшим является кино», — говаривал товарищу Луначарскому товарищ Ленин.
Позднее шутники приделали к сентенции хвостик: «и цирк».
Фото: youtube.com


Ближе к концу советской эпохи, впрочем, в переделанном лозунге стал улавливаться и какой-то другой, настоящий смысл — сегодня, спустя почти три десятилетия после распада СССР, историки кино пытаются его вычленить. Литературный критик Константин Мильчин представляет книгу недели — специально для портала iz.ru.


«Из всех искусств для нас важнейшим является кино», — говаривал товарищу Луначарскому товарищ Ленин. Позднее шутники приделали к сентенции хвостик: «и цирк». Ближе к концу советской эпохи, впрочем, в переделанном лозунге стал улавливаться и какой-то другой, настоящий смысл — сегодня, спустя почти три десятилетия после распада СССР, историки кино пытаются его вычленить. Литературный критик Константин Мильчин представляет книгу недели — специально для портала iz.ru.


Денис Горелов
Родина слоников
М.: Флюид ФриФлай, 2018

«Плохое кино куда характерней хорошего» — пишет в самом начале книги ее автор кинокритик, вернее, киноисторик, вернее, киноосмыслитель Денис Горелов. Для кого-то плохое, ну хорошо, «среднепроходное», как пишет Горелов, это возможность отключить мозг и отдохнуть. Для Горелова плохое кино — это способ рассказать об ушедшей эпохе. Город засыпает, просыпается исследователь кино. И начинает долгий и веселый рассказ о советском палеозое, о динозаврах, которые в нем жили, о кино, которые эти динозавры снимали, о том, как это кино смотреть, о том, каким был динозавр Эйзенштейн, а каким — динозавр Пырьев. Кстати, кино — это еще и способ рассказать про быт динозавров. В хорошем кино быта мало, в плохом кино подробностей много. Вплоть до цен на чай и азу в столовой. Кино помнит всё, нужно просто дать ему шанс рассказать. «Скажи мне, что народ смотрит в свободные часы, и я скажу, где же у него кнопка, мало ли в Бразилии Педров и зачем Володька сбрил усы».

Кино — это источник информации и способ объяснить, как была устроена советская жизнь во всем ее великолепии и нищете, прекрасности и ужасности. Горелов занимается этим достаточно давно, как минимум с начала 1990-х, когда он по свежим следам начал писать историю советского кино. Его программные тексты о том, почему народный и простенький на первый взгляд Гайдай точнее, серьезнее и сложнее интеллигентского Рязанова, тогда бурно обсуждались. Тогда все искали, как правильно говорить о только что ушедшей эпохе, — одни ругали, другие хвалили. Горелов предложил свою версию — сочетание холодного расчета аналитика и горячего пера талантливого публициста.


Фото: prochtenie.ru


Прошло больше двадцати лет. Недавняя эпоха стала давней. От нас до СССР как до динозавров, но как писать про этот ископаемый мир, так пока и не поняли. Горелов гнет свою линию — не оценивать, а описывать. Бесстрастные факты и страстное изложение.

С анекдотами. «Сын детской поэтессы из книжки Яана Раннапа «Ефрейтор Йымм» ревел белугой всякий раз, как выходил новый сборник маминых стихов. Общественность тотчас узнавала, кто покрасил петуха в зеленый цвет, а кто за штаны прибил сестру к забору. Его имя Тыну рифмовалось с половиной эстонского словаря. Ему хотелось удавиться и осиротеть».

С констатацией удивительных, сейчас непонятных подводных течений. «В 50-е милиционер был букой, ведьмаком, мужиком-ягой. Им пугали неслухов и неумытых поросят: придет — заберет. Ждать от милиции добра было пределом наива и бытовой неосмотрительности. Все маленькие дети из книжек Николая Носова прятались от нее под кровать и ни в какую не хотели верить россказням про дядю Степу. Потому что дяди Степы на самом деле приходили и забирали».

С некоторым амикошонством по отношению к классикам, впрочем, в пределах здравого смысла и здравого стиля. «Сергей Михалыч Эйзенштейн очень любил дохлых детей. Хлебом не корми — дай паровозом истории крошку переехать, черным силам реакции спиногрыза скормить. Кинет, бывалоча, малютку сатрапам под нож, опрокинет колясочку — и ну убиваться, ну неистовствовать, ну в колокол бить: «Нет самодержавию!»

Это история кино, и история страны под одной обложкой. Причем не история съездов, пленумов и военных побед. В чем-то «История слоников» сродни проекту «Намедни» Леонида Парфенова, только здесь отправной точкой и финишным пунктом становится кино.

Идеи и взгляды Горелова не вписываются ни в одну из готовых концепций и схем. У него советская эпоха не золотой век и не рай на земле, но и не ад, он не описывает чернуху, но и никем, кроме отдельных режиссеров, не восторгается. У нас была эпоха. Иногда такая, а иногда такая. Вот теперь и живите с этим. И кино смотрите. Возможно, это самый здравый подход.

Автор
Константин Мильчин
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе