«Я люблю мистику и магию — художественно они очень выразительны»
22 апреля 2021 ● "Известия"
Писатель Алексей Иванов — о живительной силе саспенса, экскурсиях по своим романам и творцах без миссии.
Фото: Sreda
Экранизацию своих произведений Алексею Иванову смотреть бывает непросто. При этом он уверен, что писателя нельзя подпускать к кинопроцессу (всё видит слишком повествовательно), а перевод на язык кино можно считать качественным, если фильм хороший и роман в нем жив. Об этом лауреат литературных премий рассказал «Известиям» в ожидании выхода двух экранных версий его романов — «Пищеблока» и «Общаги-на-Крови».
— «Пищеблок», который стартует 19 мая, рассчитан на аудиторию стриминговых платформ, это восьмисерийный сериал. Вы согласны с таким форматом?
— Разные площадки — разные аудитории. У кинотеатров одна, у интернет-платформ — другая, более молодая и продвинутая. Формат, то есть адресацию произведения, выбирают продюсеры. «Общагу», наверное, тоже можно было бы снять сериалом, но в виде фильма она выглядит более концентрированно и ярко. «Пищеблок» в виде фильма получился бы традиционным ужастиком, каковым он ни в коем случае не является. А в формате сериала можно рассказать всю историю — не только про вампиров, но еще и про дружбу, про любовь и про советскую власть. Для «Пищеблока» сериальный формат обладает большим потенциалом.
Писатель Алексей Иванов
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— В романе речь идет о советском пионерлагере, в котором обнаруживаются вампиры. Если бы вы были режиссером, в каком ракурсе подали бы всё это?
— Сделал бы, возможно, что-то вроде фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!», но только с вампирами. Вот почему писателя лучше не допускать к кинопроцессу. Он видит всё, так сказать, слишком повествовательно. А режиссер Святослав Подгаевский снял совсем другую историю — эстетскую и психоделическую, с острым внутренним напряжением, которое нарастает от серии к серии. Не хоррор, а саспенс, построенный на ритуалах, визуальных символах советской идеологии и детских страшилок.
— Есть ли у вас любимые сериалы?
— Конечно. Перечислять их можно долго. Но если выбирать один самый-самый, тогда «Подпольная империя» (сериал стриминга HBO. — «Известия»). В ней мне нравится всё — сценарий, образы героев, игра актеров, режиссура и смысл.
— А из режиссеров кто близок?
— Тоже многие. Я простодушно люблю Джеймса Кэмерона. Люблю Роберта Земекиса. Братьев Коэн.
На съемках сериала «Пищеблок»
Фото: Sreda
— В «Подпольной империи» есть высказывание: «Правда не должна мешать хорошей истории». Вы с этим согласны?
— Согласен. На бытовом фактологическом уровне кажется, что если автор что-то изменил в событии, о котором рассказывает, то получилось вранье или кощунство. Но если рассказанная история только выиграла от такого домысла, значит, всё сделано как надо. Художественное произведение соотносится не с правдой, а с истиной — категорией более высокой, чем точность факта. Да, реальный Сальери не травил Моцарта, но история Пушкина не о конкретном деянии, а о вечном конфликте величия и ничтожества.
— Насколько качественной получилась экранизация романа «Общага-на-Крови»?
— «Общага» сама по себе — яркий и злой роман, порой он производит даже ошеломляющее впечатление. Фильм Романа Васьянова такой же, поэтому я считаю, что получилась хорошая экранизация. «Общагу» я писал, будучи еще совсем молодым, тогда мне было двадцать, а играют совсем молодые актеры, примерно такого же возраста. И фильм наполнен ощущением молодости, юношеского максимализма, конфликта быта и духа. Фильм и роман совпали друг с другом мироощущением своих создателей. К тому же для меня роман был дебютом в серьезной литературе, а для Васьянова — дебют в режиссуре.
— Вы узнаете себя в героях?
— Безусловно, я изменился и сильно. Однако основное во мне всё равно осталось прежним. Я не разделяю непримиримости своих героев и сожалею об их ошибках, но мои идеалы те же самые. Так что душевный контакт очень прочный. Думаю, его ощутит и зритель, неважно, какого он возраста.
— Вы были на съемках фильма?
— Был. Когда попал в реальную общагу, где работали киношники, у меня сложилось впечатление, что я вернулся на 30 лет в прошлое. Те же стены и вещи, те же молодые лица и настроение общаги, в которой жил я.
