«Я не слова ищу — скрытую за словами тайну»

Елена Константинова о писателе и поэте Владимире Корнилове.
Фото: Игорь Пальмин/ предоставлено автором



И, с действительностью ссорясь,

От себя не отрекался —

Эти строки из ранних стихов о Тиле Владимира Корнилова (29 июня 1928 — 8 января 2002) довольно точно выражают суть жизни и творчества самого поэта. Его слово просторно «для счастья и мук». А стихи — продолжение души.

О себе в предисловии к книге «Самые мои стихи» Владимир Корнилов написал так:

«Я родился в 1928 году в семье инженеров-строителей. От матери (она умерла, когда мне было восемь лет) осталась этажерка со стихами, и я прочёл их раньше, чем Марка Твена и Жюля Верна. Меня удивляло, как в коротких строчках умещается так много… Всё непонятное (например, у Светлова: «Пока Достоевский сидит в казино…») выяснял по растрёпанному словарю Павленко и, мне кажется, большинство сведений почерпнул из стихов.

Привыкший с детства развинчивать, чтобы узнать их секреты, заводные игрушки, часы и детекторные приёмники, я то же самое, правда, мысленно, начал проделывать со стихами. Иногда они расшифровывались, как ребусы. Так, «Синие гусары» Асеева, несмотря на звонкость, никакой тайны не содержали; светловская «Гренада» — тоже. А вот в строчках Светлова:

Ночь звенела стременами,

Волочились повода,

И Меркурий плыл над нами —

Иностранная звезда.


 или Тихонова:

Как пленительные полячки

Посылали письма ему,

Как вагоны и водокачки

Умирали в красном дыму, —

несмотря на внешнюю простоту, красота была необъяснимой.

В 1945 году я чудом поступил в Литературный институт. Чудом — потому, что законченных стихов у меня тогда не было. Я переписал несколько отрывков своим ужасным почерком, и приёмная комиссия не разобрала не только их, но даже моего отчества; она решила, что я сын расстрелянного поэта Бориса Корнилова: в те летние месяцы после победы все ждали благодетельных перемен".

В 1950 году Владимир Корнилов был призван в армию. Через год в армейской газете впервые напечатал свои стихи. Правда, сам он считал, что его поэтический дебют, поскольку армейские газеты мало кто читал, состоялся в 1953 году в «Литературной газете». Известность получил после публикации поэмы «Шофёр» в сборнике «Тарусские страницы» (1961).

Первая книга стихов «Пристань» вышла в 1964 году. В 1967-м вторая — «Возраст». И та и другая «вычищены» цензурой. Две предыдущие — «Повестка из военкомата» (1957) и «Начало» (1958) — рассыпаны.

Начиная с 1966 года, после ареста Ю. Даниэля и А. Синявского, Владимир Корнилов подписывал письма в защиту диссидентов, среди которых часто были писатели.

С 1974 года начал печатать на Западе отвергнутую советскими издательствами прозу: повести «Без рук, без ног» (1965) и «Девочки и дамочки» (1968), роман «Демобилизация» (1971), повесть «Рыжикан» (1975), роман «Каменщик, каменщик…» (1974-1978), а также новые стихи.

В 1977 году после мартовского письма в защиту академика А. Д. Сахарова его исключили из Союза писателей (восстановлен в 1988-м). О своей жизни в те годы скажет:

Вроде ты живой и весь

И душой и телом здесь,

А сдаётся, что исчез

С горизонта.


 Или так:

Жизнь была не нянька,

А скорей — лишенка…


И опять же, его слова о Тиле cправедливы и для него самого:

Но на свете извечно правы

Не склонившие головы.

Имя поэта, отсутствовавшее в текущей отечественной литературе почти двадцать лет, вернул читателям журнал «Знамя», напечатав в конце 1986 года подборку его стихов.

В 1991-м Владимир Корнилов издал своё первое «Избранное». Среди его других поэтических сборников «Надежда» (1988), «Музыка для себя» (1988), «Польза впечатлений» (1989), «Самые мои стихи» (1995), «Суета сует» (1999; премия «Венец» Cоюза писателей Москвы), «Вольная поэзия России» (2000), «Перемены» (2001). Посмертно в ИД «Хроникёр» выпущено Собрание сочинений в двух томах (2004).

…Владимир Корнилов дважды откликнулся на мою просьбу об интервью. И в тот и в другой раз при этих интервью присутствовала его жена — переводчик Лариса Беспалова. Время от времени она что-то добавляла, комментировала, уточняла. Трудно было не почувствовать единения, крепкой незримой духовной связи этих двоих людей. Неудивительно, что ёмким словом «Двое» Владимир Корнилов назвал одну из своих коротких поэм 1998 года, где проговаривает много личного:

Двое ещё не стая,

Но понадёжней стай…

Я тебя не оставлю,

Ты меня не оставь.

Тьму пережив годин,

Пожив своё с лихвою,

Понял: один плюс один

Меньше куда, чем двое.

В цифре той смыслов столько,

Что захватило дух…



Верен годам, лишь тобой осиянным,

И не вернусь к предыдущим годам.

