© Евгений Гурко
При отсутствии безусловных фаворитов проблему пытаются решить разными способами: скажем, не так давно на церемонии награждения лауреатов «Русской премии» Александр Архангельский процитировал Сергея Аверинцева: «Запомни, Бахыт Кенжеев — не лучший поэт. Он — единственный». Были и прецеденты самовыдвижения. Тем не менее очевидно, что можно игнорировать «первого и единственного поэта», если он есть, но невозможно назначить его «сверху», если его нет: авторитет Сергея Аверинцева тут не поможет. Другую позицию, ценящую новаторство, можно, тоже в предельно упрощенном виде, выразить формулой «пусть цветут все цветы». Но и здесь все непросто: поскольку совсем отказаться от идеи вертикальной литературной иерархии эксперты и публика все-таки не готовы, эта мысль нуждается в пояснениях и обоснованиях. Довольно распространена, к примеру, теория перехода количества поэзии в качество, согласно которой нужно выпестовать тысячу саженцев, чтобы хотя бы один прижился. Слабость этого подхода обличал в свое время Владислав Ходасевич в своем хрестоматийном споре с Георгием Адамовичем по поводу молодой эмигрантской поэзии «Парижской ноты»: «Зерно само умирает и само же прорастает — в этом-то все и дело. Адамович же указывает молодым поэтам не путь зерна, а судьбу в лучшем случае чернозема, перегноя, который сам ничем стать не может, но в котором “когда-нибудь” могут прорасти чьи-то зерна».
Виталий Пуханов, поэт и ответственный секретарь литературной премии «Дебют» — самой масштабной нашей структуры, вот уже девять лет пестующей российские литературные саженцы и недавно объявившей о начале нового премиального сезона, — рассказал ВАРВАРЕ БАБИЦКОЙ о социальной уязвимости литературной молодежи, о процентном соотношении количества серьезных авторов с количеством населения и о том, что в восьмидесятые годы в Советском Союзе поэзии не было.
— Давайте начнем сразу с претензии, которая традиционно предъявляется к премии «Дебют»: почему у вас такой маленький выход? То есть из авторов, награжденных вами за прошедшие девять лет, не очень многие остаются активными участниками литературного процесса. Если говорить о поэзии, как вы сами оцениваете эффективность премии в этом смысле?
— «Традиционную» претензию впервые слышу. Интересно, с какого она потолка? Вам назвать девять поэтов? Мы назовем не девять, а минимум тридцать — и лауреатов, и финалистов. Данила Давыдов, Кирилл Решетников, Марианна Гейде, Юлия Идлис, Дина Гатина, Анна Логвинова, Алла Горбунова, Наиля Ямакова, Анна Русс, Виктор Иванiв, Анастасия Афанасьева, Лев Оборин, Ксения Маренникова, Андрей Нитченко… Можно перечислять и перечислять — этих имен у нас даже больше, чем нужно. Другое дело, кто из них на слуху у журналистов. И вы же не спрашиваете с Литинститута: кого он выпустил за последние десять лет? Хотя Литинститут как структура обладает немалыми ресурсами и работает на постоянной основе. Вы не спрашиваете, кого открыли толстые литературные журналы за те же годы. Вы спрашиваете только с «Дебюта».
И вы получите ответ. Мы нашли многих авторов, которые сейчас не очень видны — но не забывайте, что есть еще жизнь и судьба человека. Человек не обязан выдавать ежегодно по книжке: у него бывают разные обстоятельства. Скажем, Наталья Стародубцева, одна из первых лауреаток, работает воспитателем в детской колонии в Сибири. А Катя Репина, получившая в прошлом году спецприз журнала ELLE, работает в поселке Кавалерово на границе с Китаем переводчиком на деревообрабатывающем комбинате, так она девять часов только до ближайшего аэропорта добиралась, чтобы прилететь в Москву на финал «Дебюта»
Кроме того, молодые авторы пробуют себя во многих жанрах. Бывает, что человек начинает как поэт, а развивается потом как драматург или прозаик. Допустим, финалистка по поэзии Наталья Ключарева сейчас известна прозой. А другой финалист по поэзии, Михаил Бударагин, — один из заметных политических аналитиков и публицистов. Это момент специализации: мало ли с чем человек дебютировал.
— Не рано ли в таком случае публиковать неопределившегося автора? Ведь премия «Дебют» не Литинститут: она вроде как должна отбирать уже по результатам?
— А куда ж позже-то? Есть особые случаи, когда люди начинают писать в тридцать лет, но это, скажем так, травма позднего старта, она всегда присутствует в тексте. Если человек начал писать в пятнадцать лет, к двадцати пяти он абсолютно не мыслит себя каким-то «начинающим». Есть аудитория, которая не хочет слушать, к примеру, прекрасного поэта Евгения Рейна, а хочет слушать Марианну Гейде. И если провести сугубо текстологический разбор, станет очевидно, что современная поэзия намного более точна, глубока, интересна, чем произведения старших поколений. Это нормальная ситуация.