Кадр из фильма «Общага»
Фото: Фонд развития современного кинематографа «КИНОПРАЙМ»
— Но снимали в другом общежитии?
— Я писал про общежитие Уральского государственного университета в Екатеринбурге, а снимали в общежитии для моряков в Петербурге. Но главное не в архитектуре, а в вечном духе общаги, его создатели фильма сумели передать очень точно.
— Где снимают еще один фильм по вашему произведению — «Сердце пармы»?
— Во многих локациях: в павильонах, в декорациях в Подмосковье и на Урале в реальных ландшафтах. Они для этого фильма очень важны. Если «Общага» — драма, «Пищеблок» — психоделика, то «Сердце пармы» — огромный эпос, он нуждается в эпическом пространстве.
— Не секрет, что экранизации не всегда нравятся авторам книг, многое в них по ходу съемок меняется. Видеть свое не таким — тяжелое испытание?
— Действительно, смотреть экранизацию непросто. Бывает, в душе начинает что-то скрести: «Почему этот момент сделали иначе, этот выбросили?» Но надо трезво понимать, что экранизация — перевод из одной художественной системы в другую, и он всегда связан с изменениями и утратами. Ничего страшного в этом нет. Главное требование к фильму — не чтобы он слово в слово повторял текст первоисточника, а чтобы сам по себе был талантливым. Если фильм оказывается хорошим и если роман в нем жив, то это качественная экранизация. И неважно, что кое-какие вещи изменены или выпущены.
— В своих произведениях вы описали Русский Север, Урал, а что еще вам интересно?
— Мне нравится культура поморов. Здорово было бы сделать какой-нибудь сюжет на основе поморских преданий. Мне всегда интересны удивительные персонажи нашей истории, скажем, какой-нибудь Кузька-бог — крестьянин Кузьма Пиляндин, который в XVIII веке основал собственную религию. Или сюжет про то, как поляки в Смутное время отправились в военный поход на Сольвычегодск. Зачем они туда пошли, что там забыли? Бесконечно увлекательны судьбы и свершения российских инженеров, купцов и промышленников. Увлекательны и забытые войны — например, захват Бухары и Самарканда генералом Кауфманом. А какой замечательный сюжет о краже и гибели иконы Казанской Богоматери! В общем, Россия полна нерассказанных повествований, но ведь всё не охватить.
Обложка книги Алексея Иванова «Золото бунта»
Фото: Издательство АСТ
— Планируется ли экранизация романа «Золото бунта»?
— Права на экранизацию проданы и работа уже началась.
— Почему в ваших сочинениях так много мистики?
— Я люблю мистику и магию, художественно они очень выразительны. Например, в «Тоболе» с их помощью я реконструировал мировоззрение хантов и манси. Их мышление было мифологическим, в их мире жили боги и демоны. В «Сердце пармы» провел эксперимент: написал совершенно исторический роман, но так, чтобы он казался фэнтези. В «Летоисчислении от Иоанна» мистика — это христианская эсхатология, когда на землю сходят Христос, Богородица и чудовища Апокалипсиса. «Псоглавцы», «Комьюнити» и «Пищеблок» — псевдожанровые романы, в которых оборотни, призраки чумы и вампиры символизируют современные проблемы общества. Короче говоря, нет универсального правила, как надо использовать мистику.
— Недавно вы приняли участие в книжном форуме Non/fiction. Этот формат предполагает документальность. Как совместить ее с художественностью?
— Реальные истории порой по драматургии превосходят вымысел. Но документальную прозу я пишу художественно. Так интереснее. И здесь уже проблема речи, а не факта. Факты — все достоверные, выверенные. А речь красочная. Предположим, я рассказываю, как некий губернатор запретил некое событие. Можно написать: такого-то числа губернатор издал указ о таком-то запрете. А можно: «В первый же понедельник губернатор затопал ногами на непокорных». Я предпочитаю яркую речь, не казенную. Нон-фикшен должен быть увлекательным, как романы.
Писатель Алексей Иванов во время презентации своих книг «Общага-на-Крови», «Сердце пармы» и «Пищеблок» на международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction№22 в Гостином дворе
Писатель Алексей Иванов во время презентации своих книг «Общага-на-Крови», «Сердце пармы» и «Пищеблок» на международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction№22 в Гостином дворе
Фото: ТАСС/Сергей Фадеичев
— Ваши произведения интерактивны, и вам предлагают наверняка не только сериалы по ним снять, но и игры.
— Роман будит воображение читателя. Следствие этого — существование романа в других форматах: в виде фильмов, спектаклей, косплеев, квестов, фестивалей, ролевых и компьютерных игр. Я знаю, что по местам действия моих романов «Золото бунта», «Географ глобус пропил», «Тобол» и «Ненастье» проводят экскурсии. По «Псоглавцам» и «Сердцу пармы» — тоже. Есть экскурсии по моим книгам нон-фикшен «Вилы», «Ёбург», «Хребет России» и «Горнозаводская цивилизация». По «Сердцу пармы» хотели сделать компьютерную игру. Современной культуре свойственно обыгрывать хороший нарратив в разных практиках.
— Есть ли, на ваш взгляд, у современного писателя миссия?
— Каждый писатель выбирает для себя. В любом случае его главная задача — рассказывать интересные истории. Всё остальное — по желанию. Раньше фраза «Поэт в России больше, чем поэт» звучала актуально, однако сегодня прежнее отношение к писателю ушло. В советское время не было, скажем, футурологов, социологов, психоаналитиков или историков, специализирующихся на больных темах, и поэт становился ими всеми. Порой даже политиком, народным трибуном. Но теперь необходимость в этом отпала. Миссия писателя сократилась до разумных пределов. Если же кому-то хочется выйти из рамок профессии — что ж, как говорится, флаг в руки.
— О современности писать стало проще?
— Писать о современности очень трудно. Наша жизнь утратила драматургию действия, ушла в онлайн. В интернете мы знакомимся, дружим, влюбляемся, расстаемся, бунтуем, обретаем себя. Внешне не происходит ничего, человек просто сидит перед экраном. И писателям трудно отыскать какую-то художественную стратегию, чтобы показать современную жизнь в деле.
Справка «Известий»
Алексей Иванов окончил факультет искусствоведения и культурологии Уральского государственного университета. Его литературным дебютом стала повесть «Охота на «Большую медведицу», появившаяся в 1990 году в журнале «Уральский следопыт». Среди его произведений — «Сердце пармы», «Географ глобус пропил», «Хребет России», «Псоглавцы», «Ёбург», «Ненастье», «Тобол». Лауреат премий «Книга года», «Ясная Поляна», Премии правительства РФ за достижения в области культуры, Платоновской премии и др.
Экранизацию своих произведений Алексею Иванову смотреть бывает непросто. При этом он уверен, что писателя нельзя подпускать к кинопроцессу (всё видит слишком повествовательно), а перевод на язык кино можно считать качественным, если фильм хороший и роман в нем жив. Об этом лауреат литературных премий рассказал «Известиям» в ожидании выхода двух экранных версий его романов — «Пищеблока» и «Общаги-на-Крови».
— «Пищеблок», который стартует 19 мая, рассчитан на аудиторию стриминговых платформ, это восьмисерийный сериал. Вы согласны с таким форматом?
— Разные площадки — разные аудитории. У кинотеатров одна, у интернет-платформ — другая, более молодая и продвинутая. Формат, то есть адресацию произведения, выбирают продюсеры. «Общагу», наверное, тоже можно было бы снять сериалом, но в виде фильма она выглядит более концентрированно и ярко. «Пищеблок» в виде фильма получился бы традиционным ужастиком, каковым он ни в коем случае не является. А в формате сериала можно рассказать всю историю — не только про вампиров, но еще и про дружбу, про любовь и про советскую власть. Для «Пищеблока» сериальный формат обладает большим потенциалом.
Писатель Алексей Иванов
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— В романе речь идет о советском пионерлагере, в котором обнаруживаются вампиры. Если бы вы были режиссером, в каком ракурсе подали бы всё это?
— Сделал бы, возможно, что-то вроде фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!», но только с вампирами. Вот почему писателя лучше не допускать к кинопроцессу. Он видит всё, так сказать, слишком повествовательно. А режиссер Святослав Подгаевский снял совсем другую историю — эстетскую и психоделическую, с острым внутренним напряжением, которое нарастает от серии к серии. Не хоррор, а саспенс, построенный на ритуалах, визуальных символах советской идеологии и детских страшилок.
— Есть ли у вас любимые сериалы?
— Конечно. Перечислять их можно долго. Но если выбирать один самый-самый, тогда «Подпольная империя» (сериал стриминга HBO. — «Известия»). В ней мне нравится всё — сценарий, образы героев, игра актеров, режиссура и смысл.
— А из режиссеров кто близок?
— Тоже многие. Я простодушно люблю Джеймса Кэмерона. Люблю Роберта Земекиса. Братьев Коэн.
На съемках сериала «Пищеблок»
Фото: Sreda
— В «Подпольной империи» есть высказывание: «Правда не должна мешать хорошей истории». Вы с этим согласны?
— Согласен. На бытовом фактологическом уровне кажется, что если автор что-то изменил в событии, о котором рассказывает, то получилось вранье или кощунство. Но если рассказанная история только выиграла от такого домысла, значит, всё сделано как надо. Художественное произведение соотносится не с правдой, а с истиной — категорией более высокой, чем точность факта. Да, реальный Сальери не травил Моцарта, но история Пушкина не о конкретном деянии, а о вечном конфликте величия и ничтожества.
— Насколько качественной получилась экранизация романа «Общага-на-Крови»?
— «Общага» сама по себе — яркий и злой роман, порой он производит даже ошеломляющее впечатление. Фильм Романа Васьянова такой же, поэтому я считаю, что получилась хорошая экранизация. «Общагу» я писал, будучи еще совсем молодым, тогда мне было двадцать, а играют совсем молодые актеры, примерно такого же возраста. И фильм наполнен ощущением молодости, юношеского максимализма, конфликта быта и духа. Фильм и роман совпали друг с другом мироощущением своих создателей. К тому же для меня роман был дебютом в серьезной литературе, а для Васьянова — дебют в режиссуре.
— Вы узнаете себя в героях?
— Безусловно, я изменился и сильно. Однако основное во мне всё равно осталось прежним. Я не разделяю непримиримости своих героев и сожалею об их ошибках, но мои идеалы те же самые. Так что душевный контакт очень прочный. Думаю, его ощутит и зритель, неважно, какого он возраста.
— Вы были на съемках фильма?
— Был. Когда попал в реальную общагу, где работали киношники, у меня сложилось впечатление, что я вернулся на 30 лет в прошлое. Те же стены и вещи, те же молодые лица и настроение общаги, в которой жил я.
Кадр из фильма «Общага»
Фото: Фонд развития современного кинематографа «КИНОПРАЙМ»
— Но снимали в другом общежитии?
— Я писал про общежитие Уральского государственного университета в Екатеринбурге, а снимали в общежитии для моряков в Петербурге. Но главное не в архитектуре, а в вечном духе общаги, его создатели фильма сумели передать очень точно.
— Где снимают еще один фильм по вашему произведению — «Сердце пармы»?
— Во многих локациях: в павильонах, в декорациях в Подмосковье и на Урале в реальных ландшафтах. Они для этого фильма очень важны. Если «Общага» — драма, «Пищеблок» — психоделика, то «Сердце пармы» — огромный эпос, он нуждается в эпическом пространстве.
— Не секрет, что экранизации не всегда нравятся авторам книг, многое в них по ходу съемок меняется. Видеть свое не таким — тяжелое испытание?
— Действительно, смотреть экранизацию непросто. Бывает, в душе начинает что-то скрести: «Почему этот момент сделали иначе, этот выбросили?» Но надо трезво понимать, что экранизация — перевод из одной художественной системы в другую, и он всегда связан с изменениями и утратами. Ничего страшного в этом нет. Главное требование к фильму — не чтобы он слово в слово повторял текст первоисточника, а чтобы сам по себе был талантливым. Если фильм оказывается хорошим и если роман в нем жив, то это качественная экранизация. И неважно, что кое-какие вещи изменены или выпущены.
— В своих произведениях вы описали Русский Север, Урал, а что еще вам интересно?
— Мне нравится культура поморов. Здорово было бы сделать какой-нибудь сюжет на основе поморских преданий. Мне всегда интересны удивительные персонажи нашей истории, скажем, какой-нибудь Кузька-бог — крестьянин Кузьма Пиляндин, который в XVIII веке основал собственную религию. Или сюжет про то, как поляки в Смутное время отправились в военный поход на Сольвычегодск. Зачем они туда пошли, что там забыли? Бесконечно увлекательны судьбы и свершения российских инженеров, купцов и промышленников. Увлекательны и забытые войны — например, захват Бухары и Самарканда генералом Кауфманом. А какой замечательный сюжет о краже и гибели иконы Казанской Богоматери! В общем, Россия полна нерассказанных повествований, но ведь всё не охватить.