Понял, что ты мне дана талисманом,

Но не пойму, для чего тебе дан…


А вот строки из его стихов «Париж» (1996), опять же обращённые к жене:

Мы вместе давным-давно,

И ты всё родней и ближе…


 А так он писал в 2001-м, незадолго до смерти:

Это ты меня спасла

И от смерти и от жизни,

Полной мелкой укоризны,

Недоверия и зла.

Ты меня спасла одна

От гордыни и от зелья,

От унынья и безделья,

От падения и дна.

И не то, чтобы кляня,

И не то, чтобы неволя

От безволья и подполья

Тоже ты спасла меня.

(«Спасенье»)


 Cлавно с тобою было

И одиноко врозь.

Время, сжимая в пясти,

В пыль нас могло б стереть,

Но оставалось счастье

Всё ж сообща стареть.

(поэма «Боль»)


<…> в любую погоду

Кляня до потери сил

Всякую власть без разбору,

Тебя лишь боготворил.

(«Не было аналоя…»)


Владимир Корнилов посвятил Ларисе Беспаловой и книги — «Избранное», «Суета сует», «Перемены», том «Поэзия» из упомянутого двухтомника. Ей первой читал только что написанное. Её мнением, что видно даже из стихов, очень дорожил.

Это был поистине союз любви — друг к другу, к дочерям, к книгам. Объединяло и общее отношение к тому, что происходило и происходит в стране.

Как начался их роман?

— Он начался странно, — говорит Лариса Георгиевна. — Никогда не видя меня и не будучи со мной знакомым, Володя стал мне звонить и назначать свидания. Я на его просьбы никак не откликалась.

Нас представил друг другу, пригласив в гости, наш общий знакомый. Провожая меня в тот майский вечер 1960 года, Володя по пути сорвал с клумбы какие-то цветы и сказал, что хочет показать мне свои стихи. О том, что я запойный читатель, он ещё не знал. Вскоре при встрече отдал мне небольшую сброшюрованную стопку листочков со стихами. Войдя в дом, я тут же начала их читать. Они так меня захватили, что прочла не отрываясь всё до конца, забыв снять пальто. Рассказала об этом Володе. Моя читательская реакция его впечатлила.

Потом, когда в ноябре 1963 года мы поженились, я не раз спрашивала Володю, почему он тогда так настойчиво мне названивал. Он отмалчивался. И только перед самой смертью признался в том, что обо мне ему лирически рассказал один его друг, и он очень захотел со мной познакомиться.

В стихах Владимира Корнилова немало размышлений о поэзии, невольно образующих цикл, подобный ахматовскому «Тайны ремесла». Его общение с Ахматовой началось заочно — с чтения её стихов «в первой юности», как он напишет, уже будучи знакомым с Анной Андреевной лично, в стихах «Анне Ахматовой». Ему было тогда тридцать три.

Ваши строки невесёлые,

Как российская тщета,

Но отчаянно высокие

Как молитва и мечта,

Отмывали душу дочиста,

Уводя от суеты,

Благородством одиночества

И величием беды.



Только-только их прочёл —

Вслед, не думая об участи,

Заколдованный пошёл.


 Именно Ахматова в 1965 году дала Владимиру Корнилову рекомендацию в Союз писателей. И видимо, не без влияния Ахматовой и всей русской поэзии у него такая высокая требовательность и взыскательность к себе как поэту. А назначение поэзии видел в том, чтобы «пристальнее всмотреться в человека, обратиться к отдельной личности».

Вот как, например, как Владимир Корнилов определяет, что есть стих:

<…> Он лишь точка встречи

С тем, что никогда не прилетало.


Сравнивал стих с убогой шахтой — «Куда опускаешься весь».

И в собственном этом забое,

На самой его глубине,

Он может остаться с собою

И с вечностью наедине.

(«Забой»)

Так говорил о слове:

Сущего первооснова,

Хоть не кислород-азот,

И при том уйти готово

Далеко за горизонт.

Бездорожье и дорога,

Ты в череде любых эпох

У убогого — убого,

А у щедрого — как Бог.



Ты столетия в ответе

За свершенья и за бред:

Ведь на целом белом свете

Ничего сильнее нет.

(«Слово»)

Так — о рифме:

Рифма, ты и соблазн, и сглаз,

Ты соблазном и сглазом сразу

Отравляешь лирикой нас,

И несём её, как заразу.



Рифма…

…жизнь без тебя пуста,

Хоть намучаешься с тобою.

(«Рифма»)


А его отношение к литературному труду можно, наверное, объяснить такими строками:

Запросто, спроста,

С самого начала,

С чистого листа,

Будто прожил мало,

Заново начну

Исповедь и сразу

Прошлое смахну,

Как княжну с баркаса.

Повторенье — сплошь

Прописи и басни,

А они, как ложь,

Для души опасны.

Лучше уж в бреду,

Позабыв о плане,

Сходу поведу

Самораспинанье.

Ужас — не успеть —

Больше не колышет…

Всё, что нужно, смерть

За меня допишет.