— Если мы говорим о состоявшихся литераторах, правильно ли относиться к ним как к «беззащитным мальчикам и девочкам»?
— Объективно творческий человек уязвим, и премия «Дебют» — это своего рода охранная грамота, по крайней мере для провинции. Потому что в этом возрасте человек еще очень зависит от мамы и папы, которые спрашивают его: «А чем же ты тут занимался?!». Премия «Дебют» отвечает на этот вопрос. Она выдает молодому человеку лицензию, справку, что его занятия имеют ценность для общества. Мы не хотим позволить, чтобы где-то кого-то, оставленного без присмотра, удавили на корню. Мы исключаем ситуацию, когда автор гибнет, потому что не проходит через местную писательскую организацию по каким-то сугубо личным причинам. То есть человека нельзя зажать в регионе.
Например, наш финалист Игорь Савельев безумно гоним у себя в Уфе. Его там постоянно прессуют. Даже когда его напечатали в «Новом мире», в «Бельских просторах» вышла статья: вот, мол, у «Нового мира» совсем нет вкуса. Считайте, что мы выполняем роль социальной защиты, то есть мы — та организация, которая легитимизирует пишущего человека, дает ему иммунитет, защищает его внутри общесоциальных линеек, отстаивает его право быть профессиональным писателем до того момента, пока к нему не придет признание в виде гонораров.
— То есть «Дебют» — это социальный проект и популяризация поэзии в ваши планы не входит?
— Она достаточно популяризована в тех пределах, в которых это возможно. Но давайте не будем болеть синдромом стадионов. Стадионы — наш позор. Это все равно что говорить: «Ах, какой вкусный был хлеб в 44-м году, такого хлеба больше нет». Это наш позор: очередь за хлебом, очередь за молоком, очередь за дурными стихами.
Сейчас, действительно, поэзии много — но поэзии и нужно много. Тому, кто читает стихи, мало пятидесяти хороших книжек в год. Современные работающие поэты могут писать по хорошему, интересному, а зачастую и гениальному тексту в день. То есть уровень потребления поэзии очень вырос благодаря премии «Дебют». А ведь я помню время, когда литература ну совсем никому не была нужна.
— Какое же это время?
— Представьте себе, с 93-го года и далее вообще ничего не происходило, был общий спад. А потом был дефолт. С 2000-го года запустился ряд проектов по поддержке молодых: «Дебют», фонд Филатова. И в результате мы сейчас имеем полноценную, профессиональную литературу, большой кадровый резерв подготовленных к литературной работе людей. Пишущих, издающихся, имеющих аудиторию и критику.
© Евгений Гурко
— А что вы в таком случае имели в виду, говоря, что «имен даже больше, чем нужно»?
— Когда я учился в институте, нам рассказывали, что для того, чтобы язык мог сохраняться и развиваться, необходимо не менее двухсот тысяч носителей. То есть если численность народности меньше, ее язык умирает: там невозможна литература. И действительно: город-двухсоттысячник часто дает трех-четырех серьезных авторов, не двадцать пять. Есть города литературно задавленные, оттуда с большим трудом кто-то пробивается. А есть города, скажем так, литературно перенаселенные: Нижний Новгород, Екатеринбург, Новосибирск; естественно, Петербург. Другое дело, что процентное отношение серьезных авторов к численности населения в каком-то смысле сохраняется. И для нормального функционирования литературного процесса в каждом поколении необходимо не менее пяти тысяч профессиональных авторов в разных жанрах. Кажется, это много, но ведь кто-то замолкает, кто-то обламывается, кто-то умирает. И тогда в конце концов поколение дает срез, состоящий из сотни имен. Это нормальный процесс воспроизводства литературы.
— А вы уверены, что нормальный процесс воспроизводства требует такой организации «сверху»? Возможно, эта сотня пробилась бы и сама?
— Эта позиция называется «зачем дуб, когда есть желуди». Это, простите меня, свинская позиция. Вы подумайте, какие PR-затраты идут на увековечивание памяти Александра Сергеевича Пушкина.
Поймите, молодости свойственна соревновательность. А для того, чтобы посоревноваться, нужно, чтобы тебе подобрали конкурентов. «Дебют» дает человеку возможность увидеть себе подобных и почувствовать, сильнее он или слабее. Мы действительно можем отобрать тридцать человек и сказать: «Господа, вы лучшие».
Молодые авторы ориентируются в своей работе на определенный успех; другое дело, какая степень таланта поможет ему создать продукт. А что продукт лауреатов премии «Дебют» востребован — это факт.
— Вы думаете, это правильная мотивация для поэта?
— Это правильная мотивация для молодого человека. Не будем забывать, что большинство авторов, которые проходят в финал, — люди из очень глухой провинции. Понятно, что они становятся звездами у себя в регионах. Для региона выход в финал литературной премии — событие. Это Москву очень сложно чем-то удивить. Москвича нельзя сделать известным через «Дебют», потому что если он, живя в Москве, печатаясь в журналах, участвуя в фестивалях, неизвестен...
— То ему уже ничто не поможет?
— Да. Известности много не бывает. Для легитимизации автора нужно, чтобы был и «Дебют», и участие в фестивалях, и публикации в толстых журналах, и критика. В любом случае, наша деятельность облегчает последующую работу толстых журналов, других премиальных систем, издательств и т.д. Вот вам характерный пример: сейчас активно обсуждается роман Сергея Самсонова «Аномалия Камлаева», который попал в длинный список Нацбеста. Дело в том, что этот же роман, под другим названием, был в длинном списке «Дебюта» несколько лет назад, хотя и не дошел до финала. И потом: возникает простая ситуация, когда надо ехать, допустим, на фестиваль куда-нибудь в Израиль или в Германию. Кто поедет представлять молодую поэзию? Тут нет даже вопроса — лауреат «Дебюта».
— Это немножко похоже на плановую экономику. Литература же не монолитна — в ней есть разные направления, которыми занимаются разные инстанции и структуры, вы не согласны?
— Мы не говорим, что возникли на пустом месте: мы работаем с очень разными экспертами. Но «Дебют» держит равновесие между разнонаправленными эстетиками. Поддерживать надо равно всех. Вот этим мы и занимаемся — не даем кураторам заменить собой всю литературу.
Мы никоим образом не «строим» наших писателей идеологически. У нас нет, так сказать, преимущества реализма над экспериментом. Мы поддерживаем в равной степени и новаторов, и постмодернистов, и реалистов, и кого хотите, лишь бы это было определенного уровня. Мы научились за годы видеть перспективу автора: есть много формальных признаков, и есть признаки неформальные.
Да, существуют определенные системы и структуры, сложившиеся еще в советские времена, которые держатся на людях с глубоко советским сознанием. Не буду называть имен, но вам достаточно посмотреть на возраст ряда руководителей литературных проектов, чтобы понять: советское лежит там очень глубоко, а в основе советского —
разделение властных назначений. Дело именно в том, что мы хотим выбирать, а есть структуры, которые хотят назначать.
— Если говорить не о социальной миссии премии, а о проблеме отбора, не кажется ли вам, что в этом смысле за время существования «Дебюта» многое изменилось? Взять хотя бы развитие интернета. Изменилась ли как-то функция премии на этом фоне?
— Понимаете, существует процедура инициации — этих квантовых скачков признания; она организуется очень сложно. Ритуал посвящения юношей в охотники у костра и ритуал признания нового таланта общественностью литературной — это по сути одно и то же. Работа по адаптации одного автора в литературном процессе требует участия десятков профессионалов на протяжении многих лет. Само собой это не происходит. Если не делать усилий — достаточно тридцати лет, сменится одно-два поколения, и люди читать могут разучиться. Вы не представляете, какой убогостью были, например, 80-е годы.
— У нас в это время существовала неподцензурная литература, которой никто особенно не занимался, а она почему-то жила.
— Во-первых, если вы на нее как следует посмотрите, вы увидите, что ее очень немного. Период оказывается достаточно пустой. То есть очень мало полноценных произведений осталось. Вы мне и десятка не перечислите.
© Евгений Гурко
— Говоря о поэтах, как-то не принято оперировать отдельными произведениями, но по поводу авторов не могу с вами согласиться.
— Ну хорошо, сколько авторов вы мне назовете?
— Концептуалисты, «Московское время», если забраться дальше — то Лианозово…
— И вот я задам вам такой деликатный вопрос. Вот сейчас у нас свобода печати — можем ли мы транслировать все перечисленное вами в массы?
— Ну, насколько массовой может быть любовь к поэзии, настолько эти авторы, безусловно, пользуются заслуженной славой.
— Но если сейчас у Евтушенко будет поэтический вечер, то суммарная аудитория будет равна суммарной аудитории всех перечисленных вами поэтов. В конце концов, сходите в книжный магазин и проверьте их тиражи.
Был период, когда протестно настроенное студенчество, отвергающее официоз, воспринимало эту подцензурную литературу старших товарищей, и опять же возник импринтинг. Прошли годы, сейчас то протестное студенчество — седые профессора, и они канонизируют кумиров своей юности. Я не исключаю, что пройдет пятнадцать лет, и все это уйдет сугубо в историю литературы.
OpenSpace.RU