Обложка книги Алексея Иванова «Золото бунта»
Фото: Издательство АСТ
— Планируется ли экранизация романа «Золото бунта»?
— Права на экранизацию проданы и работа уже началась.
— Почему в ваших сочинениях так много мистики?
— Я люблю мистику и магию, художественно они очень выразительны. Например, в «Тоболе» с их помощью я реконструировал мировоззрение хантов и манси. Их мышление было мифологическим, в их мире жили боги и демоны. В «Сердце пармы» провел эксперимент: написал совершенно исторический роман, но так, чтобы он казался фэнтези. В «Летоисчислении от Иоанна» мистика — это христианская эсхатология, когда на землю сходят Христос, Богородица и чудовища Апокалипсиса. «Псоглавцы», «Комьюнити» и «Пищеблок» — псевдожанровые романы, в которых оборотни, призраки чумы и вампиры символизируют современные проблемы общества. Короче говоря, нет универсального правила, как надо использовать мистику.
— Недавно вы приняли участие в книжном форуме Non/fiction. Этот формат предполагает документальность. Как совместить ее с художественностью?
— Реальные истории порой по драматургии превосходят вымысел. Но документальную прозу я пишу художественно. Так интереснее. И здесь уже проблема речи, а не факта. Факты — все достоверные, выверенные. А речь красочная. Предположим, я рассказываю, как некий губернатор запретил некое событие. Можно написать: такого-то числа губернатор издал указ о таком-то запрете. А можно: «В первый же понедельник губернатор затопал ногами на непокорных». Я предпочитаю яркую речь, не казенную. Нон-фикшен должен быть увлекательным, как романы.
Писатель Алексей Иванов во время презентации своих книг «Общага-на-Крови», «Сердце пармы» и «Пищеблок» на международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction№22 в Гостином дворе
Писатель Алексей Иванов во время презентации своих книг «Общага-на-Крови», «Сердце пармы» и «Пищеблок» на международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction№22 в Гостином дворе
Фото: ТАСС/Сергей Фадеичев
— Ваши произведения интерактивны, и вам предлагают наверняка не только сериалы по ним снять, но и игры.
— Роман будит воображение читателя. Следствие этого — существование романа в других форматах: в виде фильмов, спектаклей, косплеев, квестов, фестивалей, ролевых и компьютерных игр. Я знаю, что по местам действия моих романов «Золото бунта», «Географ глобус пропил», «Тобол» и «Ненастье» проводят экскурсии. По «Псоглавцам» и «Сердцу пармы» — тоже. Есть экскурсии по моим книгам нон-фикшен «Вилы», «Ёбург», «Хребет России» и «Горнозаводская цивилизация». По «Сердцу пармы» хотели сделать компьютерную игру. Современной культуре свойственно обыгрывать хороший нарратив в разных практиках.
— Есть ли, на ваш взгляд, у современного писателя миссия?
— Каждый писатель выбирает для себя. В любом случае его главная задача — рассказывать интересные истории. Всё остальное — по желанию. Раньше фраза «Поэт в России больше, чем поэт» звучала актуально, однако сегодня прежнее отношение к писателю ушло. В советское время не было, скажем, футурологов, социологов, психоаналитиков или историков, специализирующихся на больных темах, и поэт становился ими всеми. Порой даже политиком, народным трибуном. Но теперь необходимость в этом отпала. Миссия писателя сократилась до разумных пределов. Если же кому-то хочется выйти из рамок профессии — что ж, как говорится, флаг в руки.
— О современности писать стало проще?
— Писать о современности очень трудно. Наша жизнь утратила драматургию действия, ушла в онлайн. В интернете мы знакомимся, дружим, влюбляемся, расстаемся, бунтуем, обретаем себя. Внешне не происходит ничего, человек просто сидит перед экраном. И писателям трудно отыскать какую-то художественную стратегию, чтобы показать современную жизнь в деле.
Справка «Известий»
Алексей Иванов окончил факультет искусствоведения и культурологии Уральского государственного университета. Его литературным дебютом стала повесть «Охота на «Большую медведицу», появившаяся в 1990 году в журнале «Уральский следопыт». Среди его произведений — «Сердце пармы», «Географ глобус пропил», «Хребет России», «Псоглавцы», «Ёбург», «Ненастье», «Тобол». Лауреат премий «Книга года», «Ясная Поляна», Премии правительства РФ за достижения в области культуры, Платоновской премии и др.