(«Чистый лист»)

Или:

Всё уменье — забудь и оставь,

Как бы громко оно ни звучало!..



…меня «не могу»,

«Не умею» — всегда вдохновляло.

(«Инерция стиля»)

Рассуждения такого рода находим и в эссе Владимира Корнилова. Их названия говорят сами за себя: «О поэтах, стихах и мемуарах» (2000), «Поэзия — предмет капризный…» (2001).

В одном из тех интервью, оказавшемся последним, наш разговор с Владимиром Корниловым шёл о разном. Удивительно, но ответы этого поэта, невольно проявляющие его характер, жизненную позицию, не потеряли актуальности спустя более десяти лет. Например, такой.

«Свобода предполагает прежде всего строгое отношение к самому себе, ответственность за свои поступки. Такая свобода, требующая самоуглубления, самоограничения, серьёзной работы, оказалась далеко не всем по нраву и по зубам. Многих, как ни прискорбно, по-прежнему тянет к стадности.

Свобода — вернее — квази-,

Ещё верней — развал…

И удивляешься: разве

Этого ты желал?

Почему всё у нас кончается свинством, каждый раз одной и той же фразой из стихов Давида Самойлова о Пугачёве: «Ну, вяжи его, — сказали, — / Снова наша не взяла»? Поневоле повторишь вслед за Пушкиным, прослушавшим первые главы «Мёртвых душ»: «Боже, как грустна наша Россия!» <…>

У нас издавна клянутся в любви к народу, а отдельного человека ни в грош не ставят. За державными лозунгами человека забыли, как чеховского Фирса. Сегодня всё чаще приходят на память редкие для Пастернака по своей печали и безнадёжности строки:

Я человека потерял

С тех пор, как всеми он потерян.

В 2005 году в Питере в издательстве «Журнал „Нева“» вышла книга «Борис Слуцкий: Воспоминания современников», где есть и эссе Владимира Корнилова, названное по первой строке уже ставших хрестоматийными стихами Слуцкого «Покуда над стихами плачут…» (так, кстати, называется и его книга о русской лирике (1997)). Корнилова объединяла дружба с разными поэтами, которая нередко воплощалась в статьях и стихах. Но больше всего стихотворных обращений — именно к Слуцкому: «Апрель 45-го года» (1966), «На кладбище» (1986), поэма «Плач по Слуцкому» (1986). А в стихах 1988 года прямо признаёт: «Друг мой славный, друг мой самый лучший…» Он же составил его «Избранное».

Может быть, настало время издать книгу памяти о самом Владимире Корнилове? Во всяком случае, первые «главы» уже написаны — поэтами Ниной Королёвой («О тех, кто в памяти и в сердце», «Вопросы литературы», 2004, №?6) и Тамарой Жирмунской («Не готов я к свободе…», «Дружба народов», 2012, №?10). А дополнением стали бы стихи, посвящённые Корнилову близко знавшими его друзьями, тоже поэтами. Например, замечательные стихи 2001 года Дмитрия Сухарева, которые он прочёл по просьбе Ларисы Беспаловой на похоронах Владимира Корнилова. Эпиграфом к этим стихам — реплика Корнилова из телефонного с ним разговора: «Я думал, что ты европеец, а ты, оказывается, евразиец».

Ты прав, Корнилов, я не европеец —

Переболел,

Перегорел, не тщусь, не ерепенюсь.

Что мне Бодлер?

Что мне Парни, когда есть ты,

Корнилов?

Когда твоя, Корнилов, борода —

Уже полмира:

И горы, и боры, и города.

Где плешь тысячелетнего газона,

Стиху не цвесть.

Иное — зона,

Она всегда в природе русской есть.

Смердящая ли гиблая промзона,

Кирзовая ли зона гарнизона,

Холерный карантин,

Шарашка ли, —

Растут стихи, не ведая резона,

Грибами вылезают из земли.

И голос поднадзорного Назона

Нас внятно окликает издали.

Внемли. Корнилов!


Словом, смею надеяться, книга о Владимире Корнилове всё-таки увидит свет.

И ещё. Во время первой беседы 23 июля 1994 года на реплику: «Тех, кому строка „Опостылела слов трава…“ из ваших стихов, написанных лет тридцать назад, остается близкой, созвучной настрою души, немало», — Корнилов ответил: «Увы, это так. Буало считал, что тот, кто ясно мыслит, ясно излагает. А у нас нередко говорят неестественно, не выбирая того единственно нужного слова, ради которого изводишь „тысячи тонн / словесной руды“… Когда-то Михаил Светлов внушал молодым поэтам: „Ваши стихи должны быть как инфекция — прилипать к губам“. Хотя сейчас вроде бы наступила свобода слова, из нынешних стихов запоминаешь немногие».

Сегодня строка о словах, превращенных в «траву», адресована, думаю, не только поэтам. Она, как часто бывает у поэтов, обрела новый смысл.


P.S. В связи с фото, сделанным Игорем Пальминым, у Владимира Корнилова есть стихи «Фотография» (1988).
Автор
Елена Константинова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе